История русской литературы с древнейших времен по 1925 год. Том 1
История русской литературы с древнейших времен по 1925 год. Том 1 читать книгу онлайн
Дмитрий Петрович Святополк-Мирский История русской литературы с древнейших времен по 1925 год История русской литературы с древнейших времен по 1925 г.В 1925 г. впервые вышла в свет «История русской литературы», написанная по-английски. Автор — русский литературовед, литературный критик, публицист, князь Дмитрий Петрович Святополк-Мирский (1890—1939). С тех пор «История русской литературы» выдержала не одно издание, была переведена на многие европейские языки и до сих пор не утратила своей популярности. Что позволило автору составить подобный труд? Возможно, обучение на факультетах восточных языков и классической филологии Петербургского университета; или встречи на «Башне» Вячеслава Иванова, знакомство с плеядой «серебряного века» — О. Мандельштамом, М. Цветаевой, А. Ахматовой, Н. Гумилевым; или собственные поэтические пробы, в которых Н. Гумилев увидел «отточенные и полнозвучные строфы»; или чтение курса русской литературы в Королевском колледже Лондонского университета в 20-х годах... Несомненно одно: Мирский являлся не только почитателем, но и блестящим знатоком предмета своего исследования. Книга написана простым и ясным языком, блистательно переведена, и недаром скупой на похвалы Владимир Набоков считал ее лучшей историей русской литературы на любом языке, включая русский. Комментарии Понемногу издаются в России важнейшие труды литературоведов эмиграции. Вышла достойным тиражом (первое на русском языке издание 2001 года был напечатано в количестве 600 экз.) одна из главных книг «красного князя» Дмитрия Святополк-Мирского «История русской литературы». Судьба автора заслуживает отдельной книги. Породистый аристократ «из Рюриковичей», белый офицер и убежденный монархист, он в эмиграции вступил в английскую компартию, а вначале 30-х вернулся в СССР. Жизнь князя-репатрианта в «советском раю» продлилась недолго: в 37-м он был осужден как «враг народа» и сгинул в лагере где-то под Магаданом. Некоторые его работы уже переизданы в России. Особенность «Истории русской литературы» в том, что она писалась по-английски и для англоязычной аудитории. Это внятный, добротный, без цензурных пропусков курс отечественной словесности. Мирский не только рассказывает о писателях, но и предлагает собственные концепции развития литпроцесса (связь литературы и русской цивилизации и др.). Николай Акмейчук Русская литература, как и сама православная Русь, существует уже более тысячелетия. Но любознательному российскому читателю, пожелавшему пообстоятельней познакомиться с историей этой литературы во всей ее полноте, придется столкнуться с немалыми трудностями. Школьная программа ограничивается именами классиков, вузовские учебники как правило, охватывают только отдельные периоды этой истории. Многотомные академические издания советского периода рассчитаны на специалистов, да и «призма соцреализма» дает в них достаточно тенденциозную картину (с разделением авторов на прогрессивных и реакционных), ныне уже мало кому интересную. Таким образом, в России до последнего времени не существовало книг, дающих цельный и непредвзятый взгляд на указанный предмет и рассчитанных, вместе с тем, на массового читателя. Зарубежным любителям русской литературы повезло больше. Еще в 20-х годах XIX века в Лондоне вышел капитальный труд, состоящий из двух книг: «История русской литературы с древнейших времен до смерти Достоевского» и «Современная русская литература», написанный на английском языке и принадлежащий перу… известного русского литературоведа князя Дмитрия Петровича Святополка-Мирского. Под словом «современная» имелось в виду – по 1925 год включительно. Книги эти со временем разошлись по миру, были переведены на многие языки, но русский среди них не значился до 90-х годов прошлого века. Причиной тому – и необычная биография автора книги, да и само ее содержание. Литературоведческих трудов, дающих сравнительную оценку стилистики таких литераторов, как В.И.Ленин и Л.Д.Троцкий, еще недавно у нас публиковать было не принято, как не принято было критиковать великого Л.Толстого за «невыносимую абстрактность» образа Платона Каратаева в «Войне и мире». И вообще, «честный субъективизм» Д.Мирского (а по выражению Н. Эйдельмана, это и есть объективность) дает возможность читателю, с одной стороны, представить себе все многообразие жанров, течений и стилей русской литературы, все богатство имен, а с другой стороны – охватить это в едином контексте ее многовековой истории. По словам зарубежного биографа Мирского Джеральда Смита, «русская литература предстает на страницах Мирского без розового флера, со всеми зазубринами и случайными огрехами, и величия ей от этого не убавляется, оно лишь прирастает подлинностью». Там же приводится мнение об этой книге Владимира Набокова, известного своей исключительной скупостью на похвалы, как о «лучшей истории русской литературы на любом языке, включая русский». По мнению многих специалистов, она не утратила своей ценности и уникальной свежести по сей день. Дополнительный интерес к книге придает судьба ее автора. Она во многом отражает то, что произошло с русской литературой после 1925 года. Потомок древнего княжеского рода, родившийся в семье видного царского сановника в 1890 году, он был поэтом-символистом в период серебряного века, белогвардейцем во время гражданской войны, известным литературоведом и общественным деятелем послереволюционной русской эмиграции. Но живя в Англии, он увлекся социалистическим идеями, вступил в компартию и в переписку с М.Горьким, и по призыву последнего в 1932 году вернулся в Советский Союз. Какое-то время Мирский был обласкан властями и являлся желанным гостем тогдашних литературных и светских «тусовок» в качестве «красного князя», но после смерти Горького, разделил участь многих своих коллег, попав в 1937 году на Колыму, где и умер в 1939.«Когда-нибудь в будущем, может, даже в его собственной стране, – писал Джеральд Смит, – найдут способ почтить память Мирского достойным образом». Видимо, такое время пришло. Лучшим, самым достойным памятником Д.П.Мирскому служила и служит его превосходная книга. Нелли Закусина "Впервые для массового читателя – малоизвестный у нас (но высоко ценившийся специалистами, в частности, Набоковым) труд Д. П. Святополк-Мирского". Сергей Костырко. «Новый мир» «Поздней ласточкой, по сравнению с первыми "перестроечными", русского литературного зарубежья можно назвать "Историю литературы" Д. С.-Мирского, изданную щедрым на неожиданности издательством "Свиньин и сыновья"». Ефрем Подбельский. «Сибирские огни» "Текст читается запоем, по ходу чтения его без конца хочется цитировать вслух домашним и конспектировать не для того, чтобы запомнить, многие пассажи запоминаются сами, как талантливые стихи, но для того, чтобы еще и еще полюбоваться умными и сочными авторскими определениями и характеристиками". В. Н. Распопин. Сайт «Book-о-лики» "Это внятный, добротный, без цензурных пропусков курс отечественной словесности. Мирский не только рассказывает о писателях, но и предлагает собственные концепции развития литпроцесса (связь литературы и русской цивилизации и др.)". Николай Акмейчук. «Книжное обозрение» "Книга, издававшаяся в Англии, написана князем Святополк-Мирским. Вот она – перед вами. Если вы хотя бы немного интересуетесь русской литературой – лучшего чтения вам не найти!" Обзор. «Книжная витрина» "Одно из самых замечательных переводных изданий последнего времени". Обзор. Журнал «Знамя» Источник: http://www.isvis.ru/mirskiy_book.htm === Дмитрий Петрович Святополк-Мирский (1890-1939) ===
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
этом ряду он самое богатое и полное выражение типа.
После Героя нашего времени Лермонтов написал мало прозы, да
и не мог успеть сделать много. Он написал Ашик Кериба, татарскую
сказку, показывающую, каким подлинным и сочувственным
пониманием Востока отличался Лермонтов; начал петербургский
роман, в холодном сжато-романтическом ключе, полученном от
Пиковой дамы, и мы снова и снова оплакиваем безвременную смерть
того, кто, останься он жив, указал бы русскому роману более
мужественный и здоровый путь, чем тот, по которому он пошел.
10. ПЕРВЫЕ НАТУРАЛИСТЫ
Около 1840 г. под влиянием творчества Гоголя, которое отменило
существовавшие доселе запреты и ограничения, возникло движение,
называвшее себя «натуральной школой». В конце концов в памятные
1846–1847 гг. оно увенчалось рождением национальной школы
реализма. Но первопроходцами этой школы, кроме самого Гоголя,
были Даль, Соллогуб и Бутков.
Владимир Иванович Даль (1801–1872) был иностранного
(датского) происхождения. Имя его теперь помнят главным образом в
связи с замечательным филологическим трудом его последних лет –
это Толковый словарь живого великорусского языка (четыре тома,
1864–1868), и поныне являющимся основой наших знаний о русском
языке, на котором говорил народ до того, как распространилось
стандартное школьное обучение. В литературной своей деятельности
Даль вдохновлялся стремлением высвободить Россию из греко-
латино-германо-французских оков, которые наложили на нее древние
книжники Ломоносов и Карамзин. Но несмотря на огромные
познания (чисто практические и эмпирические) в разговорном языке,
Даль был лишен подлинного чувства стиля, и все его попытки
русифицировать русский литературный язык остались бесплодными.
Рассказы и анекдоты, написанные им в тридцатые и сороковые годы
для иллюстрации своих лингвистических устремлений, ничем не
примечательны. Но рассказы из современной жизни, написанные в
стиле «натуральной школы», исторически оказались важнее. Даль
создал жанр «физиологического очерка» – т. е. короткого,
описательного рассказа, рисующего характерные черты той или иной
социальной среды; в сороковые годы этот жанр пользовался большим
успехом.
Граф Владимир Александрович Соллогуб (1813–1882) был
аристократическим дилетантом. В сороковые годы, до появления
Гончарова и Достоевского, его считали самым многообещающим
представителем «натуральной школы». Самое известное его
произведение –
Тарантас
(1844) – сатирическое описание
путешествия из Москвы в Казань в полуразвалившемся тарантасе.
Сатира, поверхностная и не слишком талантливая, направлена против
славянофильских идей и непрактичных мечтаний идеалистов-
романтиков.
Произведения Якова Буткова (1821–1856) сильнее и серьезнее.
Его Петербургские вершины (т. е. чердаки; 1845–1846) – важнейшая
веха человеколюбивой литературы, между гоголев ской Шинелью и
Бедными людьми Достоевского. Бутков был настоящий пролетарий,
без гроша за душой, в поте лица работавший на издателя Краевского,
и его произведения с чувством и юмором воссоздают жизнь бедных
столичных чиновников.
11. ПЕТЕРБУРГСКИЕ ЖУРНАЛИСТЫ
В описываемый период расцвела и приобрела большой вес
русская журналистика. Несмотря на цензуру, никогда не
ослабевавшую во все время царствования Николая I, именно в это
время русские журналы стали, наконец, вождями общественного
мнения и приобрели тот особый вид и окраску, которые они
сохранили до самой Революции.
В петербургской журналистике поначалу господствовал
пресловутый триумвират – Булгарин, Греч и Сенковский; наиболее
талантливым из них был Юзеф-Юлиан Сенковский (1800–1858).
Ученый арабист, многого достигший в своей области, поляк по
происхождению, как и Булгарин, с 1834 г. он издавал Библиотеку для
чтения и в ней и печатался под псевдонимом Барона Брамбеуса.
Циник по натуре, он не испытывал почтения ни к гению, ни к
искренности, ни к подлинному чувству. В своих хлестких и
остроумных рецензиях и критических обзорах он поносил и обливал
презрением лучших писателей той эпохи. Стиль его –
легкомысленный, развязный, безвкусный, уснащенный дешевым
юмором, оказал огромное влияние на формирование русской
журналистики. Сенковский и Белинский, столь разные по духу,
одинаково потрудились, чтобы покончить с изящной и благородной
«французской» прозой карамзинско-пушкинской традиции.
12. МОСКОВСКИЕ КРУЖКИ
В тридцатые годы контраст между бюрократическим, циничным,
гоняющимся за удовольствиями, мишурным Петербургом и молодой,
идеалистической, вдохновенно философствующей Москвой был
разительным. В то время, как раболепные и услужливые издания
петербургского триумвирата процветали, приносили большие
барыши и не вызывали у властей даже тени неудовольствия, история
московских журналов – это сплошной мартиролог цензурных
притеснений и финансовых неудач дилетантов-издателей. История
московского идеализма гораздо меньше связана с его журналами,
нежели с его знаменитыми «кружками».
Эти кружки, в свою очередь, неизменно были связаны с
университетом. Уже в двадцатые годы любомудры представляли
собой типичный «кружок» такого рода, один из зародышей того, что
в тридцатые годы выросло в славянофильскую группу. В начале
тридцатых годов в Московском университете училась примечательная
группа молодежи, создавшая два знаменитых «кружка»: кружок
Станкевича и кружок Герцена. Первый стал с энтузиазмом изучать
немецкую идеалистическую философию – Шеллинга, Фихте и Гегеля.
Кружок Герцена сосредоточился на политических и социальных
вопросах – и первым ввел в оборот доктрины идеалистического
социализма Сен-Симона и Фурье.
Московский университет стал тиглем, где все классы
сплавлялись в неклассовую интеллигенцию. Разночинцы становились
все более и более важным элементом в этой смеси, и, хотя Станкевич
и другие были крупными землевладельцами, основным лидером
западников был Белинский, плебей, с обостренной плебейской
гордостью.
Несмотря на все возрастающий плебейский элемент, московские
кружки сохраняли полуаристократический характер и поддерживали
тесные связи с мыслящей частью московского общества.
Дебаты по философским, историческим и литературным
вопросам – главная и прославленная достопримечательность
мыслящей Москвы конца тридцатых-сороковых годов – происходили
в салонах Елагиных, Свербеевых, Хомяковых, у Чаадаева, у
Каролины Павловой. В этих салонах выковалась новая русская
культура, очень отличавшаяся от ломоносовской, карамзинской и
пушкинской. Несмотря на то, что многие выдающиеся мыслители
тридцатых и сороковых годов не оставили в литературе заметного
следа – частично по причине жестокой цензуры, частично по причине
глубоко въевшегося аристократического дилетантизма, – стало
традицией включать, или хоть упоминать, имена основных
представителей мыслящей Москвы в каждой истории литературы.
Старшим из них был Петр Яковлевич Чаадаев (1794–1856), в
молодости гвардеец, гусар, либерал и друг Пушкина. В двадцатые
годы он предался мистическому христианству с сильным креном в
сторону Рима. Около 1830 г. он, по просьбе одного из друзей,
написал свои Философические письма (на французском языке) – о
смысле истории. В них содержалась беспощадная критика русской
истории с римско-католической точки зрения. Поначалу они не
предназначались для печати, но в конце концов Чаадаева уговорили
