Хуан Дьявол 3 часть (ЛП)

Ренато Д'Отремон пересек двор, направляясь к привычному убежищу, в старую библиотеку обветшалого дома в Сен-Пьере, заваленную книгами. Затуманенные яростью и печалью, глаза Янины проследили за ним, в них вспыхнула ревность и жгучее любопытство. Она смотрела, пока высокая и стройная фигура не исчезла за тонко отделанными дверьми. Как эхо, она повторила:

- В монастырь Рабынь Воплощенного Слова…

- Колибри, подойди сюда!

Не успел Колибри услышать, как Хуан сам пошел к нему. Он стоял на черных скалах, откуда виднелся дальний берег, деревенский пляж и широкое море, и оттуда Моника странным образом ушла, раненая горечью воспоминаний.

- Почему волнуешься, Колибри? Что с тобой? Всю жизнь я ненавидел трусов и дурачков.

- Я не отношусь к ним, капитан, – твердо возразил Колибри.

- Я думал, ты не разочаруешь меня. Еще я подумал, что ты верный. Но скорее всего, я ошибся.

- Ай, нет, капитан, не говорите так! Я верный, даже больше. Я…

- Ты пошел в монастырь предупредить Монику, так?

- Да, хозяин, пошел сообщить. Она мне приказала, и вы велели мне слушаться и служить только ей. Я поступил плохо, хозяин?

- Хорошо, – Хуан положил загорелую руку на кудрявую голову мальчика, и темные сомнения исчезли в больших сверкающих глазах. – Я лишь хотел знать, ты ли…

- Я, капитан. Когда сеньор Ренато превратился в зверя, сказал, что придет за вами, чтобы убить.

- И ты поверил, мой бедный Колибри? Ты сильно изменился, с тех пор как ходишь среди юбок. Когда я позвал тебя, что случилось? Почему разволновался?

- Мне нечего бояться, пока вы спрашиваете, капитан. Вы учили всегда говорить правду. Я бы мог рассказать вам все по порядку, и…

- Тебе велели рассказать мне все по порядку?

- Мне велели молчать, капитан. Когда спрашивают, а человек молчит о том, что знает, то это как будто ложь, да?

- Что-то вроде. Но кто велел тебе молчать?

- Единственная, кто может приказывать после вас, капитан. Ладно, не знаю, после или перед, и этот беспорядок у меня в голове: вы хозяин, она хозяйка, и вы приказываете, что я должен ее слушаться прежде всего. А потом она мне приказывает сделать кое-что. Как мне поступить?

- Если она сказала молчать, значит молчи.

- Я бы хотел, чтобы вы знали. И в то же время не могу рассказать. Потому что она сказала, что ради вашего же блага лучше ничего не знать.

Рука Хуана затвердела, сползая с головы к плечу мальчика. Оба замолчали, не двигались, но от твердого прикосновения руки мальчик ответил, не в силах сдерживаться:

- Из-за обещания хозяйке Монике я мучаюсь; но я должен передать слова сеньора Ренато, и она пообещала ему и клялась. Я слышал из-за дверей, когда следил, чтобы сообщить ей о вашем приходе, как она распорядилась. Она сказала, поклялась…

- Замолчи. Клятвы любви – глупость. Весь мир их дает, но только дураки решают заявить о них. Вероятно, она поклялась в вечной любви.

- Нет, хозяин, он сказал ей спрятаться, остерегаться.

- Прятаться? Остерегаться? – повторил невольно заинтересованный Хуан.

- Что этим вечером она вернется в монастырь, чтобы ждать там, когда расторгнется не знаю какой союз.

У Хуана побледнели даже загорелые щеки. Темные глаза сверкнули и погасли. Наконец, он повернулся к мальчику, который спрашивал и рассеянно шел за ним:

- Капитан… Капитан… вы сердитесь? Вам и вправду неважно знать?

- Мне ничего не важно. К тому же, ничего нового ты не сказал, Колибри. Только не стоило ходить к ней. Запомни, Колибри, мужские дела улаживаются мужчинами!

Моника спускалась почти вслепую, обходила опасные места и непроходимые тропинки, чтобы избежать любого сопровождения. Уклоняясь от опасности, она находила ее, спускаясь через скалы к морю, где был кусок пляжа, похожий на тот, что в нескольких лигах выше ее дома. Только море буйствовало, волны разъярились. Оставался только край, узкая полоса песка, и это концертное рычание гремело, когда она скрылась в щели, где Хуан в детстве прятал лодку. Нет, ничем не казался этот клочок дикой природы, покрытый мхом грот с мягким и белым песком. Однако почему она так одержима этим пейзажем? Почему в каждой разбивающейся волне звучит эхом страсть к Хуану?

Любовь, страсть, безумие… Да… безумно… так они любили… так продолжал любить он свое воспоминание… воспоминание, сильнее, чем все море!

Она прислонилась к скале. Закрыла глаза, сквозь веки просвечивали последние лучи уходящего солнца и пронесся сказочный сон ее ревности, принимая жизненные очертания. Она почувствовала возрождение прошлого, которого никогда не помнила, безумно вспомнила сцену, которую никогда не видела, но тысячи раз представляла: Айме в объятиях Хуана!

Рядом разбилась гигантская волна, омывая опечаленную женщину, находившуюся в исступлении болезненного сна. От холодной воды Моника открыла глаза, словно из ада возвратилась на суровую землю, заливаясь горькими слезами, как воды моря.

- Сеньора Моника… Сеньора Моника… Где вы?

- Я здесь! Кто меня ищет? Чего хотят?

С ловкостью моряка прыгая через острые камни, Сегундо Дуэлос добрался до Моники и уставился на нее, онемев от удивления. Он опустился почти до самой глубины ужасного грота, куда иногда причаливал при спокойном море. Сейчас же гигантские ревущие волны приближались к каменному ущелью и, удар за ударом, полностью накрыли его пеной. Одежды Моники намокли, руки заледенели, к лицу приклеились влажные волосы, а в тусклом свете фонаря в руках Сегундо сверкали голубые глаза на бледном и перекошенном лице.

- Черт побери! Вы меня так напугали! Капитан послал за вами. Я обогнул все скалы здесь, а Колибри с другой стороны тоже искал. Но как мы могли подумать, что вы окажетесь в этой дыре? Никто бы не догадался спуститься сюда.

Перед обветренным, грубым и наивным лицом Сегундо Дуэлоса, Моника постепенно успокоилась, возвращаясь от своих видений и разглядела зловещий пейзаж.

- Мы боялись, что вы прошли через солдат, попали в их грубые руки. Ладно, не хочу даже думать. Вечером двух женщин избили в деревне. Это дикари, хозяйка. Еще не рассказали капитану, ведь когда он узнает… Прекрасно знаю, как он их… Идемте, хозяйка, идемте! Любая волна может унести. Вы совершенно вымокли и навредили себе. Вам надо бы выпить чего-нибудь горячего и сменить одежду. Идемте…

Он протянул руку, но не осмелился коснуться и прервать напряженные размышления Моники. Внезапно она решилась:

- Сегундо, вы умеете грести и управлять лодкой?

- Что делает в море мужчина, то же умею делать и я. Это мое ремесло, хозяйка.

- Вы не смогли бы увезти меня этой ночью в Сен-Пьер?

- В Сен-Пьер на лодке? – изумился Сегундо. – В такое море? В такое время?

- Однажды вы высадились с «Люцифера» в маленькую лодку при таком же море, как сейчас. Я прекрасно помню.

- Вспомните, это был капитан. Он греб собственными руками.

- Вы же сказали, что делаете все, что делает человек в море.

- Ах, черт! Но не уточнил, что с капитаном это возможно. Он в море больше, чем человек. В море и на земле, хозяйка. Это вы знаете лучше всех.

- Возможно. Но не в этом случае. Нельзя вас подвергать опасности, когда повезете меня.

- Нет, я не сумасшедший. Это все равно что броситься с головой в омут. Простите меня, хозяйка, прикажите другое. У нас приказ капитана слушаться вас всегда, но этого я не могу сделать… – Изменившись в лице, он воскликнул: – О, капитан!

Он увидел его, подняв повыше фонарь. Рядом, лишь в паре метров. У того не было фонаря и светильника, но голос прогремел, как за штурвалом своей шхуны:

- Выходите немедленно. Неужели не видно, что волна нарастает? Любая может унести. Быстро, наверх! Выбирайтесь оттуда! Это очень опасное место!

- Это я и говорил сеньоре, капитан… – Хуан оттащил Монику, не дав ей времени возразить и избежать железных ручищ, поднявших ее, как перышко. Он взобрался с ней на камни, донес до разрушенной лачуги и посадил на единственную деревянную скамейку. Небеленые стены напоминали каменную пещеру, пол тщательно очищен от земли. Золотым светом освещали два корабельных фонаря, веселый огонь горел в переносной печи у дверей.