История русской литературы с древнейших времен по 1925 год. Том 1
История русской литературы с древнейших времен по 1925 год. Том 1 читать книгу онлайн
Дмитрий Петрович Святополк-Мирский История русской литературы с древнейших времен по 1925 год История русской литературы с древнейших времен по 1925 г.В 1925 г. впервые вышла в свет «История русской литературы», написанная по-английски. Автор — русский литературовед, литературный критик, публицист, князь Дмитрий Петрович Святополк-Мирский (1890—1939). С тех пор «История русской литературы» выдержала не одно издание, была переведена на многие европейские языки и до сих пор не утратила своей популярности. Что позволило автору составить подобный труд? Возможно, обучение на факультетах восточных языков и классической филологии Петербургского университета; или встречи на «Башне» Вячеслава Иванова, знакомство с плеядой «серебряного века» — О. Мандельштамом, М. Цветаевой, А. Ахматовой, Н. Гумилевым; или собственные поэтические пробы, в которых Н. Гумилев увидел «отточенные и полнозвучные строфы»; или чтение курса русской литературы в Королевском колледже Лондонского университета в 20-х годах... Несомненно одно: Мирский являлся не только почитателем, но и блестящим знатоком предмета своего исследования. Книга написана простым и ясным языком, блистательно переведена, и недаром скупой на похвалы Владимир Набоков считал ее лучшей историей русской литературы на любом языке, включая русский. Комментарии Понемногу издаются в России важнейшие труды литературоведов эмиграции. Вышла достойным тиражом (первое на русском языке издание 2001 года был напечатано в количестве 600 экз.) одна из главных книг «красного князя» Дмитрия Святополк-Мирского «История русской литературы». Судьба автора заслуживает отдельной книги. Породистый аристократ «из Рюриковичей», белый офицер и убежденный монархист, он в эмиграции вступил в английскую компартию, а вначале 30-х вернулся в СССР. Жизнь князя-репатрианта в «советском раю» продлилась недолго: в 37-м он был осужден как «враг народа» и сгинул в лагере где-то под Магаданом. Некоторые его работы уже переизданы в России. Особенность «Истории русской литературы» в том, что она писалась по-английски и для англоязычной аудитории. Это внятный, добротный, без цензурных пропусков курс отечественной словесности. Мирский не только рассказывает о писателях, но и предлагает собственные концепции развития литпроцесса (связь литературы и русской цивилизации и др.). Николай Акмейчук Русская литература, как и сама православная Русь, существует уже более тысячелетия. Но любознательному российскому читателю, пожелавшему пообстоятельней познакомиться с историей этой литературы во всей ее полноте, придется столкнуться с немалыми трудностями. Школьная программа ограничивается именами классиков, вузовские учебники как правило, охватывают только отдельные периоды этой истории. Многотомные академические издания советского периода рассчитаны на специалистов, да и «призма соцреализма» дает в них достаточно тенденциозную картину (с разделением авторов на прогрессивных и реакционных), ныне уже мало кому интересную. Таким образом, в России до последнего времени не существовало книг, дающих цельный и непредвзятый взгляд на указанный предмет и рассчитанных, вместе с тем, на массового читателя. Зарубежным любителям русской литературы повезло больше. Еще в 20-х годах XIX века в Лондоне вышел капитальный труд, состоящий из двух книг: «История русской литературы с древнейших времен до смерти Достоевского» и «Современная русская литература», написанный на английском языке и принадлежащий перу… известного русского литературоведа князя Дмитрия Петровича Святополка-Мирского. Под словом «современная» имелось в виду – по 1925 год включительно. Книги эти со временем разошлись по миру, были переведены на многие языки, но русский среди них не значился до 90-х годов прошлого века. Причиной тому – и необычная биография автора книги, да и само ее содержание. Литературоведческих трудов, дающих сравнительную оценку стилистики таких литераторов, как В.И.Ленин и Л.Д.Троцкий, еще недавно у нас публиковать было не принято, как не принято было критиковать великого Л.Толстого за «невыносимую абстрактность» образа Платона Каратаева в «Войне и мире». И вообще, «честный субъективизм» Д.Мирского (а по выражению Н. Эйдельмана, это и есть объективность) дает возможность читателю, с одной стороны, представить себе все многообразие жанров, течений и стилей русской литературы, все богатство имен, а с другой стороны – охватить это в едином контексте ее многовековой истории. По словам зарубежного биографа Мирского Джеральда Смита, «русская литература предстает на страницах Мирского без розового флера, со всеми зазубринами и случайными огрехами, и величия ей от этого не убавляется, оно лишь прирастает подлинностью». Там же приводится мнение об этой книге Владимира Набокова, известного своей исключительной скупостью на похвалы, как о «лучшей истории русской литературы на любом языке, включая русский». По мнению многих специалистов, она не утратила своей ценности и уникальной свежести по сей день. Дополнительный интерес к книге придает судьба ее автора. Она во многом отражает то, что произошло с русской литературой после 1925 года. Потомок древнего княжеского рода, родившийся в семье видного царского сановника в 1890 году, он был поэтом-символистом в период серебряного века, белогвардейцем во время гражданской войны, известным литературоведом и общественным деятелем послереволюционной русской эмиграции. Но живя в Англии, он увлекся социалистическим идеями, вступил в компартию и в переписку с М.Горьким, и по призыву последнего в 1932 году вернулся в Советский Союз. Какое-то время Мирский был обласкан властями и являлся желанным гостем тогдашних литературных и светских «тусовок» в качестве «красного князя», но после смерти Горького, разделил участь многих своих коллег, попав в 1937 году на Колыму, где и умер в 1939.«Когда-нибудь в будущем, может, даже в его собственной стране, – писал Джеральд Смит, – найдут способ почтить память Мирского достойным образом». Видимо, такое время пришло. Лучшим, самым достойным памятником Д.П.Мирскому служила и служит его превосходная книга. Нелли Закусина "Впервые для массового читателя – малоизвестный у нас (но высоко ценившийся специалистами, в частности, Набоковым) труд Д. П. Святополк-Мирского". Сергей Костырко. «Новый мир» «Поздней ласточкой, по сравнению с первыми "перестроечными", русского литературного зарубежья можно назвать "Историю литературы" Д. С.-Мирского, изданную щедрым на неожиданности издательством "Свиньин и сыновья"». Ефрем Подбельский. «Сибирские огни» "Текст читается запоем, по ходу чтения его без конца хочется цитировать вслух домашним и конспектировать не для того, чтобы запомнить, многие пассажи запоминаются сами, как талантливые стихи, но для того, чтобы еще и еще полюбоваться умными и сочными авторскими определениями и характеристиками". В. Н. Распопин. Сайт «Book-о-лики» "Это внятный, добротный, без цензурных пропусков курс отечественной словесности. Мирский не только рассказывает о писателях, но и предлагает собственные концепции развития литпроцесса (связь литературы и русской цивилизации и др.)". Николай Акмейчук. «Книжное обозрение» "Книга, издававшаяся в Англии, написана князем Святополк-Мирским. Вот она – перед вами. Если вы хотя бы немного интересуетесь русской литературой – лучшего чтения вам не найти!" Обзор. «Книжная витрина» "Одно из самых замечательных переводных изданий последнего времени". Обзор. Журнал «Знамя» Источник: http://www.isvis.ru/mirskiy_book.htm === Дмитрий Петрович Святополк-Мирский (1890-1939) ===
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
места принадлежат к самым лучшим – суровая финская природа
всегда была особенно мила Баратынскому. И необыкновенно
привлекателен тонкий психологический портрет героини – чисто
психологически без сомнения стоящий выше всего, что до него было
создано в русской литературе.
Вторая повесть в стихах Бал (1828) – романтичнее. Это история
самоубийства роковой и романтичной светской львицы, брошенной
любовником – ради кого? «Жеманная девчонка, со сладкой глупостью
в глазах, в кудрях мохнатых, как болонка, с улыбкой сонной на
устах» – излюбленный романтиками контраст темной и белокурой
красоты. Обстановка поэмы реалистична, но поползновения на юмор
неудачны. Баратынскому явно недоставало той естественной
непринужденности, без которой юмор так трудно выносить. Третья и
самая длинная повесть в стихах – Цыганка (1831). И стиль, и сюжет
напоминают Бал: только смуглая леди здесь цыганка, и вместо того
чтобы покончить с собой, она нечаянно убивает неверного
любовника, думая, что подает ему любовный напиток.
Лирическая поэзия Баратынского тоже распадается на две части,
почти равные по объему, но неравные по достоинству. В ранних
своих стихах он самый блистательный и характерный поэт двадцатых
годов. Они принадлежат к арзамасской поэтической школе. Главные
влияния, которые можно там разглядеть, – это молодой Пушкин,
французские поэты конца XVIII века (Парни, Мильвуа) и Батюшков.
С поздним периодом эти стихи сближает их предельно ясная и сухая
атмосфера – более сухая и ясная, чем где бы то ни было в русской
поэзии – и холодный металлический блеск и звучание стиха.
В английской поэзии подобный эффект можно встретить только у
Попа. Это легкие летучие пьесы в анакреонтической и горацианской
манере, некоторые из них – безусловные шедевры этого жанра;
любовные элегии, где нежное, но не индивидуализированное чувство
скрыто в оболочке блестящего остроумия; послания к друзьям, где
остроумия еще больше; элегии-размышления в стиле, напоминающем
(отдаленно) Грея. Из всех этих ранних стихотворений самое длинное
и, вероятно, самое лучшее – Пиры, где эпикурейское восхваление
радостей застолья мягко перемешивается с задумчивой меланхолией.
Эта меланхолическая основа постепенно нашла для себя более
оригинальные формы выражения и под конец преобразилась в
философский пессимизм зрелого Баратынского.
Творчество зрелого Баратынского (включающее все его стихи,
написанные после 1829 г.) показывает, что Баратынский – поэт
мысли, быть может, из всех поэтов «глупого девятнадцатого века»
единственный, сумевший сделать из мыслей материал для поэзии.
Это отчуждало его от молодых современников, да и от их потомков
во второй половине столетия, для которых поэзия и чувство были
едины. Поэзия Баратынского была как бы мостом между остроумием
поэтов XVIII века и метафизическими устремлениями поэтов ХХ (в
терминах английской поэзии «от Попа к Т. С. Элиоту»).
Подобнотому, как он блистал умом в легких стихах начала своей
поэтической деятельности, так и поздняя его поэзия дышит умом, но
в другом, высшем смысле, умом, который, может быть, Поп и Донн
назвали бы другим словом, но который непременно был бы включен в
любое определение поэтического ума, достаточно широкое, чтобы
включить и Попа, и Донна. Поэзия Баратынского интеллектуальна по
содержанию, но это интеллектуальное содержание поэтически
переработано и действительно превращено в поэзию. Стиль его
классичен. Он всегда оставался в основе своей
восемнадцативековым, значительно более, чем Пушкин. Но стараясь
придать своей мысли наиболее сжатое и концентрированное
выражение, он иной раз становится темен – просто от силы сжатия.
Особенно это сказалось в его поздних творениях: он любил доводить
очищение от неглавного до предела, и перескакивал звенья своего
хода мысли, как и звенья своей поэтической фразы. У него не было
той божественной моцартианской легкости, которая производит
впечатление (ложное), что Пушкин писал без всякого труда, – труд
Баратынского всегда ясно виден читателю; от этого стих
Баратынского кажется хрупким – прямая противоположность
эластичности пушкинского стиха. Но для настоящего любителя
поэзии в этом и заключается особое очарование Баратынского,
потому что он, читатель, постоянно присутствует при трудной, но
всегда полной победе мастера над сопротивляющимся материалом.
Помимо всего прочего, Баратынский принадлежит к немногим
русским поэтам – мастерам стихотворных сложных предложений, с
подчиненными придаточными и скобками.
Баратынский был классиком по манере, но по мировоззрению он
был если не романтик, то, во всяком случае, полуромантик. Это был
мыслитель, ставший жертвой ума, жертвой аналитического знания.
Он мечтал о слиянии с природой, о первобытной непосредственности
духовной жизни. Он видел постоянный, неумолимый уход
человечества от природы. Устремленность в более органичное и
естественное прошлое – один из главных мотивов его поэзии.
Символом этого был у него растущий разлад между сыном природы –
поэтом – и человеческим стадом, которое с каждым поколением все
более погружается в промышленные интересы. И потому растет
изоляция поэта в современном мире, где он лишен народного отзыва,
которым встречали его высокие вдохновения «на стогнах греческих
недавних городов». Единственный ответ современного мира
современному поэту – его собственные рифмы ( Рифма, 1841). И поэт
оставляет поэзию и ищет отклика у природы, сажая деревья ( На
посев леса, 1843). Будущее индустриализированного и
механизированного человечества станет блестящим и славным в
близком будущем, но общее довольство и покой будут куплены ценою
утраты всех высших ценностей поэзии ( Последний поэт). И после
эпохи интеллектуальной утонченности человечество неизбежно
утратит свои жизненные соки и умрет от полового бессилия. После
этого земля будет восстановлена в своем первобытном величии
( Последняя смерть, 1827). Эта философия, соединяясь с его
меланхолическим темпераментом, создала стихи необычайной
величественности, с которыми ничто в пессимистической поэзии не
может выдержать сравнения, кроме Леопарди. Такова величественная
ода к унынию ( 0сень, 1838). 3десь, как и в других стихах (например,
в знаменитом стих. Смерть, 1833), Баратынский блистательно, в
высокой классической манере риторичен, хотя и с отчетливой личной
интонацией. Но он всегда мыслитель, и сила ума и воображения в
этих высоких одах не позволяют им стать банальными общими
местами. В других стихах он демонстрирует почти спинозовскую
силу рассуждения, как, например, в стихотворении На смерть Гете
(1832), построенном как силлогизм, но с таким богатством поэзии,
что даже девятнадцатый векне мог пройти мимо него и включил его
во все антологии. Поскольку поэзия Баратынского в Англии
совершенно неизвестна и поскольку, будучи мыслителем, он не так
безнадежно не поддается переводу, я рискну дать в прозаическом
переводе три его стихотворения последних лет. Все они взяты из его
последнего сборника Сумерки.
* * *
На что вы, дни! Юдольный мир явленья
Свои не изменит!
Все ведомы, и только повторенья
Грядущее сулит.
Недаром ты металась и кипела
Развитием спеша,
Свой подвиг ты свершила раньше тела,
Безумная душа!
И тесный круг подлунных впечатлений
