История русской литературы с древнейших времен по 1925 год. Том 1
История русской литературы с древнейших времен по 1925 год. Том 1 читать книгу онлайн
Дмитрий Петрович Святополк-Мирский История русской литературы с древнейших времен по 1925 год История русской литературы с древнейших времен по 1925 г.В 1925 г. впервые вышла в свет «История русской литературы», написанная по-английски. Автор — русский литературовед, литературный критик, публицист, князь Дмитрий Петрович Святополк-Мирский (1890—1939). С тех пор «История русской литературы» выдержала не одно издание, была переведена на многие европейские языки и до сих пор не утратила своей популярности. Что позволило автору составить подобный труд? Возможно, обучение на факультетах восточных языков и классической филологии Петербургского университета; или встречи на «Башне» Вячеслава Иванова, знакомство с плеядой «серебряного века» — О. Мандельштамом, М. Цветаевой, А. Ахматовой, Н. Гумилевым; или собственные поэтические пробы, в которых Н. Гумилев увидел «отточенные и полнозвучные строфы»; или чтение курса русской литературы в Королевском колледже Лондонского университета в 20-х годах... Несомненно одно: Мирский являлся не только почитателем, но и блестящим знатоком предмета своего исследования. Книга написана простым и ясным языком, блистательно переведена, и недаром скупой на похвалы Владимир Набоков считал ее лучшей историей русской литературы на любом языке, включая русский. Комментарии Понемногу издаются в России важнейшие труды литературоведов эмиграции. Вышла достойным тиражом (первое на русском языке издание 2001 года был напечатано в количестве 600 экз.) одна из главных книг «красного князя» Дмитрия Святополк-Мирского «История русской литературы». Судьба автора заслуживает отдельной книги. Породистый аристократ «из Рюриковичей», белый офицер и убежденный монархист, он в эмиграции вступил в английскую компартию, а вначале 30-х вернулся в СССР. Жизнь князя-репатрианта в «советском раю» продлилась недолго: в 37-м он был осужден как «враг народа» и сгинул в лагере где-то под Магаданом. Некоторые его работы уже переизданы в России. Особенность «Истории русской литературы» в том, что она писалась по-английски и для англоязычной аудитории. Это внятный, добротный, без цензурных пропусков курс отечественной словесности. Мирский не только рассказывает о писателях, но и предлагает собственные концепции развития литпроцесса (связь литературы и русской цивилизации и др.). Николай Акмейчук Русская литература, как и сама православная Русь, существует уже более тысячелетия. Но любознательному российскому читателю, пожелавшему пообстоятельней познакомиться с историей этой литературы во всей ее полноте, придется столкнуться с немалыми трудностями. Школьная программа ограничивается именами классиков, вузовские учебники как правило, охватывают только отдельные периоды этой истории. Многотомные академические издания советского периода рассчитаны на специалистов, да и «призма соцреализма» дает в них достаточно тенденциозную картину (с разделением авторов на прогрессивных и реакционных), ныне уже мало кому интересную. Таким образом, в России до последнего времени не существовало книг, дающих цельный и непредвзятый взгляд на указанный предмет и рассчитанных, вместе с тем, на массового читателя. Зарубежным любителям русской литературы повезло больше. Еще в 20-х годах XIX века в Лондоне вышел капитальный труд, состоящий из двух книг: «История русской литературы с древнейших времен до смерти Достоевского» и «Современная русская литература», написанный на английском языке и принадлежащий перу… известного русского литературоведа князя Дмитрия Петровича Святополка-Мирского. Под словом «современная» имелось в виду – по 1925 год включительно. Книги эти со временем разошлись по миру, были переведены на многие языки, но русский среди них не значился до 90-х годов прошлого века. Причиной тому – и необычная биография автора книги, да и само ее содержание. Литературоведческих трудов, дающих сравнительную оценку стилистики таких литераторов, как В.И.Ленин и Л.Д.Троцкий, еще недавно у нас публиковать было не принято, как не принято было критиковать великого Л.Толстого за «невыносимую абстрактность» образа Платона Каратаева в «Войне и мире». И вообще, «честный субъективизм» Д.Мирского (а по выражению Н. Эйдельмана, это и есть объективность) дает возможность читателю, с одной стороны, представить себе все многообразие жанров, течений и стилей русской литературы, все богатство имен, а с другой стороны – охватить это в едином контексте ее многовековой истории. По словам зарубежного биографа Мирского Джеральда Смита, «русская литература предстает на страницах Мирского без розового флера, со всеми зазубринами и случайными огрехами, и величия ей от этого не убавляется, оно лишь прирастает подлинностью». Там же приводится мнение об этой книге Владимира Набокова, известного своей исключительной скупостью на похвалы, как о «лучшей истории русской литературы на любом языке, включая русский». По мнению многих специалистов, она не утратила своей ценности и уникальной свежести по сей день. Дополнительный интерес к книге придает судьба ее автора. Она во многом отражает то, что произошло с русской литературой после 1925 года. Потомок древнего княжеского рода, родившийся в семье видного царского сановника в 1890 году, он был поэтом-символистом в период серебряного века, белогвардейцем во время гражданской войны, известным литературоведом и общественным деятелем послереволюционной русской эмиграции. Но живя в Англии, он увлекся социалистическим идеями, вступил в компартию и в переписку с М.Горьким, и по призыву последнего в 1932 году вернулся в Советский Союз. Какое-то время Мирский был обласкан властями и являлся желанным гостем тогдашних литературных и светских «тусовок» в качестве «красного князя», но после смерти Горького, разделил участь многих своих коллег, попав в 1937 году на Колыму, где и умер в 1939.«Когда-нибудь в будущем, может, даже в его собственной стране, – писал Джеральд Смит, – найдут способ почтить память Мирского достойным образом». Видимо, такое время пришло. Лучшим, самым достойным памятником Д.П.Мирскому служила и служит его превосходная книга. Нелли Закусина "Впервые для массового читателя – малоизвестный у нас (но высоко ценившийся специалистами, в частности, Набоковым) труд Д. П. Святополк-Мирского". Сергей Костырко. «Новый мир» «Поздней ласточкой, по сравнению с первыми "перестроечными", русского литературного зарубежья можно назвать "Историю литературы" Д. С.-Мирского, изданную щедрым на неожиданности издательством "Свиньин и сыновья"». Ефрем Подбельский. «Сибирские огни» "Текст читается запоем, по ходу чтения его без конца хочется цитировать вслух домашним и конспектировать не для того, чтобы запомнить, многие пассажи запоминаются сами, как талантливые стихи, но для того, чтобы еще и еще полюбоваться умными и сочными авторскими определениями и характеристиками". В. Н. Распопин. Сайт «Book-о-лики» "Это внятный, добротный, без цензурных пропусков курс отечественной словесности. Мирский не только рассказывает о писателях, но и предлагает собственные концепции развития литпроцесса (связь литературы и русской цивилизации и др.)". Николай Акмейчук. «Книжное обозрение» "Книга, издававшаяся в Англии, написана князем Святополк-Мирским. Вот она – перед вами. Если вы хотя бы немного интересуетесь русской литературой – лучшего чтения вам не найти!" Обзор. «Книжная витрина» "Одно из самых замечательных переводных изданий последнего времени". Обзор. Журнал «Знамя» Источник: http://www.isvis.ru/mirskiy_book.htm === Дмитрий Петрович Святополк-Мирский (1890-1939) ===
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
освободится. Даже в самом глубоко прочувствованном из
стихотворений, написанных на определенное событие, – Памяти
А. И. Одоевского (1839) – центральное место занимает пассаж, прямо
перенесенный сюда из Сашки. Обе самые крупные поэмы зрелого
периода – Демон и Мцыри – только окончательное воплощение
замыслов, зародившихся еще в 1829 и 1830 гг.
Демон, над которым он работал с 1829 до 1833 г., был продолжен
в 1837 г., когда он жил в Грузии, и закончен в 1839 г. В первых
набросках место действия не определено, но в окончательном
варианте это Грузия, и знаменитые описательные места первой части
написаны в последний период работы над поэмой. В царствование
Николая поэма появиться в печати не могла, поскольку цензура
нашла ее сюжет антирелигиозным, но она разошлась в бесчисленных
списках. Во второй половине XIX века это была, вероятно, самая
популярная поэма в России. Она привлекала читателей тем же, что и
южные поэмы Пушкина, – своей беспредельной сладкозвучностью.
Сладкозвучность Лермонтова более чисто-музыкальна, чем
пушкинская. Она не темперирована точностью классической школы,
как у старшего поэта. Наше время значительно снизило оценку
Демона. Содержание его на том же уровне, что «ангел-и-периевские»
поэмы Мура. Что касается самого демона, то он самый
неубедительный дьявол из всех, когда-либо задуманных поэтами. Он
чисто оперный, и то, что сюжет Демона превратился в либретто для
самой «оперной» из русских опер (автор – Антон Рубинштейн),
многозначительно само по себе. Для большинства русских читателей
Демон – серьезная помеха в их общей оценке Лермонтова. И все-таки
в нем есть поразительная словесная музыка и колдовство,
оказавшееся достаточно мощным, чтобы захватить такого человека
как великий художник-визионер Врубель и вдохновить его
незабываемые образы. Он остался источником вдохновения для
великих поэтов, как Блок и Пастернак, сумевших найти в нем
больше, чем обычный нетворческий читатель. Ибо за наружной
наивностью и мишурностью есть нечто, что нельзя назвать иначе как
присутствие демонов.
Мцыри (что по-грузински означает «послушник») имеет
подобную историю. Тема его – предсмертная исповедь мятежного
юноши своему духовному отцу; это вызов существующему порядку и
декларация несломленного духа. По метру (по-английски
называемому восьмисложником, т. е. с одинаковой рифмой) и по
языку он связан с Шильонским узником Жуковского. Первый его
набросок, Исповедь (1830) – как и первый набросок Демона – почти
не локализован. Второй – Боярин Орша (1835) помещен в оперную,
«древнерусскую» обстановку и включен в сложный, хотя и
бессвязный сюжет. В окончательном варианте, как и в Демоне,
действие происходит в Грузии. Поэма написана с большой силой, и
ее можно считать самой выдержанной в духе поэтической риторики
(в лучшем и высшем смысле слова) поэмой в России. Но это и нечто
большее. Вся та часть ее, где говорится о природе, принадлежит
маленькой, но бесценной сердцевине лермонтовского визионерства,
ибо он единственный русский поэт, которому был ведом «дальний
край» английских и немецких романтиков.
Видение «дальнего края» вечности, мерцающего сквозь образы
этого мира, уже нашло ранее свое окончательное выражение в Ангеле.
Это положительная черта лермонтовского романтизма.
Отрицательная черта – страстное презрение к человеческому стаду.
Негодование против «пустого света» – главная нота многих стихов
последних лет. Такие стихотворения, как Смерть поэта, Поэт,
горькая Дума о современниках («Печально я гляжу на наше
поколенье»), или обличительная речь против французской нации по
поводу похорон Наполеона в Доме инвалидов ( Последнее
новоселье) – блистательное, сильно действующее красноречие, и
поэзия постольку, поскольку это красноречие в стихах. Но есть
стихотворение, в котором оба романтических аспекта Лермонтова, и
визионерский, и риторический, соединены в высшем и несравненном
единстве. Это Новогоднее: окруженный веселой аристократической
толпой на балу, поэт вспоминает чистые прекрасные видения своих
ранних лет – « мечты моей созданье, с глазами, полными лазурного
огня, с улыбкой розовой, как голубого дня за рощей первое сиянье » –
и, возвращенный к реальности, кончает криком негодующего
презрения к окружающей его толпе.
Но Лермонтов был не только романтик. Чем старше он
становился, тем больше понимал, что реальность не просто
уродливое покрывало, наброшенное на вечность, не просто рабство
его рожденного небом духа, но мир, в котором надо жить и
действовать. Элемент реализма впервые появляется в его юнкерских
поэмах и в Сашке. Реализм продолжает утверждаться в его зрелых
произведениях по мере того как, освобождаясь от романтических
наваждений, Лермонтов постепенно вырабатывает новую манеру, в
которой он проявил себя как более великий мастер, нежели в
романтической поэзии. Ибо его романтические стихи – это блестящая
демонстрация скорее действенной, нежели утонченной риторики,
которую от ходульности и прозаичности спасает только сила
наполняющего ее поэтического дыхания, или потоки небесной
музыки, скорее подслушанные у сфер, чем сознательно созданные.
В реалистической своей поэзии Лермонтов истинный мастер, ученик
Пушкина. Благодаря чистой интуиции он оказался способным
отгадать многие секреты поэта, от которого был отделен не столько
годами, сколько перерывом традиции. Ибо Лермонтов вырос в мире
уже непривычном к французской и классической культуре, и так
никогда и не повезло ему встретить людей, которые могли бы его
научить. Стиль его поначалу был поразительно отличен от
пушкинского. Он был настолько же смутным, насколько пушкинский
был точным, настолько же разбухшим, насколько пушкинский был
сжатым; казалось, он состоит не из отдельных слов с четкими
значениями, а из словесных масс, слитых в неразличимый бетон.
Именно его смутность, столь совместимая с музыкой и «небесной
песней», помогла ему достичь высших романтических эффектов; но
кроме этих «пурпурных заплат», его поэзия в романтических
стихах – просто поток словесных ливней. В реалистических своих
стихах он вырабатывал стиль, в котором не было бы следов ни
небесного происхождения, ни романтической неряшливости. Начиная
с русских стихов 1837 г. – простой и трогательной баллады Бородино,
написанной языком и выражающей мысли старого ветерана, и
изумительной Песни про купца Калашникова, повести из времен
Древней Руси, размер и стиль которой с чудесной интуицией взяты из
эпических народных песен (хотя и сюжет, и дух тут явно
романтические), – он овладел стилем и мерой и создал эти шедевры,
не прибегая к неуловимой помощи небесных мелодий и пурпурных
заплат. После этого он уже был способен разрабатывать
романтическую тему (как, например, Беглец, 1841) с пушкинской
сжатостью и ясностью и с только ему свойственной воинственной
энергией. В некоторых стихотворениях, написанных в последние два
года, он попробовал и чисто реалистический стиль, применяя язык и
словарный запас прозы, в соединении с большими темами и высокой
серьезностью великой поэзии. Как и Ангел, и подобные ему, эти
стихи являются его высшим достижением в поэзии. Они
поддерживают его право стоять в национальной оценке рядом с
Пушкиным. Самые из них замечательные – Завещание умирающего
