История русской литературы с древнейших времен по 1925 год. Том 1
История русской литературы с древнейших времен по 1925 год. Том 1 читать книгу онлайн
Дмитрий Петрович Святополк-Мирский История русской литературы с древнейших времен по 1925 год История русской литературы с древнейших времен по 1925 г.В 1925 г. впервые вышла в свет «История русской литературы», написанная по-английски. Автор — русский литературовед, литературный критик, публицист, князь Дмитрий Петрович Святополк-Мирский (1890—1939). С тех пор «История русской литературы» выдержала не одно издание, была переведена на многие европейские языки и до сих пор не утратила своей популярности. Что позволило автору составить подобный труд? Возможно, обучение на факультетах восточных языков и классической филологии Петербургского университета; или встречи на «Башне» Вячеслава Иванова, знакомство с плеядой «серебряного века» — О. Мандельштамом, М. Цветаевой, А. Ахматовой, Н. Гумилевым; или собственные поэтические пробы, в которых Н. Гумилев увидел «отточенные и полнозвучные строфы»; или чтение курса русской литературы в Королевском колледже Лондонского университета в 20-х годах... Несомненно одно: Мирский являлся не только почитателем, но и блестящим знатоком предмета своего исследования. Книга написана простым и ясным языком, блистательно переведена, и недаром скупой на похвалы Владимир Набоков считал ее лучшей историей русской литературы на любом языке, включая русский. Комментарии Понемногу издаются в России важнейшие труды литературоведов эмиграции. Вышла достойным тиражом (первое на русском языке издание 2001 года был напечатано в количестве 600 экз.) одна из главных книг «красного князя» Дмитрия Святополк-Мирского «История русской литературы». Судьба автора заслуживает отдельной книги. Породистый аристократ «из Рюриковичей», белый офицер и убежденный монархист, он в эмиграции вступил в английскую компартию, а вначале 30-х вернулся в СССР. Жизнь князя-репатрианта в «советском раю» продлилась недолго: в 37-м он был осужден как «враг народа» и сгинул в лагере где-то под Магаданом. Некоторые его работы уже переизданы в России. Особенность «Истории русской литературы» в том, что она писалась по-английски и для англоязычной аудитории. Это внятный, добротный, без цензурных пропусков курс отечественной словесности. Мирский не только рассказывает о писателях, но и предлагает собственные концепции развития литпроцесса (связь литературы и русской цивилизации и др.). Николай Акмейчук Русская литература, как и сама православная Русь, существует уже более тысячелетия. Но любознательному российскому читателю, пожелавшему пообстоятельней познакомиться с историей этой литературы во всей ее полноте, придется столкнуться с немалыми трудностями. Школьная программа ограничивается именами классиков, вузовские учебники как правило, охватывают только отдельные периоды этой истории. Многотомные академические издания советского периода рассчитаны на специалистов, да и «призма соцреализма» дает в них достаточно тенденциозную картину (с разделением авторов на прогрессивных и реакционных), ныне уже мало кому интересную. Таким образом, в России до последнего времени не существовало книг, дающих цельный и непредвзятый взгляд на указанный предмет и рассчитанных, вместе с тем, на массового читателя. Зарубежным любителям русской литературы повезло больше. Еще в 20-х годах XIX века в Лондоне вышел капитальный труд, состоящий из двух книг: «История русской литературы с древнейших времен до смерти Достоевского» и «Современная русская литература», написанный на английском языке и принадлежащий перу… известного русского литературоведа князя Дмитрия Петровича Святополка-Мирского. Под словом «современная» имелось в виду – по 1925 год включительно. Книги эти со временем разошлись по миру, были переведены на многие языки, но русский среди них не значился до 90-х годов прошлого века. Причиной тому – и необычная биография автора книги, да и само ее содержание. Литературоведческих трудов, дающих сравнительную оценку стилистики таких литераторов, как В.И.Ленин и Л.Д.Троцкий, еще недавно у нас публиковать было не принято, как не принято было критиковать великого Л.Толстого за «невыносимую абстрактность» образа Платона Каратаева в «Войне и мире». И вообще, «честный субъективизм» Д.Мирского (а по выражению Н. Эйдельмана, это и есть объективность) дает возможность читателю, с одной стороны, представить себе все многообразие жанров, течений и стилей русской литературы, все богатство имен, а с другой стороны – охватить это в едином контексте ее многовековой истории. По словам зарубежного биографа Мирского Джеральда Смита, «русская литература предстает на страницах Мирского без розового флера, со всеми зазубринами и случайными огрехами, и величия ей от этого не убавляется, оно лишь прирастает подлинностью». Там же приводится мнение об этой книге Владимира Набокова, известного своей исключительной скупостью на похвалы, как о «лучшей истории русской литературы на любом языке, включая русский». По мнению многих специалистов, она не утратила своей ценности и уникальной свежести по сей день. Дополнительный интерес к книге придает судьба ее автора. Она во многом отражает то, что произошло с русской литературой после 1925 года. Потомок древнего княжеского рода, родившийся в семье видного царского сановника в 1890 году, он был поэтом-символистом в период серебряного века, белогвардейцем во время гражданской войны, известным литературоведом и общественным деятелем послереволюционной русской эмиграции. Но живя в Англии, он увлекся социалистическим идеями, вступил в компартию и в переписку с М.Горьким, и по призыву последнего в 1932 году вернулся в Советский Союз. Какое-то время Мирский был обласкан властями и являлся желанным гостем тогдашних литературных и светских «тусовок» в качестве «красного князя», но после смерти Горького, разделил участь многих своих коллег, попав в 1937 году на Колыму, где и умер в 1939.«Когда-нибудь в будущем, может, даже в его собственной стране, – писал Джеральд Смит, – найдут способ почтить память Мирского достойным образом». Видимо, такое время пришло. Лучшим, самым достойным памятником Д.П.Мирскому служила и служит его превосходная книга. Нелли Закусина "Впервые для массового читателя – малоизвестный у нас (но высоко ценившийся специалистами, в частности, Набоковым) труд Д. П. Святополк-Мирского". Сергей Костырко. «Новый мир» «Поздней ласточкой, по сравнению с первыми "перестроечными", русского литературного зарубежья можно назвать "Историю литературы" Д. С.-Мирского, изданную щедрым на неожиданности издательством "Свиньин и сыновья"». Ефрем Подбельский. «Сибирские огни» "Текст читается запоем, по ходу чтения его без конца хочется цитировать вслух домашним и конспектировать не для того, чтобы запомнить, многие пассажи запоминаются сами, как талантливые стихи, но для того, чтобы еще и еще полюбоваться умными и сочными авторскими определениями и характеристиками". В. Н. Распопин. Сайт «Book-о-лики» "Это внятный, добротный, без цензурных пропусков курс отечественной словесности. Мирский не только рассказывает о писателях, но и предлагает собственные концепции развития литпроцесса (связь литературы и русской цивилизации и др.)". Николай Акмейчук. «Книжное обозрение» "Книга, издававшаяся в Англии, написана князем Святополк-Мирским. Вот она – перед вами. Если вы хотя бы немного интересуетесь русской литературой – лучшего чтения вам не найти!" Обзор. «Книжная витрина» "Одно из самых замечательных переводных изданий последнего времени". Обзор. Журнал «Знамя» Источник: http://www.isvis.ru/mirskiy_book.htm === Дмитрий Петрович Святополк-Мирский (1890-1939) ===
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
бездуховных религиозных поучений, слегка обрызганных эстетиче -
ским романтизмом и поданных для оправдания существующего
порядка вещей (в том числе крепостного права, телесных наказаний и
т.п.) и для того, чтобы каждый человек осознал конформизм как свой
долг и изо всех сил поддерживал нынешний, заведенный Богом,
порядок. Книга под названием Выбранные места из переписки с
друзьями (хотя фактически там никаких мест из подлинных писем не
было), вышла в свет в 1847 г. Гоголь ожидал, что она будет принята с
благоговением и благодарностью, как послание с Синая. Он верил,
что она послужит сигналом для немедленного возрождения россиян к
нравственности от греховности. Вскоре его постигло жестокое
разочарование. Его лучшие друзья, славянофилы, отнеслись к книге с
явным мучительным отвращением. Сам Аксаков, архипастырь
гоголевского культа, написал ему письмо, внушенное горько
оскорбленной дружбой, обвиняя его в сатанинской гордости,
маскирующейся под смирение. После этих упреков, за которыми
последовали и другие, от людей, по его мнению, принадлежавших
ему всецело, яростное и откровенное письмо Белинского,
обвинявшее Гоголя в фальсификации христианства на потребу власть
имущих и в обожествлении реакции и варварства, хотя и глубоко
задело Гоголя, но вряд ли усилило его разочарование в себе. Его
комплекс неполноценности превратился в волну отвращения к себе, и
Гоголь бросился искать спасения в религии. Но он не создан был для
религиозной жизни, и, как бы отчаянно себя к ней ни принуждал, она
ему не давалась. Началось следующее действие его трагедии. Вместо
того, чтобы провозглашать благую весть, которой не обладал, он
попытался совершить то, на что был неспособен. Его начальное
религиозное образование рисовало ему христианство в его
простейших формах: как страх смерти и ада. Но у него не было
внутреннего устремления к Христу. Безнадежность усилилась, когда
он предпринял (в 1848 г.) паломничество на Святую Землю. Душа его
не согрелась от того, что он оказался на земле, по которой ходил
Христос, и это окончательно убедило его, что он погиб безвозвратно.
Из Палестины он вернулся в Россию и провел последние годы в
постоянных разъездах по стране. Он встретился с отцом Матфеем
Константиновским, яростным и ограниченным аскетом, по-видимому,
имевшим на него большое влияние, который еще усилил его страх
перед неминуемой погибелью, настаивая на греховности всего его
творческого труда. И все-таки Гоголь продолжал работать над второй
частью Мертвых душ, первый набросок которой, не удовлетворивший
его, он уничтожил в 1846 г. Здоровье его, давно уже оставлявшее
желать лучшего, постепенно ухудшалось. Он подрывал его своим
аскетизмом, все время стараясь принудить себя к христианской
внутренней жизни. К февралю 1852 г. он фактически находился в
состоянии безумия. В приступе самоуничижения он уничтожил часть
своих рукописей, среди которых была и почти вся вторая часть
Мертвых душ. Он объяснял, что это произошло по ошибке, – дьявол
сыграл с ним такую шутку. Неизвестно, хотел он это сделать на
самом деле или нет. После этого он впал в черную меланхолию и
умер 21 февраля 1852 г.
Значение Гоголя двояко: он не только был великим писателем; он еще
и необычайно интересная личность, любопытнейший психологиче -
ский феномен. Вероятно, его психологическая загадка так навсегда и
останется загадкой. Я буду здесь ею заниматься только в ее прямом
отношении к природе его творчества. Но как писатель Гоголь не
раздваивается в том смысле, в каком раздваиваются Толстой или
Достоевский. Не существует общей литературной мерки для его
художественных произведений и других, в том числе
моралистических, писаний. Последние интересны лишь постольку,
поскольку проливают свет на психологию его личности. Ранние эссе,
содержащиеся в Арабесках, – просто чистая риторика, не более чем
удобрение для воистину великолепной риторики таких ранних
повестей, как Страшная месть или Тарас Бульба. Переписка с
друзьями – мучительное, почти унизительное чтение, несмотря на
внезапные вспышки воображения, прорывающиеся сквозь тяжелый,
ядовитый туман. Критические страницы, со своими порой воистину
высоко художественными оценками и импрессионистическими
портретами русских поэтов (особенно его любимых Языкова и
Державина) можно выделить: они одни только и достойны похвалы.
Из писаний последних лет комментарий к литургии – вторичная и
безответственная вещь. И хотя Авторская исповедь примечательна
как имеющий немаловажное значение человеческий документ, она
совершенно несравнима с Исповедью Толстого. Однако и в этих
произведениях всегда присутствует единственная и неповторимая
личность Гоголя – в его затрудненном, сознательно ни на что не
похожем стиле и в постоянном ощущении непреодолимого хаоса и
беспорядка.
Художественные произведения Гоголя – совсем другое дело. Это
один из самых изумительных, неожиданных, в точнейшем смысле
оригинальных миров, когда-либо созданных художником слова. Если
считать мерой оценки писателей их чистую творческую мощь, то
Гоголь величайший русский писатель. Ни у Пушкина, ни у Толстого
не было ничего похожего на его вулканическое творческое
воображение. И эта мощь воображения являет странный контраст
(или дополнение) его физическому бесплодию. Похоже, что
сексуально он так и не вышел из детского (или, скорее,
подросткового) возраста. Женщина была для него страшным,
завораживающим, но недоступным наваждением; известно, что он
никогда не любил. И потому женщины его воображения или странные
сверхъестественные видения в форме и цвете, которых от
мелодраматической банальности спасает только облекающая их
стихийная сила риторики, или же совершенно лишенные пола и даже
человекоподобия карикатуры.
Главная и самая постоянная черта гоголевского стиля – его
словесная выразительность. Он писал, имея в виду не столько
акустический эффект, оказываемый на ухо слушателя, сколько
чувственный эффект, оказываемый на голосовой аппарат чтеца. От
этого его проза так густа и насыщена. Она состоит из двух
элементов, романтически контрастирующих и романтиче ски
крайних – высокой поэтической риторики и гротескового фарса.
Гоголь никогда не писал просто – он всегда либо ритмизует, либо
столь же тщательно имитирует. И интонации разговорной речи
присутствуют у него не только в диалоге. Его проза никогда не
бывает пустой. Она всегда живет и вибрирует живой речью. И потому
переводить ее совершенно безнадежно – она непереводимее всякой
другой русской прозы.
Другая важная черта гоголевского гения – необычайная острота и
живость его зрения. То, как он видел внешний мир, с нашим
обычным видением совершенно несоизмеримо. Он видел его
романтически преображенным, и даже когда видел те же
подробности, что и мы, у него они приобретали такие пропорции, что
и по размерам, и по смыслу означали совершенно другое.
Гоголевские картины природы являются либо романтически-
фантастическим преображением (как знаменитое описание Днепра в
Страшной мести), либо странным нагромождением наваленных одна
на другую подробностей, создающим бессвязный хаос вещей. Но в
чем он абсолютно велик и непревзойден – это в видении
человеческих фигур. Люди его – карикатуры, и нарисованы приемами
карикатуриста – т. е. наделены преувеличенно подчеркнутыми
чертами и сведены к геометрическому рисунку. Но эти карикатуры
