Хуан Дьявол 3 часть (ЛП)

- Ты всегда меня обезоруживаешь. Тебя не в чем упрекнуть, Моника. Ты чистая, откровенная, наивная и человечная, до мозга костей самоотверженная и жертвенная.

- Не хочется быть только этим, Хуан.

- Конечно. Мы все хотим место под солнцем, право на счастье, но некоторым судьба отказала в этом, как будто проклятие осудило нас на вечную мглу.

- На вечную, Хуан? Считаешь, что не покажется свет в наших сердцах и жизнях? Думаешь, никогда не рассветет в наших душах?

- Неправильно объединять «нас». Наши души идут разными путями, Моника, для меня нет надежды, в отличие от тебя.

- Почему жизнь так жестока, Хуан? Почему мы родились страдать, пресмыкаться перед болью и грехами?

- Ты не должна так говорить. Мы родились не пресмыкаться. Должны встать на ноги во что бы то ни стало. Ты, возможно, для счастья. Мне достаточно поддерживать существование, сурово шагать по миру, зная, что он негостеприимный и скорбный… – Хуан остановился, и глядя на жену встревожился: – Моника, что с тобой? Ты дрожишь.

- Ничего. Немного холодно. Просто озябла.

Слезы Моники предательски задрожали в голосе, и правая рука Хуан потянулась их стереть, холодные и дрожащие, утешая жизненной силой, касанием, восхитительным и грубым, и ее глаза закрылись, как во сне.

Снова двинулся экипаж. Позади осталась придорожная гостиница, где они остановились перекусить, маленький и легкий экипаж без усилий везла великолепная упряжка коней, поводья сжимали руки капитана «Люцифера» с той же уверенностью, с какой держали корабельный штурвал.

От резкого толчка повозки Моника открыла сонные глаза. Рассветало, и они находились в Сен-Пьере. Начало рассветать, место узнаваемое, но если даже не узнаешь, то звон колоколов, зовущих на рассветную мессу, рассеивал малейшее сомнение. С насмешливой галантностью Хуан соскочил с козел и протянул руку:

- Вот твой монастырь. Разве не здесь ты желала оказаться раз и навсегда?

- Конечно. А так как жизнь принадлежит мне, несмотря на фарс женитьбы, что нас удерживает…

- Не слишком ли сурово, Моника? – заметил Хуан все также насмешливо.

- Этому я научилась от тебя! Это именно твои слова, также как возвращаешь во второй раз меня в монастырь!

- Полагаю, это тебя обрадует.

- Ты полагаешь очень хорошо. Для меня монастырь, а для тебя полная свобода: пристани, притоны, таверны порта.

- Это моя жизнь, Моника, а это твоя. Я не осуждаю ее, а ты не суди мою. Идем…

- Следуй своим путем! Не беспокойся. Я не нуждаюсь в охране. Удачи, Хуан Дьявол!

9.

- Баутиста! Баутиста! Коня, немедленно! Ты спишь, идиот?

Со сверкающими глазами, сжатыми кулаками, душой и телом пылая от ярости, Ренато проходил просторную галерею старинного господского дома, направляясь в библиотеку, в кабинет отца, а за ним следовал Баутиста, удивленный и униженный.

- Сеньор Ренато, я несколько часов вас ищу, сеньора приказала…

- Скажи, что не нашел меня!

- Дело в том, что ждут сеньоры из Анс д'Арле. Думаю, это городской судья и секретарь. От имени местных властей они хотят составить протокол. Сеньора желает, чтобы вы… О, сеньор Ренато! Осторожнее! – встревожился старый Баутиста. – Это дуэльные пистолеты дона Франсиско и…

- Я прекрасно знаю, что это такое и зачем нужны! Беги и приготовь мне коня! – Ренато вынул два одинаковых пистолета и отбросил полированный деревянный футляр, затем рассмотрел их и опустил в карманы. – Тебя должно занимать только это! Думаешь, я не потерял много времени? Исчезни! И приведи его бесшумно, к лестнице с этой стороны! Ни слова больше, Баутиста!

- Как прикажет сеньор.

В одиночестве Ренато мерил нервными шагами обширную библиотеку в полумраке, порылся на книжной полке и нашел позабытое. Снова и снова он наполнял маленький стакан жгучим выдержанным ромом, прославившим Кампо Реаль, а жаждущие губы алчно впитывали, пробуждая еще большую жажду. Его колотила свирепая ярость, жгла огнем мысль о Хуане. Он пойдет ему навстречу, взыщет кровью за унижение. Каждая проходившая минута словно усиливала превосходство, которое есть у соперника. Как далеко зайдет Моника в своем безумии и Хуан в своей смелости? Пока он не опустошил бутылку, его волнение успокаивалось, ярость охладела и ушла глубже, в ней проглядывали жестокие наклонности, как острия копий. Сердце переполняла злоба; сильнее, чем любовь к Монике, притягивала месть к Хуану. Дверь открылась, и на пороге показалась робкая фигура старого Баутисты.

- Возблагодарю Сатану, что ты наконец явился, окаянный!

- Минутку, сеньор. Сеньора…

- Уйди, идиот!

Ренато грубо отпихнул в сторону старого управляющего и вскочил на жеребца. Он пришпорил необузданное животное, направляясь по неровному подъему. Следовал к ущелью, срезая берега и поля. Доскакал до хижин работников. Оттуда доносились могильные жалобы. Никаких горящих костров, чувственных танцев. Два негритянских очертания бились в эпилептическом припадке, омрачаемом траурными звуками большого барабана. Это по хозяйке Айме. Они плакали, молились за нее, или взывали к ней, чтобы предотвратить возможную месть, тень смерти над долиной.

Ренато вонзил шпоры еще свирепей. Хотел сбежать от этого, перепрыгнуть, беспокойная дрожь пробежала по спине. Все осталось позади, но он все еще слышал. Яростно он наказывал коня, требуя больших усилий, и ноги животного поскользнулись и проволокли всадника до дверей ветхой хижины. Он поднялся, не чувствуя боли от ушибов. Перед ним возникла темная тень, высокая и тощая; она отошла к двери хижины и зашла внутрь. Сам не понимая зачем, он последовал за ней.

- Ты Кума, правда?

Колдунья ответила неопределенным жестом. Она встала на колени. Ренато пристально смотрел на черное лицо, блестевшие большие глаза с выражением наивысшего страха, и почувствовал какое-то чудовищное удовольствие от того, как несчастная потеет и дрожит.

- Ты Кума, которая использует и эксплуатирует Кампо Реаль для своей бурды, мазей и всякой лжи. Ты доводишь до скотского состояния и отравляешь идиотов батраков, вплоть до слуг моего дома.

- Я не продаю яда, мой хозяин; я продаю хорошие лекарства из полевых трав. Продаю средство для бедных, исправляю кости, смягчаю несварение желудка и помогаю освободиться от плохой тени покойников, которые раскаиваются в душе. – Она посмотрела на Ренато, рискуя всем в хитрой смелости. Она увидела, как тот побледнел, и поняла, что попала в точку, подняла сложенные руки: – Если душа хозяйки Айме преследует тебя, появляется в снах, заставляя напомнить о содеянном, если слышишь, что она говорит на ухо и чувствуешь позади холодок…

- Замолчи, идиотка, мошенница, обманщица! – кричал Ренато вне себя. – Меня не преследует никакой призрак и никакого голоса я не слышу! Тени Айме не за что меня упрекнуть, потому что я не убивал ее! Я не виноват в ее смерти! Но тебя я убью!

- Нет, хозяин. Не бейте меня! – взмолилась Кума испуганно.

Ренато отступил, вздрогнул, словно очнулся. Впервые он плохо себя повел, впервые ударил женщину. Шатаясь от паров алкоголя и гнева, он попятился к двери. Тут подоспел Баутиста и воскликнул:

- Сеньор Ренато! О, Слава Богу! Ваша лошадь вернулась в конюшню. Я вышел искать, опасаясь… благословен Бог, что ничего не случилось! Вам нужно было сюда добраться, сеньор?

- Нет! Я еще еду. На любой лошади. На которой ты приехал… – прыжком он сразу попал в стремена, взял поводья, повернул кругом лошадь, и указывая Баутисте на хижину Кумы, приказал: – Заставь ее уйти из долины! Выгони с моих земель! Пусть она покинет Кампо Реаль и никогда не возвращается!

- Хуан, сынок. Ты уехал безумным, а вернулся глупым. Я выбежал, когда Колибри сказал, что твои лошади в конюшне. Я искал тебя повсюду, и вот ты здесь, такой молчаливый и тихий, будто тебя отгородили забором.

Скрестив руки, сжав зубами трубку, Хуан стоял неподвижно, погруженный в мрачные размышления со времени возвращения из монастыря. Он передал коляску Колибри и появился в дверях скромного дома нотариуса Ноэля.