Исповеди на лестничной площадке (СИ)

***

Прямо под нами на первом этаже живет семья Евгении. Она сама, дочка и маленький сын. Разница между детьми лет десять.

Баба она крутая, выщипанные дугой брови всегда грозно сдвинуты, приветливостью не отличается, может пройти и не поздороваться.

Женщина настроения, решительная в действиях и поступках.

Как-то на случайную прохожую возле подъезда напала овчарка, повалила, рычит над ней, того и гляди загрызет. Женя увидела из окон это, выскочила и прогнала собаку.

Я спрашиваю:

- Как же ты не испугалась?

- А что ее пугаться? Собака и есть собака. Прогнала и все. Поразвели собак, стрелять их надо. Имелись в виду не сами собаки, а их хозяева, которые завести заведут, а не смотрят за животным, хотя, возможно, это я так поняла, а Евгения имела в виду отстрел и тех и других.

В палисаднике под своими окнами Женя развела цветы, по периметру посадила колючие кусты, чтобы никто под окнами не шнырял, а пока кусты не выросли, достала где-то колючую проволоку, и окрутила свой палисадник со всех сторон. Ребенок упадет случайно, обдерется.

Я мимо каждый день хожу, отворачиваюсь от колючек с отвращением, думаю: вот народ! Сами себе зону создают, мало им зон государственных.

Жениному примеру никто не последовал, и колючей проволоки с парадной части нашего дома больше нигде не было, а вот со стороны сада, где огороды развели, когда Горбачев продовольственную программу объявил, там много накрутили.

Евгения всю жизнь проработала крановщицей, профессия мужская, рабочая, подстать ее суровому нраву.

Мужа ее я не помню. Пока привыкала, приглядывалась к новым лицам после переезда, он испарился.

Но должно быть был, трехкомнатные квартиры давали на четверых, да и сынишка был маленький, а какая ни крутая была Евгения, все же для воспроизводства и ей был необходим мужчина.

Не похоже было, что она очень об отсутствующем горевала. Женя с мальчиком, как он подрос, на проезжей части возле подъезда в футбол играла, радовала ребенка, компенсировала ему отсутствие отца.

Мячик часто к колючей проволоке подкатывался, и она аккуратно его вытаскивала, а когда кусты подросли, сама их стригла огромными садовыми ножницами.

Недавно, года два назад, подступились к ее кустам таджики с ножницами, только нацелились стричь, как она тут как тут, прогнала их, хотя их было трое и на подмогу они еще четвертого, русского подозвали, но не помогло, не допустила она их до своих кустов.

Старшая дочь выросла, и кажется, побывала замужем, мелькал какой-то мужчина, курил вместе с ней у батареи парового отопления, а сейчас исчез. Одна она там стоит, дымит.

Не приживались в той квартире мужики, только сын, не женатый, так и баба чужая там навряд ли приживется.

***

Лак у нас на паркетных плитах облез, и мы вызвали мастеров полы ошкурить и лаком покрыть.

Для их машинки требовалось 360 вольт, такие розетки есть на каждом этаже, но только на первом они оказались доступны, остальные были закрыты.

Внизу мастера и включились, и удлинители до нашего этажа протащили.

Не прошло и полчаса от начала работы, звонок в двери: заявилась ко мне делегация с первого этажа: Зина, из квартиры возле лифта слева, рядом с которой розетка оказалась открытой и Евгения.

Пришли выяснять, как я собираюсь платить на электричество, и на накрутят ли их счетчики лишнего.

Верховодила, конечно, Евгения.

Брови сдвинула, недовольна, а Зина как-то сконфужено выглядела.

Я говорю:

- Это другая фаза, счетчики наши на 220 вольт, а здесь большое напряжение, рабочее.

Евгения, которая все на свете знает, мне говорит:

- Ты не имела право так подключаться. Должна была в ЖКО сходить, разрешение получить, и оплатить.

- Может быть и должна, да вот не сходила и не пойду. Мне на час работы, а я буду там пороги обивать, унижаться, пока получу это самое разрешение. А если ты о ЖКО заботишься, которое нас обирает почем зря, так сама туда сходи, доложи, что я здесь электроэнергию ворую, прояви бдительность, глядишь, меня и оштрафуют.

Зина говорит:

- Ты точно знаешь, что мне не накрутит?

- Да точно, говорю, точно, не веришь, спроси у мужа. И я знаю, и он, мы же с ним один институт заканчивали.

- Я тоже много чего знаю, - встревает Евгения, чувствуя, что Зина, тезка моя, успокоилась, а я машу перед ними своим образованием, как красной тряпкой перед быком.- Я двадцать лет крановщицей проработала.

Я молчу, не отвечаю, думаю: ты всю жизнь крановщицей работала, а я теперь должна из-за этого в ЖКО бежать? И только потому, что мне счастье привалило в виде соседки-крановщицы?

Я, конечно, уважаю Женю-героиню, отогнавшую собаку и тем спасшую женщину, но поступать по ее указке не собираюсь, будь она хоть трижды права.

Пока мы спорили, мастера комнату отшлифовали, позвали меня, чтобы я работу принимала.

Я и удалилась, посчитав разговор законченным.

Комната всего 14 кв метров была, меньше чем за час управились.

А Евгения в ЖКО не пошла, далеко показалось тащиться, а может быть, устыдила я ее, или миролюбивая Зинаида отговорила.

***

Белая, как лунь, прямая как тополь женщина приглашает меня к себе в квартиру, ей хочется пообщаться.

И выйдя из лифта, я поворачиваю не направо к себе, а налево, в двухкомнатную квартиру на нашем же этаже и попадаю в сказочное царство рукоделия.

Все сделано руками Галины и не верится, что в человеке может быть столько терпения.

- А что,- говорит мне Галина,- раньше свой дом, сад, огород, и то я вязала, а теперь мне и совсем делать нечего, только обед приготовить на двоих, и ужин на троих к Татьяниному прихожу.

Я хожу, разглядываю вышитые подушки, вязанные покрывала и скатерти, салфетки под горшочками с цветами.

Чисто, опрятно, красиво.

Не так выглядит наша загруженная игрушками, книжками и шмотками квартира, в которой я делаю уборку только по субботам.

Здесь живут две женщины и девочка: Галина, ее дочка Татьяна, и внучка, дочь старшей сестры Света. Родители девочки уехали на три года в Египет на заработки.

Такая поездка по тем временам была большой удачей: за границей заработки были выше и выбор шмоток, можно было запастись ими на много лет, потом носить и прилично выглядеть, если, конечно, очень за модой не гоняться.

И Галинины дочь с зятем уехали, не захотели упускать такой случай, а дочку оставили с бабушкой и теткой.

Татьяна утром убежит на работу, она в Шереметьеве работала, Светочка в школу, а Галина полдня одна, сидит и вяжет. Крючком и на спицах.

Крючком для дому, а на спицах домочадцам своим вывязывала носки и варежки, шарфы и шапочки, свитера замысловатых узоров, рукав реглан и вшивной, и целая стопка книжек с описанием узоров всегда была у нее под рукой.

. Муж Галины, отец ее взрослых сейчас дочерей, а тогда совсем маленьких девочек, ушел на фронт в 43 году. Он на ДМЗ работал, бронь имел, мог бы и не воевать, но голодно ему было, не хватало еды по карточкам, и через два года такой тыловой жизни, когда работа на износ, а жратвы только на печке лежать, он отправился в военкомат, сказав жене, "на фронте все же лучше кормят".

Кормить, может, и кормят, но и убивают, и он не вернулся. В конце 44 четвертого, когда до конца войны уже все ничего оставалось, пришла похоронка.

Галина одна девочек поднимала, трудно пришлось, и заработала она порок сердца. Последние годы он ее мучил, приступы частыми были: выглянешь в окно, а там рафик скорой помощи стоит, и опять Галину осторожненько под руки выводят в машину усаживают.

Увезут, подлечат и обратно привозят.

А один раз унесли на носилках и не привезли, скончалась Галина от инфаркта. Лет ей было немного, семидесяти точно не было.