История русской литературы с древнейших времен по 1925 год. Том 1
История русской литературы с древнейших времен по 1925 год. Том 1 читать книгу онлайн
Дмитрий Петрович Святополк-Мирский История русской литературы с древнейших времен по 1925 год История русской литературы с древнейших времен по 1925 г.В 1925 г. впервые вышла в свет «История русской литературы», написанная по-английски. Автор — русский литературовед, литературный критик, публицист, князь Дмитрий Петрович Святополк-Мирский (1890—1939). С тех пор «История русской литературы» выдержала не одно издание, была переведена на многие европейские языки и до сих пор не утратила своей популярности. Что позволило автору составить подобный труд? Возможно, обучение на факультетах восточных языков и классической филологии Петербургского университета; или встречи на «Башне» Вячеслава Иванова, знакомство с плеядой «серебряного века» — О. Мандельштамом, М. Цветаевой, А. Ахматовой, Н. Гумилевым; или собственные поэтические пробы, в которых Н. Гумилев увидел «отточенные и полнозвучные строфы»; или чтение курса русской литературы в Королевском колледже Лондонского университета в 20-х годах... Несомненно одно: Мирский являлся не только почитателем, но и блестящим знатоком предмета своего исследования. Книга написана простым и ясным языком, блистательно переведена, и недаром скупой на похвалы Владимир Набоков считал ее лучшей историей русской литературы на любом языке, включая русский. Комментарии Понемногу издаются в России важнейшие труды литературоведов эмиграции. Вышла достойным тиражом (первое на русском языке издание 2001 года был напечатано в количестве 600 экз.) одна из главных книг «красного князя» Дмитрия Святополк-Мирского «История русской литературы». Судьба автора заслуживает отдельной книги. Породистый аристократ «из Рюриковичей», белый офицер и убежденный монархист, он в эмиграции вступил в английскую компартию, а вначале 30-х вернулся в СССР. Жизнь князя-репатрианта в «советском раю» продлилась недолго: в 37-м он был осужден как «враг народа» и сгинул в лагере где-то под Магаданом. Некоторые его работы уже переизданы в России. Особенность «Истории русской литературы» в том, что она писалась по-английски и для англоязычной аудитории. Это внятный, добротный, без цензурных пропусков курс отечественной словесности. Мирский не только рассказывает о писателях, но и предлагает собственные концепции развития литпроцесса (связь литературы и русской цивилизации и др.). Николай Акмейчук Русская литература, как и сама православная Русь, существует уже более тысячелетия. Но любознательному российскому читателю, пожелавшему пообстоятельней познакомиться с историей этой литературы во всей ее полноте, придется столкнуться с немалыми трудностями. Школьная программа ограничивается именами классиков, вузовские учебники как правило, охватывают только отдельные периоды этой истории. Многотомные академические издания советского периода рассчитаны на специалистов, да и «призма соцреализма» дает в них достаточно тенденциозную картину (с разделением авторов на прогрессивных и реакционных), ныне уже мало кому интересную. Таким образом, в России до последнего времени не существовало книг, дающих цельный и непредвзятый взгляд на указанный предмет и рассчитанных, вместе с тем, на массового читателя. Зарубежным любителям русской литературы повезло больше. Еще в 20-х годах XIX века в Лондоне вышел капитальный труд, состоящий из двух книг: «История русской литературы с древнейших времен до смерти Достоевского» и «Современная русская литература», написанный на английском языке и принадлежащий перу… известного русского литературоведа князя Дмитрия Петровича Святополка-Мирского. Под словом «современная» имелось в виду – по 1925 год включительно. Книги эти со временем разошлись по миру, были переведены на многие языки, но русский среди них не значился до 90-х годов прошлого века. Причиной тому – и необычная биография автора книги, да и само ее содержание. Литературоведческих трудов, дающих сравнительную оценку стилистики таких литераторов, как В.И.Ленин и Л.Д.Троцкий, еще недавно у нас публиковать было не принято, как не принято было критиковать великого Л.Толстого за «невыносимую абстрактность» образа Платона Каратаева в «Войне и мире». И вообще, «честный субъективизм» Д.Мирского (а по выражению Н. Эйдельмана, это и есть объективность) дает возможность читателю, с одной стороны, представить себе все многообразие жанров, течений и стилей русской литературы, все богатство имен, а с другой стороны – охватить это в едином контексте ее многовековой истории. По словам зарубежного биографа Мирского Джеральда Смита, «русская литература предстает на страницах Мирского без розового флера, со всеми зазубринами и случайными огрехами, и величия ей от этого не убавляется, оно лишь прирастает подлинностью». Там же приводится мнение об этой книге Владимира Набокова, известного своей исключительной скупостью на похвалы, как о «лучшей истории русской литературы на любом языке, включая русский». По мнению многих специалистов, она не утратила своей ценности и уникальной свежести по сей день. Дополнительный интерес к книге придает судьба ее автора. Она во многом отражает то, что произошло с русской литературой после 1925 года. Потомок древнего княжеского рода, родившийся в семье видного царского сановника в 1890 году, он был поэтом-символистом в период серебряного века, белогвардейцем во время гражданской войны, известным литературоведом и общественным деятелем послереволюционной русской эмиграции. Но живя в Англии, он увлекся социалистическим идеями, вступил в компартию и в переписку с М.Горьким, и по призыву последнего в 1932 году вернулся в Советский Союз. Какое-то время Мирский был обласкан властями и являлся желанным гостем тогдашних литературных и светских «тусовок» в качестве «красного князя», но после смерти Горького, разделил участь многих своих коллег, попав в 1937 году на Колыму, где и умер в 1939.«Когда-нибудь в будущем, может, даже в его собственной стране, – писал Джеральд Смит, – найдут способ почтить память Мирского достойным образом». Видимо, такое время пришло. Лучшим, самым достойным памятником Д.П.Мирскому служила и служит его превосходная книга. Нелли Закусина "Впервые для массового читателя – малоизвестный у нас (но высоко ценившийся специалистами, в частности, Набоковым) труд Д. П. Святополк-Мирского". Сергей Костырко. «Новый мир» «Поздней ласточкой, по сравнению с первыми "перестроечными", русского литературного зарубежья можно назвать "Историю литературы" Д. С.-Мирского, изданную щедрым на неожиданности издательством "Свиньин и сыновья"». Ефрем Подбельский. «Сибирские огни» "Текст читается запоем, по ходу чтения его без конца хочется цитировать вслух домашним и конспектировать не для того, чтобы запомнить, многие пассажи запоминаются сами, как талантливые стихи, но для того, чтобы еще и еще полюбоваться умными и сочными авторскими определениями и характеристиками". В. Н. Распопин. Сайт «Book-о-лики» "Это внятный, добротный, без цензурных пропусков курс отечественной словесности. Мирский не только рассказывает о писателях, но и предлагает собственные концепции развития литпроцесса (связь литературы и русской цивилизации и др.)". Николай Акмейчук. «Книжное обозрение» "Книга, издававшаяся в Англии, написана князем Святополк-Мирским. Вот она – перед вами. Если вы хотя бы немного интересуетесь русской литературой – лучшего чтения вам не найти!" Обзор. «Книжная витрина» "Одно из самых замечательных переводных изданий последнего времени". Обзор. Журнал «Знамя» Источник: http://www.isvis.ru/mirskiy_book.htm === Дмитрий Петрович Святополк-Мирский (1890-1939) ===
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
произведений Пушкина. Здесь, как и в Онегине, его гений впервые
выразился в полной мере, и впервые обозначилась постепенная
эволюцияот свободного, сладкозвучного и ласкающего стиля его
юности к суровой красоте последних вещей. Рамка поэмы условная,
и бессарабские цыгане показаны не реалистично, а как идеальные
представители естественного состояния общества. Сюжет –
трагическая неспособность сложного, цивилизованного человека
отбросить привычные чувства и страсти, в особенности чувство
собственника по отношению к своей избраннице. На первый взгляд,
поэма является решительным утверждением свободы – свободы
женщины по отношению к мужчине – и решительным осуждением
неестественного зла – мщения и наказания. Это явное и очевидное
оправдание анархизма, и в этом смысле о поэме говорили
Достоевский (в знаменитой Пушкинской речи) и Вячеслав Иванов.
Как ни странно весь этот анархизм выглядит по сравнению со всеми
позднейшими сочинениями Пушкина, нельзя сделать вид, будто его
нет, и его приходится принимать как существенный ингредиент его
философии. Но классическая вера в Трагический Рок, в Немезиду,
действующую с непреложностью законов природы, нигде не
выражена яснее, чем в Цыганах. Это был первый пушкинский опыт в
трагедии и один из величайших. Слишком легко философствовать по
поводу Цыган – самой соблазнительно-универсальной поэмы на
русском языке. Труднее оценить по достоинству ее поэтическую
красоту; говоря о ней, слишком легко забывается главный урок
Пушкина – сдержанность. Стих, менее сладострастный и плавный,
чем в Пленнике и в Фонтане, тут крепче, полнее, более пронизан
сложной выразительностью. Такие места, как рассказ старого цыгана
об Овидии, конец поэмы (с речью старика об убийстве, совершенном
Алеко) и в особенности эпилог, – есть недостижимые вершины
поэзии. Можно только быть глубоко благодарным судьбе за то, что
нам дано так много.
Полтава – следующий шаг к объективной безличной манере. Тут
Пушкин сознательно и тщательно избегает плавной прелести своих
южных поэм. Для нас ее суровый и жесткий стиль звучит героически
великолепно, но первые ее читатели были неприятно поражены этим
новшеством и не захотели ею восхищаться. Не все в ней совершенно;
романтическая история любви старого гетмана Мазепы к своей
крестнице не вполне сливается с национальным эпосом о борьбе
Петра Великого со Швецией. Самый эпос, фон двух первых песен и
основной сюжет третьей (со знаменитым описанием Полтавского боя,
столь точным при всей своей концентрированной орнаментовке), есть
первый вклад Пушкина в безличную, национальную, общенародную
поэзию, вдохновлявшую Ломоносова и Державина и умершую после
триумфа карамзинистов. После Пушкина она умерла второй раз.
Величайшая сила Полтавы – это не только то, что она выразила
национальные, сверхличные чувства, но и ее язык, великолепный в
самой своей наготе и сжатости, – так он точен и могуч в выборе слов,
которые никогда не архаичны, но всегда полны богатейших и
возвышенных ассоциаций.
Стиль, подобный стилю Полтавы, сжатый и насыщенный, мы
находим в нескольких незаконченных повествовательных фрагментах
этого и последующего периода. Наиболее важное – Клеопатра, или
Египетские ночи (начато в 1825, продолжено в 1835) и Гасуб
(ок.1830). Последний – кавказская история, поразительно
отличающаяся от Пленника; Ночи – один из интереснейших замыслов
Пушкина, великолепная поэма о смерти и сладострастии.
Период работы над Евгением Онегиным – это и время создания
лучших и величайших пушкинских стихотворений. За малым
исключением (самое важное – замечательная ода к Наполеону) ни
одно из лирических стихотворений, написанных до 1824 г., не
находится на высоте его гения. После этой даты он часто писал в
легком, непринужденном стиле своих ранних лет, и эти стихи
нежнее, тоньше, грациознее, хотя и утратили юношескую силу и
ясность ранних. Но серьезная лирика 1824–1830 гг. – это уровень, к
которому никто и не приближался в России, и никто ни в какой
поэзии не превосходил. Доказать это или создать соответствующее
истине представление об этой поэзии невозможно, не цитируя
оригинал. Многое там субъективно, случайно, вызвано эмоциями –
зачастую известны биографические обстоятельства, повлиявшие на
то или иное произведение. Но эти обстоятельства идеализированы,
сублимированы, универсализированы, и стихи не сохраняют
изорванных остатков внепоэтических чувств или неочищенных
эмоций. Даже будучи субъективными, даже открыто основанные на
личном опыте, эти стихи звучат обобщенно, подобно классической
поэзии. В них редкость – острое психологическое наблюдение или
очень уж личное признание. Они, как поэзия Сапфо, обращаются к
общечеловечскому. Стиль их, развивающий стиль Жуковского,
обладает тем классическим качеством, формулировку которого дал
Монтескье, говоря о Рафаэле: « frappe moins d’abord pour frapper plus
ensuite» (вначале поражает меньше, чтобы тем больше поразить
потом). Красота стиля, как всегда у Пушкина, не обременена
острословием, образами и метафорами, – греческая красота, столь же
зависящая от несказанного, сколько от сказанного. Она зависит от
отбора слов, от соответствия между ритмом и интонацией и от
сложной ткани звучания – той изумительной «пушкинской
аллитерации», такой неуловимой и такой всеопределяющей.
Невозможно здесь процитировать или проанализировать какое-либо
из этих стихотворений. Могу только перечислить некоторые из самых
прекрасных: строки о ревности, начинающиеся словами «ненастный
день потух»; стихи на лицейскую годовщину 1825 г. – величайший
гимн дружбе в мировой поэзии; стансы г-же Керн ( Я помню чудное
мгновенье, 1825); элегия (16 строк) на смерть Амалии Ризнич (1826);
Предчувствие (1828); и стихи, обращенныек умершей любовнице,
вероятно, к Амалии Ризнич, написанные за несколько месяцев перед
свадьбой (1830), особенно самое совершенное Для берегов отчизны
дальной. Особую группу представляют стихи о природе – самые
классические из всех – с их изображением природы равнодушной и
безответной. Из них среди лучших – Буря (1827), где проводится
знаменитое сравнение между красотой бури и красотой «девы на
скале», к выгоде девы; Зимнее утро (1829) и Обвал (1829). Еще выше
по своему поэтическому значению два стихотворения, содержащие
самые великие высказывания Пушкина в высоком стиле: это часто
цитируемый и слишком часто комментируемый Пророк (1826) и
напряженный и страшный Анчар (1828). К этому же периоду
относятся лучшие баллады Пушкина – Жених (1825) и Утопленник
(1828). Баллады написаны в реалистическом, введенном Катениным
стиле, улучшенном и утонченном со всем пушкинским мастерством.
После 1830 г. пушкинская лирика тяготеет к безличной
всеобщности и полному отсутствию украшений. С этих пор ее
характерные черты – сдержанность, умолчания, аскетическое
воздержание от всего, что читающая публика относит к поэтическим
красотам, – сладкозвучной легкости, мелодичности, приятных чувств.
Характернейшие для 30-х гг. стихи – элегические размышления,
идущие от «сердечных помыслов», сосредоточенных на великих
общих местах универсального опыта. Самое величественное из них –
Полководец (1836), элегия к портрету непонятого и несправедливо
обиженного героя 1812 г. фельдмаршала Барклая де Толли, но рядом
