Исповеди на лестничной площадке (СИ)

К тому времени дочь старшая уже вернулась из Египта, Света с родителями жила, и когда мать умерла, Таня одна осталась. Работала, каждый день ездила в Шереметьево, а замуж так и не вышла.

Хотя я после смерти Галины часто думала про Таню: одна осталась, может быть, кого-то еще найдет. Но не случилось.

Таня хорошенькая, симпатичная женщина, только ростом невысокая, маленькая, вот ее и не увидел никто, а те, кто увидел, не прижились.

А следовало увидеть. Из хозяйственной Тани хорошая получилась бы жена и любящая мать.

Таня встречает меня с внуками в лифте, и пока мы поднимаемся, все заговаривает с ними, любуется на них и шутит, подмигивая мне. Через несколько минут после того, как разойдемся по квартирам, слышу звонок в дверь - это Таня несет что-нибудь вкусненькое угостить деток. Так она называет моих довольно таки разбойных внуков-мальчишек и красивых, но вреднючих девчонок: детки. И несет, что у нее на текущий момент есть: шоколадку, или сникерс, или яблочко.

А когда собака у нас жила, Таня ей косточки приносила, и я все думала про себя, все тянула грустную мысль: ей бы семью, чтобы было о ком заботиться. Но вот только за матерью и пришлось ей ухаживать, а больше не за кем, хотя племянников внучатых, Светиных детей, она нянчила, как не встретишь ее, она к сестре идет, племяннице помочь.

Сейчас на пенсии, крутится, сводит как-то концы с концами: столкнешься с ней у подъезда, всегда скажет, где и что ей удалось купить подешевле, чтобы и я не тратилась, сходила туда же и тоже сэкономила. Нарядная, аккуратная, платочек шелковый на шею повязан, а экономить каждую копейку приходится.

Но я, как дети выросли, живу спустя рукава, не экономлю, устала я за сорок пять лет семейной жизни копейку считать: на еду нам с мужем хватает, а что еще надо? Наряжаться уже не хочется.

***

Утром лестница была пустой, а вечером сторонятся меня, давая пройти три разномастные и разновозрастные женщины. Наташа и Томка сидят на корточках, пускают дым, как попало, а третья, ее я не знаю, и так и не успею узнать, стоит у окошка, дым аккуратно колечками пускает.

У Томки вдоль спины струится длинная темная коса, анахронизм по теперешним временам, а вот то, что она курит в свои пятнадцать лет, делает ее ультра современной.

У Натальи лицо усталое, наверное, драила чужую квартиру все утро, теперь она зарабатывает на жизнь уборкой квартир, работа тяжелая, зато не от звонка до звонка: помыл, и остальной день весь твой.

Седина в светлых волосах Наташи чуть пробивается, сразу не разглядишь, но видно, что Наталья уже на закате женской привлекательности, трижды бабушка, у Мишки второй сын родился, Тома в самом начале, только-только округлилась, а третья женщина в ярком алом халате, чуть выпячивая нижнюю губу пускающая дым в потолок, она в середине пути, в полном расцвете сил. Выражение лица у всех троих, несмотря на разницу в возрасте, совершенно одинаковое, отрешенно равнодушное, каждая внутри себя, в минуты полного расслабления.

Я проскальзываю мимо, женщины показывают, что они не совсем отрешились, отвлекаются, здороваются со мной.

Красный халат незнакомки контрастирует с зелеными, недавно выкрашенными стенами лестницы и трубой мусоропровода, ящик которого покрыт темно бордовой краской. Бежевая жизнь сменилась на зеленую.

Свежая краска покрыла годами копившиеся надписи на стенах, целая эпоха ушла.

На стенах между шестым и седьмым этажами последние два года тусовались многочисленные персонажи детских мультиков, нарисованные трудолюбивой Томкой в те времена, когда она еще не курила, не входила со своей сигаретой в сложный мир взрослых, а пыталась укрыться от проблем не слишком веселой своей детской жизни, разрисовывая стены любимыми персонажами мультиков. В основном, она рисовала персонажи американских анимационных фильмов: их легче рисовать, они очень четкие, упрощенные и врезаются в память.

Долгое время эти хомяки, утки, свинки и прочие, воспроизведенные исключительно по памяти и очень точно, резвились на лестничном пролете нашего подъезда между площадкой мусоропровода и площадкой лифта на седьмом этаже.

Даже совсем не понимающему человеку ясно было, что на лицо талант, и следует учить Тамару основам изобразительного искусства, но матери развивать Томкины способности не приходило в голову, не до талантов дочери ей было. Это была высокая, красивая женщина, но разрушительное влияние алкоголя уже явственно проступало на лице.

Она входила в лифт, высокомерно отвечала, прищуривая глаза, если с ней здоровались, всем своим обликом говорила: я знаю, что вы обо мне думаете, но мне плевать.

Темные глаза слегка косили в стороны, красная помада пунцовела на губах. И мне становилось страшно за девчонку, кареглазую Томку с косой, тянущую свою детскую еще жизнь с пьющей матерью.

В отличие от Димкиной матери, она никогда не орала, не скандалила с окружающими, а в гордом одиночестве безмужней молодой женщины стремительно катилась по наклонной плоскости все вниз и вниз.

Как-то раз Тамара курила одна, и я с ней разговорилась. Мне понравилось, как разумно отвечала девочка, как улыбалась, спокойно и приветливо.

- А ведь девочка-то ничего выросла, - сказала я Наташе при встрече. - Хорошая.

- Прекрасная девочка, - согласилась Наталья, - просто на удивление, учитывая всякие обстоятельства.

Обстоятельства, нам обеим известные, мы уточнять не стали

Года два эта компашка из трех женщин курила на площадке у мусоропровода, а потом ее вытеснили молодые парни с шестого этажа, приходившие потусоваться к Викиным сыновьям и Виктору, Натальиному младшему.

Спустя пару лет я как-то ехала вечером в лифте вместе с Томкой и расспросила ее, что она делает, как поживает.

Она училась в колледже на повара, скоро должна была закончить, начать работу.

Уже проходила практику в ресторане, ей нравилось.

А кто была та загадочная женщина в красном халате? Надо бы у Натальи спросить.

***

Пока Сашка, Викин старший, не ушел в армию, темной стеной стояли его дружки возле мусоропровода: не протиснуться и, главное, в отличие от аккуратных женщин, всю лестницу пеплом засыпали. Таня страшно сердилась на них, но не умела проявить агрессивность и выгнать или хотя бы призвать к порядку, как это делала Любовь Ивановна, за что в свое время и пострадала. Таня же тихо, шу-шу, жаловалась мне, высказывалась, что она по этому поводу думает, но я отмалчивалась: грязь на площадке мне не нравилась, но парням был срок в армию идти, и что их там ждало, неизвестно, так что пепел на полу выглядели на фоне их будущего мелочью, делом житейским.

***

В трудную для себя минуту познакомилась я с Валей. Мама лежала с инсультом, и приглашенный мною врач нейрохирург назначил лечение, капельницы в вену.

Я пошла вниз к Наташе, а не рядом к Лене.

Наташа человек общительный, а Лена вроде меня, и за информацией я спускалась вниз, а не звонила направо.

- Не знаешь, кто у нас медсестра?

Наташа в курсе моих семейных обстоятельств, она сочувствует моей маме.

Они дружили, и Наташа делала ей массаж, днем, когда я бывала на работе,

Лечила ее остеохондроз, мягкий массаж делала, не то, что я, жесткий, и маме было лучше. Во всяком случае, ее утешали знаки внимания.

╛ - Зина, с первого этажа, она же медсестра, ну та квартира, что возле лифта слева, - говорит мне Наталья.

Я давно знаю Зину, мы здороваемся и перебрасываемся парой слов уже много лет, но что она по профессии медсестра, я не знала.

Иду к своей тезке, звоню Зине, объясняю, что мне нужно капельницу поставить.

Зина мне отказывает:

- Я этим не занимаюсь,- говорит она.- Капельницы Валя ставит, поднимись наверх, на девятый, она там живет, квартира, как наша. Да ты ее знаешь, наверное.