Исповеди на лестничной площадке (СИ)

И обошлось, никакого кровопролития не случилось, а сейчас я и Павла не вижу, возле Вики какой-то другой крутится, и трогательно целуется с ней, когда она всего лишь выходит добежать до магазина. Легкость, с которой она, все еще красивая женщина, подцепляет мужчин, остается неизменной.

Какая-нибудь один раз еле-еле себя пристроит, а тут можно сказать, конвейер, и каждый хочет остаться возле Вики, во всяком случае, по-первости точно хочет, видно, какими глазами весь этот хоровод мужчин на нее смотрит, каждый в свое время.

***

Наталья встретила меня возле магазина, жалуется:

- Представляешь, мы соседей снизу залили...

Смотрит на меня, видит, какое напряженное лицо у меня становится, запинается:

- Ну, да ты-то представляешь.

Наталья живет прямо под нами, а кухни у нас такие, что стакан воды прольешь, и полстакана из этой воды на соседей просочится.

И первое время, ее муж Семен каждый месяц ходил к нам, сердился, скандалил, мы бегали, смотрели трубы, искали течи, которых не было, а было мое ротозейство.

В ванной я тоже один раз воду упустила:

Полоскала белье, открыла кран, вода поднялась до края ванны, и белье заткнуло аварийный слив.

Я думала, конец мне будет, убьет меня Семен, но нет, все обошлось: ванную комнату строители надежно зацементировали, а вот кухню никак не изолировали.

Только когда мы ремонт делали, уже спустя лет двенадцать, то муж настелил на кухне линолеум и его края задрал корытцем. После этого протекать перестало.

Но, в общем-то, я не об аварийных ситуациях хочу рассказать, а о Натальиной жизни.

Познакомились мы в течение первого же года проживания под одной крышей, все на той же почве залива.

Сначала Наталья мне не показалась красивой: тихая, светленькая, в очках. Тощая, ключицы торчат. Но время шло и голубые разводы постоянного недосыпа сползали с лица Наташи по мере того, как подрастали ее мальчишки, и я увидела, что она очень хорошенькая женщина, из тех женщин, чью красоту сразу не заметишь, а, заметив, все время видеть будешь и удивляться, как не замечал.

Муж украинец, Семен, тот заметный был, волосы темно-русые и румянец во всю щеку.

Как только мы их заливали, темпераментный Семен приходил к нам и громко возмущался нашим головотяпством, а на другой день Наташа заходила ко мне и извинялась за грубость мужа, а заодно и пятерку, другую перехватывала.

Занимала она часто, как никак двое детей, и пока младший был маленький, Наталья не работала, а на одну зарплату сильно не разбежишься.

Занимала часто, и всегда отдавала, но никогда не отдавала вовремя: скажет, принесу послезавтра, а не несет, и ты сиди и думай: а может она забыла? Или решила не возвращать?

Я сердилась, а потом привыкла, уже не беспокоилась, что не вернет и только, одалживая деньги, говорила:

- Ты не обещай вернуть завтра, если не можешь, скажи, вернешь в пятницу, только точно скажи, чтобы я рассчитывала (у меня самой далеко не густо было в кармане).

Наталья кивала головой:

- Нет, я верну тебе завтра, мне не надо до пятницы.

И не возвращала.

Лет через пятнадцать я решила, что ей просто хочется, чтобы ее не забывали, вспоминали иногда, а как еще заставить человека помнить о тебе, как не вернуть ему деньги в срок?

Самый надежный способ. Рекомендую.

***

Я на работе, а к сыну моему приходят товарищи, одноклассники, и они придумали игру:

Прыгали со шкафа на пол.

Панельные дома не приспособлены к таким развлечениям, и стук стоял страшный.

Наталья приходила за деньгами или возвращала их, вздыхала:

- Зина, я ничего, только боюсь, люстра грохнется...

- А что я могу? Наташа, ну что я могу? Я ведь на работе. Ты приходи, сама их гоняй, не стесняйся, они послушаются.

Наташа не приходила призывать чужих сыновей к порядку: забот со своими двумя хватало. Между мальчишками было всего два года разницы.

Старший был маленький, очень хорошенький мальчишка с фантастически оттопыренными ушами.

Когда Димка пошел в школу, школьники постарше его отловили, окружили, и долго рассматривали:

- Сколько живем на свете, - сказали они ему с высоты своих пятнадцати лет,- такого лопоухого первоклассника не видели.

Но обижать не стали, да и нечего там было обижать, 17 кг веса.

Наташа сидела на корточках возле мусоропровода, курила, рассказывала мне о сыне, и о том, что сейчас она устроилась работать в физтеховской столовой.

Вакансия была в кухне, но ее определили на раздачу:

- Нет, женщина с такой внешностью пусть еду подает, студентов радует.

- Студенты со мной заигрывают, - говорит Наташа, забывая стряхивать пепел в банку из-под рыбных консервов, которую держит в руке.

- Представляешь, Зина, сколько им и сколько мне? А сами такие бестолковые, все время что-нибудь забывают, куда-то спешат...

***

Дети мои завели кошку. Случайно. Дочкина подруга оставила ее нам.

А где кошка, там и котятки.

И один получился пушистый, черненький, котик, все при нем. Я, пытаясь избавиться от приплода, предлагала котят соседям, и Наташа с радостью взяла. Именно его, черного кота.

- Я давно мечтаю о кошке, пусть мальчикам будет радость.

Не прошло и недели, как раздался решительный стук в двери. Я открыла, на пороге стоит Семен, взъерошенный и рассерженный. Прямо полыхает гневом.

Бросает нам в коридор котенка и говорит:

- Просто живодерство какое-то, тянут его за лапы в разные стороны, ничего не понимают. Я не могу это вынести, забирайте животное обратно.

И ушел.

Такие вот дела, не состоялась у них кошка. А позднее у них постоянно жили и собака и кошка, и дед из деревни приезжал, тоже жил, всем места хватало, непонятно только, как. Квартирка только название, что трехкомнатная, а так голубятня голубятней. 34 квадратных метра.

***

Сумерки наступали на город.

Я стояла на площади возле станции, ждала автобуса. Толпа народа мельтешила вокруг меня, колыхалась плотной волной, готовилась штурмовать транспорт. Напротив нас густо, зад в зад, стояли пустые автобусы, ждущие неизвестно чего, во всяком случае, не пассажиров, пассажиров было навалом. И все это: и площадь, и люди, и березовый лесок за железнодорожными путями, все утонуло в серой мягкой вуали сумерек; голоса стали тише, гудки машин и электричек не столь пронзительны. Курина слепота навалилась где-то за городом на кур, и фонари еще не зажглись.

Двое стояли на старых путях, идущих вдоль основной железной дороги, стояли, обнявшись, и не выходили на тесноту площади, наблюдали за снующими людьми, и такая отрешенность и бездомность была в позах, что я сразу отметила их среди толпы озабоченных всевозможными суетными делами людей. Они были далеко от них, как будто на другой планете.

Фары проходящего автомобиля осветили их лица, и я узнала в женщине Наташу.

Узнала, удивилась, хотела посмотреть еще раз, но автомобиль повернул, осветил теперь меня, я в какие доли секунды была хорошо видна, но этого было достаточно: женщина резко повернулась, сошла на тропку, и пошла назад, в сторону Москвы, на юг, спиной ко мне.

Мужчина повернулся вслед за ней, догнал и снова обнял за плечи.

Через минуту они растаяли в серых потемках, как будто их никогда и не было.

Человеческий взгляд быстр как молния, я успела не только узнать Наталью, удивится ее здесь присутствию, но и разглядеть, вернее не толком рассмотреть, а оценить мужчину. Он был немолод, старше Семена, лысоват и некрасив, и остатки его волос успели засветиться рыжим цветом страсти в свете фар проезжавшего автомобиля.

Он бережно, как какое-то сокровище, обнимал Наташу, что-то говорил, склоняясь к ее лицу, и они исчезли, вдвоем, как мираж, как привидения, пригрезившиеся мне в сумерках города, скрывающиеся под их серым пологом от любопытных чужих глаз.