История русской литературы с древнейших времен по 1925 год. Том 1
История русской литературы с древнейших времен по 1925 год. Том 1 читать книгу онлайн
Дмитрий Петрович Святополк-Мирский История русской литературы с древнейших времен по 1925 год История русской литературы с древнейших времен по 1925 г.В 1925 г. впервые вышла в свет «История русской литературы», написанная по-английски. Автор — русский литературовед, литературный критик, публицист, князь Дмитрий Петрович Святополк-Мирский (1890—1939). С тех пор «История русской литературы» выдержала не одно издание, была переведена на многие европейские языки и до сих пор не утратила своей популярности. Что позволило автору составить подобный труд? Возможно, обучение на факультетах восточных языков и классической филологии Петербургского университета; или встречи на «Башне» Вячеслава Иванова, знакомство с плеядой «серебряного века» — О. Мандельштамом, М. Цветаевой, А. Ахматовой, Н. Гумилевым; или собственные поэтические пробы, в которых Н. Гумилев увидел «отточенные и полнозвучные строфы»; или чтение курса русской литературы в Королевском колледже Лондонского университета в 20-х годах... Несомненно одно: Мирский являлся не только почитателем, но и блестящим знатоком предмета своего исследования. Книга написана простым и ясным языком, блистательно переведена, и недаром скупой на похвалы Владимир Набоков считал ее лучшей историей русской литературы на любом языке, включая русский. Комментарии Понемногу издаются в России важнейшие труды литературоведов эмиграции. Вышла достойным тиражом (первое на русском языке издание 2001 года был напечатано в количестве 600 экз.) одна из главных книг «красного князя» Дмитрия Святополк-Мирского «История русской литературы». Судьба автора заслуживает отдельной книги. Породистый аристократ «из Рюриковичей», белый офицер и убежденный монархист, он в эмиграции вступил в английскую компартию, а вначале 30-х вернулся в СССР. Жизнь князя-репатрианта в «советском раю» продлилась недолго: в 37-м он был осужден как «враг народа» и сгинул в лагере где-то под Магаданом. Некоторые его работы уже переизданы в России. Особенность «Истории русской литературы» в том, что она писалась по-английски и для англоязычной аудитории. Это внятный, добротный, без цензурных пропусков курс отечественной словесности. Мирский не только рассказывает о писателях, но и предлагает собственные концепции развития литпроцесса (связь литературы и русской цивилизации и др.). Николай Акмейчук Русская литература, как и сама православная Русь, существует уже более тысячелетия. Но любознательному российскому читателю, пожелавшему пообстоятельней познакомиться с историей этой литературы во всей ее полноте, придется столкнуться с немалыми трудностями. Школьная программа ограничивается именами классиков, вузовские учебники как правило, охватывают только отдельные периоды этой истории. Многотомные академические издания советского периода рассчитаны на специалистов, да и «призма соцреализма» дает в них достаточно тенденциозную картину (с разделением авторов на прогрессивных и реакционных), ныне уже мало кому интересную. Таким образом, в России до последнего времени не существовало книг, дающих цельный и непредвзятый взгляд на указанный предмет и рассчитанных, вместе с тем, на массового читателя. Зарубежным любителям русской литературы повезло больше. Еще в 20-х годах XIX века в Лондоне вышел капитальный труд, состоящий из двух книг: «История русской литературы с древнейших времен до смерти Достоевского» и «Современная русская литература», написанный на английском языке и принадлежащий перу… известного русского литературоведа князя Дмитрия Петровича Святополка-Мирского. Под словом «современная» имелось в виду – по 1925 год включительно. Книги эти со временем разошлись по миру, были переведены на многие языки, но русский среди них не значился до 90-х годов прошлого века. Причиной тому – и необычная биография автора книги, да и само ее содержание. Литературоведческих трудов, дающих сравнительную оценку стилистики таких литераторов, как В.И.Ленин и Л.Д.Троцкий, еще недавно у нас публиковать было не принято, как не принято было критиковать великого Л.Толстого за «невыносимую абстрактность» образа Платона Каратаева в «Войне и мире». И вообще, «честный субъективизм» Д.Мирского (а по выражению Н. Эйдельмана, это и есть объективность) дает возможность читателю, с одной стороны, представить себе все многообразие жанров, течений и стилей русской литературы, все богатство имен, а с другой стороны – охватить это в едином контексте ее многовековой истории. По словам зарубежного биографа Мирского Джеральда Смита, «русская литература предстает на страницах Мирского без розового флера, со всеми зазубринами и случайными огрехами, и величия ей от этого не убавляется, оно лишь прирастает подлинностью». Там же приводится мнение об этой книге Владимира Набокова, известного своей исключительной скупостью на похвалы, как о «лучшей истории русской литературы на любом языке, включая русский». По мнению многих специалистов, она не утратила своей ценности и уникальной свежести по сей день. Дополнительный интерес к книге придает судьба ее автора. Она во многом отражает то, что произошло с русской литературой после 1925 года. Потомок древнего княжеского рода, родившийся в семье видного царского сановника в 1890 году, он был поэтом-символистом в период серебряного века, белогвардейцем во время гражданской войны, известным литературоведом и общественным деятелем послереволюционной русской эмиграции. Но живя в Англии, он увлекся социалистическим идеями, вступил в компартию и в переписку с М.Горьким, и по призыву последнего в 1932 году вернулся в Советский Союз. Какое-то время Мирский был обласкан властями и являлся желанным гостем тогдашних литературных и светских «тусовок» в качестве «красного князя», но после смерти Горького, разделил участь многих своих коллег, попав в 1937 году на Колыму, где и умер в 1939.«Когда-нибудь в будущем, может, даже в его собственной стране, – писал Джеральд Смит, – найдут способ почтить память Мирского достойным образом». Видимо, такое время пришло. Лучшим, самым достойным памятником Д.П.Мирскому служила и служит его превосходная книга. Нелли Закусина "Впервые для массового читателя – малоизвестный у нас (но высоко ценившийся специалистами, в частности, Набоковым) труд Д. П. Святополк-Мирского". Сергей Костырко. «Новый мир» «Поздней ласточкой, по сравнению с первыми "перестроечными", русского литературного зарубежья можно назвать "Историю литературы" Д. С.-Мирского, изданную щедрым на неожиданности издательством "Свиньин и сыновья"». Ефрем Подбельский. «Сибирские огни» "Текст читается запоем, по ходу чтения его без конца хочется цитировать вслух домашним и конспектировать не для того, чтобы запомнить, многие пассажи запоминаются сами, как талантливые стихи, но для того, чтобы еще и еще полюбоваться умными и сочными авторскими определениями и характеристиками". В. Н. Распопин. Сайт «Book-о-лики» "Это внятный, добротный, без цензурных пропусков курс отечественной словесности. Мирский не только рассказывает о писателях, но и предлагает собственные концепции развития литпроцесса (связь литературы и русской цивилизации и др.)". Николай Акмейчук. «Книжное обозрение» "Книга, издававшаяся в Англии, написана князем Святополк-Мирским. Вот она – перед вами. Если вы хотя бы немного интересуетесь русской литературой – лучшего чтения вам не найти!" Обзор. «Книжная витрина» "Одно из самых замечательных переводных изданий последнего времени". Обзор. Журнал «Знамя» Источник: http://www.isvis.ru/mirskiy_book.htm === Дмитрий Петрович Святополк-Мирский (1890-1939) ===
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
себя к осторожной сдержанности, которая могла показаться (и не
безосновательно) рассчитанной черствостью. В жизни он был
сознательно эгоистичен, скрытен и циничен в своих суждениях об
идеальных порывах окружающих. Он старался не смешивать
реальную жизнь с идеальной жизнью поэта. Отсюда странное,
поражавшее современников несоответствие между отвлеченным,
нематериальным характером его стихов о природе и его
прозаическим приобретательством; между его размеренной и
упорядоченной жизнью в преклонные годы и пропитанной страстью
поздней лирикой, построенной на полной и бескорыстной
эксплуатации подавленных и сублимированных эмоций.
«Невозможно, – говорит он в предисловии к одному из томиков
Вечерних огней, – долго оставаться в разреженном воздухе горных
высот поэзии». Он воздвиг непроницаемую перегородку между двумя
своими ипостасями. Реальная присутствует в некоторых одах,
написанных его августейшим друзьям, в некоторых второсортных
эпиграммах – но прежде всего в замечательных, необычайно
неоткровенных и все-таки захватывающих мемуарах: Ранние годы
моей жизни и Мои воспоминания. Менее всего искренние, они
являются одной из самых тщательно продуманных масок, когда-либо
носимых поэтом, опасающимся уколов пошлой действительности.
Они не дают никакого представления о его внутренней жизни, но
полны интереснейшей, хотя и очень обработанной, информации о
других. Его поэзия совершенно свободна от этой поверхностной
ипостаси.
В искусстве Фет был прежде всего бескомпромиссным
защитником чистой поэзии. В нем не было ничего от эклектика, и
главным для него было найти точное выражение своего поэтиче ского
опыта, в полном согласии с лучшими из своих современников, но
против шерсти вождей критической мысли.
Среди его ранних вещей есть и чисто «образные» стихи,
написанные на классические сюжеты, которые лучше стихов Майкова
или Щербины, но не настолько, чтобы назвать Фета величайшим
поэтом «искусства для искусства» своей эпохи. Настоящий ранний
Фет – в чудесной лирике о природе и в «мелодиях», которым он вряд
ли у кого-нибудь мог научиться. Они очень напоминают Верлена,
если не считать того, что здоровый пантеизм Фета совершенно не
похож на болезненную чувствительность французского поэта. Фет
развил собственный стиль необычайно рано: одна из его
совершеннейших и наиболее характерных мелодий появилась в
1842 г.:
Буря на небе вечернем,
Моря сердитого шум –
Буря на море и думы,
Много мучительных дум –
Буря на море и думы,
Хор возрастающих дум –
Черная туча за тучей,
Моря сердитого шум.
Такие стихи, сознательно исключающие все, кроме музыки
эмоций и ассоциаций, не кажутся нам сегодня из ряда вон
выходящими. Но русским критикам середины девятнадцатого века
(не художникам-творцам, как Тургенев, Толстой или Некрасов,
которые все были горячими поклонниками Фета) они казались
чистым бредом. Не все ранние стихи Фета так коротки и чисто
музыкальны, как Буря. Есть более длинные, более сложные и
образные стихи-мечтания, как, например, изумительная Фантазия
(до 1847 г.). Есть и более строгие, менее певучие стихи о явно
русском деревенском пейзаже, и пантеистические видения, как то
замечательное стихотворение, где, лежа «на стоге сена ночью
южной», он смотрит на звезды и «...как первый житель рая, один в
лицо увидел ночь». Но никакое описание не может передать чистой
поэзии этих стихов. Тут нужен хороший переводчик; эти стихи легче
поддаются переводу, чем большинство произведений русской поэзии,
ибо эффект тут создается не столько ускользающими обертонами
русских слов, сколько ритмом и музыкой образов.
После 1863 г. и особенно в 80-е годы Фет стал более
метафизичным. Он начал чаще браться за философские сюжеты и
размышлять о вечных вопросах художественного восприятия и
выражения. Синтаксис его становится сложнее и конденсированнее,
иногда даже темным, как синтаксис сонетов Шекспира. Высшее
достижение поздней фетовской поэзии – его любовные стихи,
несомненно, самые необыкновенные и самые страстные любовные
стихи, написанные семидесятилетним человеком (не исключая Гете).
В них метод Фета – использовать в поэзии только свои собственные
подавленные эмоции – одержал блистательную победу. Они так
насыщены, что выгладят как квинтэссенция страсти. Их гораздо
труднее перевести, чем его ранние мелодии, и я не решаюсь
цитировать тут примеры, которые приводит профессор Элтон в своем
докладе о Фете. Но эти стихи принадлежат к самым драгоценным
бриллиантам нашей поэзии.
9. ПОЭТЫ-РЕАЛИСТЫ
Всех поэтов, о которых речь шла раньше, современники
относили к партии «чистого искусства» или «искусства для
искусства». Это было не совсем верно, ибо почти все они
преследовали в своих стихах те или иные внепоэтические цели. Но
по сути они не были гражданскими или социальными поэтами. Их
объединяло общее традиционное представление о поэтической
красоте, красоте поэтической темы, которая выше каждодневной
жизни и не касается ее. Им противостояли гражданские поэты,
которые были сознательными выразителями современных
политических и социальных настроений и так же, как романисты,
пользовались в поэзии материалом современной действительности.
Сила традиционного представления о несвязанности поэзии с
действительностью сказывалась в том, что если романисты
пользовались исключительно материалом, взятым из современной
русской жизни, то из поэтов лишь немногие осмеливались вводить в
стихи русские реалии. Для большинства поэзия оставалась по-
прежнему романтическим бегством от реальной действительности.
Гражданская поэзия в руках наиболее значительных ее
представителей стала подлинно реалистической, но рядовые
гражданствующие барды зачастую были такими же эклектиками, как
и поэты «чистого искусства», а в покорности условностям еще их
превосходили. Такова, например, плоская и скучная поэзия очень
милого и почтенного А. Н. Плещеева (1825–1893), разделившего
участь Достоевского в качестве члена кружка петрашевцев, а позднее
одного из самых почитаемых ветеранов великой эпохи. Большинство
гражданских поэтов были радикалами разных толков, но одним из
первых и лучших был славянофил Иван Аксаков; его
публицистические стихотворения, написанные в сороковых и
пятидесятых годах, в которых он призывает русских интеллигентов к
труду и дисциплине и яростно нападает на обломовско-рудинскую
неумелость и лень, великолепны по своей неприукрашенной и
целенаправленной силе. Его повествовательная реалистическая поэма
Бродяга (1852) была первой русской поэмой о крестьянской жизни,
во многом предварившей Некрасова. Много общего с аксаковской
имеет поэзия Алексея Михайловича Жемчужникова (1821–1908),
двоюродного брата Алексея Толстого, его соавтора по «Козьме
Пруткову». Серьезные стихи он стал писать уже в старости (первый
их сборник вышел в 1892 г.). Они вдохновлены негодованием на
поколение восьмидесятых годов, отказавшееся от высоких идеалов
эпохи реформ. Несколько жесткая, металлическая, эта поэзия
привлекает нравственной серьезностью и чистотой звука.
Несколько менее гражданственна и более эклектична поэзия
Ивана Саввича Никитина (1824–1861), который, как и Кольцов, был
сыном воронежского торговца. Его лирические стихи о природе не
отличаются оригинальностью и сами по себе обеспечили бы ему