История русской литературы с древнейших времен по 1925 год. Том 1
История русской литературы с древнейших времен по 1925 год. Том 1 читать книгу онлайн
Дмитрий Петрович Святополк-Мирский История русской литературы с древнейших времен по 1925 год История русской литературы с древнейших времен по 1925 г.В 1925 г. впервые вышла в свет «История русской литературы», написанная по-английски. Автор — русский литературовед, литературный критик, публицист, князь Дмитрий Петрович Святополк-Мирский (1890—1939). С тех пор «История русской литературы» выдержала не одно издание, была переведена на многие европейские языки и до сих пор не утратила своей популярности. Что позволило автору составить подобный труд? Возможно, обучение на факультетах восточных языков и классической филологии Петербургского университета; или встречи на «Башне» Вячеслава Иванова, знакомство с плеядой «серебряного века» — О. Мандельштамом, М. Цветаевой, А. Ахматовой, Н. Гумилевым; или собственные поэтические пробы, в которых Н. Гумилев увидел «отточенные и полнозвучные строфы»; или чтение курса русской литературы в Королевском колледже Лондонского университета в 20-х годах... Несомненно одно: Мирский являлся не только почитателем, но и блестящим знатоком предмета своего исследования. Книга написана простым и ясным языком, блистательно переведена, и недаром скупой на похвалы Владимир Набоков считал ее лучшей историей русской литературы на любом языке, включая русский. Комментарии Понемногу издаются в России важнейшие труды литературоведов эмиграции. Вышла достойным тиражом (первое на русском языке издание 2001 года был напечатано в количестве 600 экз.) одна из главных книг «красного князя» Дмитрия Святополк-Мирского «История русской литературы». Судьба автора заслуживает отдельной книги. Породистый аристократ «из Рюриковичей», белый офицер и убежденный монархист, он в эмиграции вступил в английскую компартию, а вначале 30-х вернулся в СССР. Жизнь князя-репатрианта в «советском раю» продлилась недолго: в 37-м он был осужден как «враг народа» и сгинул в лагере где-то под Магаданом. Некоторые его работы уже переизданы в России. Особенность «Истории русской литературы» в том, что она писалась по-английски и для англоязычной аудитории. Это внятный, добротный, без цензурных пропусков курс отечественной словесности. Мирский не только рассказывает о писателях, но и предлагает собственные концепции развития литпроцесса (связь литературы и русской цивилизации и др.). Николай Акмейчук Русская литература, как и сама православная Русь, существует уже более тысячелетия. Но любознательному российскому читателю, пожелавшему пообстоятельней познакомиться с историей этой литературы во всей ее полноте, придется столкнуться с немалыми трудностями. Школьная программа ограничивается именами классиков, вузовские учебники как правило, охватывают только отдельные периоды этой истории. Многотомные академические издания советского периода рассчитаны на специалистов, да и «призма соцреализма» дает в них достаточно тенденциозную картину (с разделением авторов на прогрессивных и реакционных), ныне уже мало кому интересную. Таким образом, в России до последнего времени не существовало книг, дающих цельный и непредвзятый взгляд на указанный предмет и рассчитанных, вместе с тем, на массового читателя. Зарубежным любителям русской литературы повезло больше. Еще в 20-х годах XIX века в Лондоне вышел капитальный труд, состоящий из двух книг: «История русской литературы с древнейших времен до смерти Достоевского» и «Современная русская литература», написанный на английском языке и принадлежащий перу… известного русского литературоведа князя Дмитрия Петровича Святополка-Мирского. Под словом «современная» имелось в виду – по 1925 год включительно. Книги эти со временем разошлись по миру, были переведены на многие языки, но русский среди них не значился до 90-х годов прошлого века. Причиной тому – и необычная биография автора книги, да и само ее содержание. Литературоведческих трудов, дающих сравнительную оценку стилистики таких литераторов, как В.И.Ленин и Л.Д.Троцкий, еще недавно у нас публиковать было не принято, как не принято было критиковать великого Л.Толстого за «невыносимую абстрактность» образа Платона Каратаева в «Войне и мире». И вообще, «честный субъективизм» Д.Мирского (а по выражению Н. Эйдельмана, это и есть объективность) дает возможность читателю, с одной стороны, представить себе все многообразие жанров, течений и стилей русской литературы, все богатство имен, а с другой стороны – охватить это в едином контексте ее многовековой истории. По словам зарубежного биографа Мирского Джеральда Смита, «русская литература предстает на страницах Мирского без розового флера, со всеми зазубринами и случайными огрехами, и величия ей от этого не убавляется, оно лишь прирастает подлинностью». Там же приводится мнение об этой книге Владимира Набокова, известного своей исключительной скупостью на похвалы, как о «лучшей истории русской литературы на любом языке, включая русский». По мнению многих специалистов, она не утратила своей ценности и уникальной свежести по сей день. Дополнительный интерес к книге придает судьба ее автора. Она во многом отражает то, что произошло с русской литературой после 1925 года. Потомок древнего княжеского рода, родившийся в семье видного царского сановника в 1890 году, он был поэтом-символистом в период серебряного века, белогвардейцем во время гражданской войны, известным литературоведом и общественным деятелем послереволюционной русской эмиграции. Но живя в Англии, он увлекся социалистическим идеями, вступил в компартию и в переписку с М.Горьким, и по призыву последнего в 1932 году вернулся в Советский Союз. Какое-то время Мирский был обласкан властями и являлся желанным гостем тогдашних литературных и светских «тусовок» в качестве «красного князя», но после смерти Горького, разделил участь многих своих коллег, попав в 1937 году на Колыму, где и умер в 1939.«Когда-нибудь в будущем, может, даже в его собственной стране, – писал Джеральд Смит, – найдут способ почтить память Мирского достойным образом». Видимо, такое время пришло. Лучшим, самым достойным памятником Д.П.Мирскому служила и служит его превосходная книга. Нелли Закусина "Впервые для массового читателя – малоизвестный у нас (но высоко ценившийся специалистами, в частности, Набоковым) труд Д. П. Святополк-Мирского". Сергей Костырко. «Новый мир» «Поздней ласточкой, по сравнению с первыми "перестроечными", русского литературного зарубежья можно назвать "Историю литературы" Д. С.-Мирского, изданную щедрым на неожиданности издательством "Свиньин и сыновья"». Ефрем Подбельский. «Сибирские огни» "Текст читается запоем, по ходу чтения его без конца хочется цитировать вслух домашним и конспектировать не для того, чтобы запомнить, многие пассажи запоминаются сами, как талантливые стихи, но для того, чтобы еще и еще полюбоваться умными и сочными авторскими определениями и характеристиками". В. Н. Распопин. Сайт «Book-о-лики» "Это внятный, добротный, без цензурных пропусков курс отечественной словесности. Мирский не только рассказывает о писателях, но и предлагает собственные концепции развития литпроцесса (связь литературы и русской цивилизации и др.)". Николай Акмейчук. «Книжное обозрение» "Книга, издававшаяся в Англии, написана князем Святополк-Мирским. Вот она – перед вами. Если вы хотя бы немного интересуетесь русской литературой – лучшего чтения вам не найти!" Обзор. «Книжная витрина» "Одно из самых замечательных переводных изданий последнего времени". Обзор. Журнал «Знамя» Источник: http://www.isvis.ru/mirskiy_book.htm === Дмитрий Петрович Святополк-Мирский (1890-1939) ===
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
В нем ясно видны все недостатки писателя: отсутствие воображения;
крайняя субъективность психологической обрисовки и вследствие
этого безжизненность всех персонажей, не построенных на
самоанализе; отсутствие поэтичности и истинного вдохновения и –
непреодолимая душевная мелкость. Можно сказать, что все в Обрыве
неудачно, кроме основанного на детских воспоминаниях автора
портрета патриархальной, деспотичной и доброй бабушки, широкого
и экономного в одно и то же время жизненного уклада в ее
обширной, почти деревенской приволжской усадьбе, нависшей над
«обрывом». Бесцветный герой – Райский – слабое и обобщенное
отражение авторского «я». Гордая и страстная героиня – Вера –
печальная неудача автора, а нигилист Марк Волохов – просто плоская
и нелепая фигура.
Обломов – совсем другое дело. Это великая книга. Избитая точка
зрения учителей и профессоров литературы – что Гончаров «великий
стилист и великий объективный живописец реальности» – до
смешного неверна. Все как раз наоборот. Проза Гончарова – это
золотая середина, как и аксаковская и тургеневская, но в то время как
у Аксакова и Тургенева соблюдено чувство меры в аристотелевском
понимании, у Гончарова – умеренность в обычном английском
смысле слова. В его прозе нет ни прекрасной полноты и щедрости
Аксакова, ни грации и нежности Тургенева. Что касается
объективности, то Гончаров был так же неспособен заглянуть в
другого человека, как до него Гоголь. У него был глаз и была
способность к самоанализу. Он умел видеть и регистрировать
внешнюю жизнь и умел извлекать из своего внутреннего «я» более
или менее сублимированные отражения. Величайшее из них –
Обломов. Обломов более чем персонаж: это – символ. То, что он
написан только с помощью скромных, чисто реалистических средств,
еще усиливает этот символизм. Совершенно очевидно, что он был – и
немедленно был признан – воплощением части русской души, точнее,
части души русского дворянства – ее лености и неспособности к
действию. У него высокое нравственное чувство, он открыт для
широких замыслов, но неспособен ни к труду, ни к дисциплине.
Часть романа, первой появившаяся в печати, – Сон Обломова – это
широкая, обобщающая картина жизни русского поместного
дворянства, та почва растительного комфорта, без труда
приобретенного богатства и полной безответственности, которая
взрастила Обломова. Сон Обломова содержится в первой части
романа, наиболее всем знакомой и чаще всего комментируемой. Мы
видим Обломова в его петербургской квартире – видим, как он
проводит день, частью в постели, частью в халате. Медлительный,
сознательно-неторопливый рассказ еще усиливает впечатление
безнадежности и невозможности выбраться из обволакивающей
вязкой лени. На то, чтобы встать с постели, Обломову требуется
целая глава. Цитируя мисс Харрисон, скажем, что его просторный
халат доминирует над всем романом как «ибсеновский символ»
«невозможности физического и психологического приведения себя в
порядок». Слуга Обломова Захар полностью гармонирует со своим
хозяином. Затем вводится контраст – практичный и энергичный
Штольц (показательно, что он – полунемец), апостол труда и
действия. Тут-то и выявляется умственная и нравственная
несостоятельность Гончарова: Штольц безнадежно неинтересен и
лишен объемности. Конечно, все бессознательные симпатии автора
на стороне Обломова, но Гончаров – бюрократ и литератор, стараясь
наградить своего героя – Штольца – всеми положительными
добродетелями, которые мог придумать, только проявляет
собственную мелкость. Во второй части у Обломова роман, из
которого ничего не выходит, потому что он не в состоянии вырваться
из ярма своих неряшливых привычек и в конце концов вызывает
отвращение у своей многотерпеливой дамы. Как и все любовные
истории, написанные Гончаровым, несмотря даже на ее
автобиографичность, эта история очень несовершенна, и ее героиня
так же неубедительна, как Вера из Обрыва. Третья и четвертая части
не так часто цитируются и читаются в школе, однако они
несомненно – высочайшее достижение Гончарова. Обломов, все
более и более предающийся своему распущенному безделью, в
котором всегда таится отравленное жало недовольства собой, уходит
от общества. Его квартирная хозяйка, необразованная молодая
женщина Агафья Михайловна, любит его и становится его
любовницей. Она любит его искренно и трогательно, но подчиняется
своим родичам, бессовестным негодяям, эксплуатирующим любовь к
ней Обломова, чтобы шантажом и выманиванием завладеть всем его
имуществом. Несмотря на энергичное вмешательство как всегда
энергичного и делового Штольца, Обломов погружается все глубже и
глубже в тину своего нового окружения и умирает в объятиях Агафьи
Михайловны, к ее отчаянию и радости ее родственников. Атмосфера
неизбежного рока, постепенно сгущающаяся над Обломовым,
необратимое воздействие засасывающей его тины переданы с
истинно поражающей силой. Русская реалистическая литература
богата мрачнейшими историями, но нигде (за исключением великого
романа Салтыкова) не было превзойдено в этом отношении великое
достижение Гончарова в третьей и четвертой частях Обломова.
Гончаров, как Аксаков, и более, чем Тургенев, выражает
тенденцию русского романа обойтись без увлекательного сюжета.
В Обломове нет ни событий, ни приключений; они есть в Обрыве, но
рассказаны в такой плоской и инфантильной манере, что лучше о них
вовсе не говорить. У него существует лишь постоянное, постепенное
разворачивание неизбежного. Это то, что мисс Харрисон назвала
тенденцией русского романа к «несовершенному виду» – т. е. к той
форме русского глагола, где действие находится в процессе
осуществления. Эта тенденция, после Лермонтова, господствовала во
всей русской литературе; исключением были плебейские писатели –
Лесков и Писемский. Но нигде она так не всеобъемлюща и
оправдана, как в Обломове, ибо здесь эволюционный детерминизм
манеры (в сущности – отрицание действенности человеческой воли)
находится в полной гармонии с ленивым и бессильным
детерминизмом героя.
5. ТУРГЕНЕВ
Иван Сергеевич Тургенев родился 28 октября 1818 г. в Орле.
Отцом его был красивый, но обедневший дворянин, который служил
в кавалерии и обладал большой притягательностью для
противоположного пола. Он женился на барышне Лутовиновой,
состоятельной наследнице, которая была старше его. У нее было
очень несчастливое детство и юность, и она обожала мужа, который
никогда ее не любил. Это и то, что она была владелицей большого
состояния, сделало из госпожи Тургеневой озлобленного и
невыносимого домашнего тирана. Хотя она и была привязана к сыну,
обращалась она с ним невыносимо деспотически, а с крепостными и
слугами была попросту жестока. В доме своей матери будущий автор
Записок охотника увидел крепостное право в его наименее
привлекательном виде.
В 1833 г. Тургенев поступил в Московский университет, но
проучился там только год, потому что в 1834 г. его мать переехала в
Петербург, и он перешел в университет в Петербурге. Учился он у
друга Пушкина профессора Плетнева, и ему даже удалось однажды
встретиться с великим поэтом. Первые его стихи были опубликованы
в плетневском, бывшем пушкинском, Современнике (1838). Эта связь
с «литературной аристократией» очень важна: только у Тургенева из
всех его современников была живая связь с веком поэзии. Он
получил свидетельство об окончании в 1837 г. и потом уехал в
