История русской литературы с древнейших времен по 1925 год. Том 1
История русской литературы с древнейших времен по 1925 год. Том 1 читать книгу онлайн
Дмитрий Петрович Святополк-Мирский История русской литературы с древнейших времен по 1925 год История русской литературы с древнейших времен по 1925 г.В 1925 г. впервые вышла в свет «История русской литературы», написанная по-английски. Автор — русский литературовед, литературный критик, публицист, князь Дмитрий Петрович Святополк-Мирский (1890—1939). С тех пор «История русской литературы» выдержала не одно издание, была переведена на многие европейские языки и до сих пор не утратила своей популярности. Что позволило автору составить подобный труд? Возможно, обучение на факультетах восточных языков и классической филологии Петербургского университета; или встречи на «Башне» Вячеслава Иванова, знакомство с плеядой «серебряного века» — О. Мандельштамом, М. Цветаевой, А. Ахматовой, Н. Гумилевым; или собственные поэтические пробы, в которых Н. Гумилев увидел «отточенные и полнозвучные строфы»; или чтение курса русской литературы в Королевском колледже Лондонского университета в 20-х годах... Несомненно одно: Мирский являлся не только почитателем, но и блестящим знатоком предмета своего исследования. Книга написана простым и ясным языком, блистательно переведена, и недаром скупой на похвалы Владимир Набоков считал ее лучшей историей русской литературы на любом языке, включая русский. Комментарии Понемногу издаются в России важнейшие труды литературоведов эмиграции. Вышла достойным тиражом (первое на русском языке издание 2001 года был напечатано в количестве 600 экз.) одна из главных книг «красного князя» Дмитрия Святополк-Мирского «История русской литературы». Судьба автора заслуживает отдельной книги. Породистый аристократ «из Рюриковичей», белый офицер и убежденный монархист, он в эмиграции вступил в английскую компартию, а вначале 30-х вернулся в СССР. Жизнь князя-репатрианта в «советском раю» продлилась недолго: в 37-м он был осужден как «враг народа» и сгинул в лагере где-то под Магаданом. Некоторые его работы уже переизданы в России. Особенность «Истории русской литературы» в том, что она писалась по-английски и для англоязычной аудитории. Это внятный, добротный, без цензурных пропусков курс отечественной словесности. Мирский не только рассказывает о писателях, но и предлагает собственные концепции развития литпроцесса (связь литературы и русской цивилизации и др.). Николай Акмейчук Русская литература, как и сама православная Русь, существует уже более тысячелетия. Но любознательному российскому читателю, пожелавшему пообстоятельней познакомиться с историей этой литературы во всей ее полноте, придется столкнуться с немалыми трудностями. Школьная программа ограничивается именами классиков, вузовские учебники как правило, охватывают только отдельные периоды этой истории. Многотомные академические издания советского периода рассчитаны на специалистов, да и «призма соцреализма» дает в них достаточно тенденциозную картину (с разделением авторов на прогрессивных и реакционных), ныне уже мало кому интересную. Таким образом, в России до последнего времени не существовало книг, дающих цельный и непредвзятый взгляд на указанный предмет и рассчитанных, вместе с тем, на массового читателя. Зарубежным любителям русской литературы повезло больше. Еще в 20-х годах XIX века в Лондоне вышел капитальный труд, состоящий из двух книг: «История русской литературы с древнейших времен до смерти Достоевского» и «Современная русская литература», написанный на английском языке и принадлежащий перу… известного русского литературоведа князя Дмитрия Петровича Святополка-Мирского. Под словом «современная» имелось в виду – по 1925 год включительно. Книги эти со временем разошлись по миру, были переведены на многие языки, но русский среди них не значился до 90-х годов прошлого века. Причиной тому – и необычная биография автора книги, да и само ее содержание. Литературоведческих трудов, дающих сравнительную оценку стилистики таких литераторов, как В.И.Ленин и Л.Д.Троцкий, еще недавно у нас публиковать было не принято, как не принято было критиковать великого Л.Толстого за «невыносимую абстрактность» образа Платона Каратаева в «Войне и мире». И вообще, «честный субъективизм» Д.Мирского (а по выражению Н. Эйдельмана, это и есть объективность) дает возможность читателю, с одной стороны, представить себе все многообразие жанров, течений и стилей русской литературы, все богатство имен, а с другой стороны – охватить это в едином контексте ее многовековой истории. По словам зарубежного биографа Мирского Джеральда Смита, «русская литература предстает на страницах Мирского без розового флера, со всеми зазубринами и случайными огрехами, и величия ей от этого не убавляется, оно лишь прирастает подлинностью». Там же приводится мнение об этой книге Владимира Набокова, известного своей исключительной скупостью на похвалы, как о «лучшей истории русской литературы на любом языке, включая русский». По мнению многих специалистов, она не утратила своей ценности и уникальной свежести по сей день. Дополнительный интерес к книге придает судьба ее автора. Она во многом отражает то, что произошло с русской литературой после 1925 года. Потомок древнего княжеского рода, родившийся в семье видного царского сановника в 1890 году, он был поэтом-символистом в период серебряного века, белогвардейцем во время гражданской войны, известным литературоведом и общественным деятелем послереволюционной русской эмиграции. Но живя в Англии, он увлекся социалистическим идеями, вступил в компартию и в переписку с М.Горьким, и по призыву последнего в 1932 году вернулся в Советский Союз. Какое-то время Мирский был обласкан властями и являлся желанным гостем тогдашних литературных и светских «тусовок» в качестве «красного князя», но после смерти Горького, разделил участь многих своих коллег, попав в 1937 году на Колыму, где и умер в 1939.«Когда-нибудь в будущем, может, даже в его собственной стране, – писал Джеральд Смит, – найдут способ почтить память Мирского достойным образом». Видимо, такое время пришло. Лучшим, самым достойным памятником Д.П.Мирскому служила и служит его превосходная книга. Нелли Закусина "Впервые для массового читателя – малоизвестный у нас (но высоко ценившийся специалистами, в частности, Набоковым) труд Д. П. Святополк-Мирского". Сергей Костырко. «Новый мир» «Поздней ласточкой, по сравнению с первыми "перестроечными", русского литературного зарубежья можно назвать "Историю литературы" Д. С.-Мирского, изданную щедрым на неожиданности издательством "Свиньин и сыновья"». Ефрем Подбельский. «Сибирские огни» "Текст читается запоем, по ходу чтения его без конца хочется цитировать вслух домашним и конспектировать не для того, чтобы запомнить, многие пассажи запоминаются сами, как талантливые стихи, но для того, чтобы еще и еще полюбоваться умными и сочными авторскими определениями и характеристиками". В. Н. Распопин. Сайт «Book-о-лики» "Это внятный, добротный, без цензурных пропусков курс отечественной словесности. Мирский не только рассказывает о писателях, но и предлагает собственные концепции развития литпроцесса (связь литературы и русской цивилизации и др.)". Николай Акмейчук. «Книжное обозрение» "Книга, издававшаяся в Англии, написана князем Святополк-Мирским. Вот она – перед вами. Если вы хотя бы немного интересуетесь русской литературой – лучшего чтения вам не найти!" Обзор. «Книжная витрина» "Одно из самых замечательных переводных изданий последнего времени". Обзор. Журнал «Знамя» Источник: http://www.isvis.ru/mirskiy_book.htm === Дмитрий Петрович Святополк-Мирский (1890-1939) ===
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
Вдруг все смутилось: судорожный трепет
По ветвям кипарисным пробежал;
Фонтан замолк – и некий чудный лепет,
Как бы сквозь сон, невнятно прошептал.
Что это, друг? Иль злая жизнь недаром,
Та жизнь – увы! – что в нас тогда текла,
Та злая жизнь, с ее мятежным жаром,
Через порог заветный перешла?
Два элемента тютчевского стиля, риторический и классический, с
одной стороны, и романтически-образный, с другой, перемешаны в
его стихах в разнообразных пропорциях. Иногда романтический,
насыщенный смелыми провидческими образами, получает почти
полную волю. Так происходит в изумительном стихотворении Сон на
море (1836), по дикой красоте ни с чем на русском языке не
сравнимом, по богатству и чистоте романтического видения сходном
с лучшими стихами Колриджа. Но даже здесь точность причудливых
и лихорадочных образов напоминает о пройденной Тютчевым
классической школе.
В других стихотворениях преобладает классический, ораторский,
мыслительный элемент, как в уже упоминавшемся Не то, что мните
вы, природа и в самом знаменитом, вероятно, из всех Silentium
(1833), которое начинается словами:
Молчи, скрывайся и таи
И мысли и мечты свои;
и включает знаменитую строку:
Мысль изреченная есть ложь.
В таких стихах романтическое видение узнаваемо только по
богатству и блеску некоторых выражений и по артистической
звукописи. Любовная лирика Тютчева эпохи связи с Денисьевой так
же прекрасна, как его философские стихи и стихи о природе, но в ней
больше пронзительности и страсти. Это самая глубокая, тонкая и
трогательная трагическая любовная поэзия на русском языке.
Главный ее мотив – мучительное сострадание к женщине, которую
погубила всеподавляющая любовь к нему. Стихи, написанные после
ее смерти, проще и прямее, чем все написанное им прежде. Это
крики тоски и отчаяния во всей их поэтической простоте.
Политические стихи Тютчева и его стихи «на случай»,
составляющие около половины собрания его сочинений, по качеству
много ниже другой половины. В них не проявились высочайшие
черты его гения, но некоторые являются блестящими образцами
поэтического красноречия, а другие – столь же блестящими
образчиками поэтического остроумия. Раннее стихотворение о взятии
Варшавы по благородству и сложности политических чувств
сравнимо с пушкинским Наполеоном, а стихотворение На новый 1855
год читается как жуткое и величественное пророчество. Большая
часть поздних политических стихотворений (после 1848 г.) грубо
националистичны и реакционны по духу, и многие (особенно после
1863 г., когда он стал писать больше, чем прежде) представляют
собой не более чем рифмованную журналистику. Но даже эта грубая
идеология не помешала ему создать такой шедевр как На приезд
эрцгерцога Австрийского на похороны Николая I – блистательную
лирическую инвективу, мощные стихи, вдохновленные негодованием.
Тютчев славился остроумием, но его прозаические эпиграммы
были на французском языке, и ему редко удавалось заставить свое
остроумие сотрудничать с искусством русского стихосложения. Но он
оставил несколько шедевров, написанных в более серьезном
умонастроении, как, например, это стихотворение о лютеранской
церковной службе (1834):
Я лютеран люблю богослуженье,
Обряд их строгий, важный и простой –
Сих голых стен, сей храмины пустой
Понятно мне высокое ученье.
Не видите ль? Собравшися в дорогу
В последний раз вам вера предстоит:
Еще она не перешла порогу,
Но дом ее уж пуст и гол стоит.
Еще она не перешла порогу,
Еще за ней не затворилась дверь...
Но час настал, пробил... Молитесь Богу,
В последний раз вы молитесь теперь.
4. ЛЕРМОНТОВ
Поэзия Тютчева в 1836 г. прошла совершенно незамеченной. Это
было лишь одним из симптомов того, что дни поэзии миновали, и это
ощущали все. Ей предстоял еще только один взлет – молниеносное
явление Лермонтова, его мгновенный и всеобщий успех. Его ранняя
смерть была воспринята как окончательное закрытие эпохи
стихотворства, но поэтическая школа закрылась еще раньше.
Существует очень важное различие между теми условиями, в
которых работали Пушкин и его современники, и теми, в которые
попали Тютчев и Лермонтов. Этим последним недоставало бодрящей
обстановки литературного движения, сочувственной близости
собратьев-мастеров, занятых тем же делом. Вокруг них была
пустыня. То, что Лермонтов обрел огромную аудиторию, а Тютчев не
нашел практически никого, не должно скрыть от наших глаз схожесть
их положения в главном. Ни тот, ни другой не получали никакой
творческой поддержки от «культурного окружения».
Михаил Юрьевич Лермонтов родился 3 октября 1814 г. в Москве. Его
отец, армейский офицер и небогатый помещик, был потомком
капитана Джорджа Лермонта, шотландского авантюриста, в начале
XVII века поступившего на русскую службу. Лермонт, как мы
помним, была фамилия Томаса Рифмача, и по традиции все Лермонты
считаются его потомками. Однако Лермонтов, по-видимому, ничего
не знал о своем поэтическом предке. Его мать была Арсеньева, а ее
мать (урожденная Столыпина) была богатая помещица и видная в
московском обществе фигура. Между родителями поэта
существовало большое социальное неравенство. Когда ему было три
года, его мать умерла, и это привело к разрыву между его отцом и
бабушкой, которая присвоила внука и вырастила его избалованным
ребенком. В девять лет его повезли на Кавказские воды; горы и вся
новая обстановка произвели на него неизгладимое впечатление. Ему
было тринадцать лет, когда он стал читать и писать стихи и сделался
поклонником Байрона. Общество многочисленных кузин, кузенов и
знакомых (в основном барышень), способствовало тому, что в нем
развились тяжелая застенчивость и болезненное тщеславие. Он стал
воспринимать себя байронически, научился преувеличивать свои
чувства (и свои юношеские влюбленности в том числе) и
обстоятельства своей биографии (например, разлуку с отцом),
возводя их на романтическую высоту. В 1830 г. он поступил в
университет, но мало занимался науками и держался особняком от
идеалистов, которые учились с ним одновременно. В наказание за
разгульное поведение ему не разрешили сдавать переходный экзамен,
и в 1832 г. он ушел из Московского университета и уехал в
Петербург, собираясь поступить в университет там. Но вместо
университета он поступил в юнкерское училище. Ни училище, ни
Петербург Лермонтову не понравились. Но вскоре он освоился с новым
окружением и стал, во всяком случае с виду, типичным юнкером. Свою
застенчивость он подавил, и она стала менее заметна. Байроническая поза
сменилась маской ловкого и циничного повесы. Романтическая любовь,
главное чувство его московских дней, была загнана внутрь, а внешне он был
занят плотскими амурами и по окончании школы – бессердечным и
рассчитанным донжуанством. Юнкерская школа столкнула Лермонтова с
реальной жизнью, и именно там его поэзия обратилась от велеречивого
самовыражения к откровенно грубым, непечатным юнкерским поэмам – в
которых, однако, уже таился росток его будущего реализма. В 1834 г.
Лермонтов был выпущен в лейб-гвардии гусарский полк офицером. Он был
принят в высшее петербургское общество, но его московских связей было
