История русской литературы с древнейших времен по 1925 год. Том 1
История русской литературы с древнейших времен по 1925 год. Том 1 читать книгу онлайн
Дмитрий Петрович Святополк-Мирский История русской литературы с древнейших времен по 1925 год История русской литературы с древнейших времен по 1925 г.В 1925 г. впервые вышла в свет «История русской литературы», написанная по-английски. Автор — русский литературовед, литературный критик, публицист, князь Дмитрий Петрович Святополк-Мирский (1890—1939). С тех пор «История русской литературы» выдержала не одно издание, была переведена на многие европейские языки и до сих пор не утратила своей популярности. Что позволило автору составить подобный труд? Возможно, обучение на факультетах восточных языков и классической филологии Петербургского университета; или встречи на «Башне» Вячеслава Иванова, знакомство с плеядой «серебряного века» — О. Мандельштамом, М. Цветаевой, А. Ахматовой, Н. Гумилевым; или собственные поэтические пробы, в которых Н. Гумилев увидел «отточенные и полнозвучные строфы»; или чтение курса русской литературы в Королевском колледже Лондонского университета в 20-х годах... Несомненно одно: Мирский являлся не только почитателем, но и блестящим знатоком предмета своего исследования. Книга написана простым и ясным языком, блистательно переведена, и недаром скупой на похвалы Владимир Набоков считал ее лучшей историей русской литературы на любом языке, включая русский. Комментарии Понемногу издаются в России важнейшие труды литературоведов эмиграции. Вышла достойным тиражом (первое на русском языке издание 2001 года был напечатано в количестве 600 экз.) одна из главных книг «красного князя» Дмитрия Святополк-Мирского «История русской литературы». Судьба автора заслуживает отдельной книги. Породистый аристократ «из Рюриковичей», белый офицер и убежденный монархист, он в эмиграции вступил в английскую компартию, а вначале 30-х вернулся в СССР. Жизнь князя-репатрианта в «советском раю» продлилась недолго: в 37-м он был осужден как «враг народа» и сгинул в лагере где-то под Магаданом. Некоторые его работы уже переизданы в России. Особенность «Истории русской литературы» в том, что она писалась по-английски и для англоязычной аудитории. Это внятный, добротный, без цензурных пропусков курс отечественной словесности. Мирский не только рассказывает о писателях, но и предлагает собственные концепции развития литпроцесса (связь литературы и русской цивилизации и др.). Николай Акмейчук Русская литература, как и сама православная Русь, существует уже более тысячелетия. Но любознательному российскому читателю, пожелавшему пообстоятельней познакомиться с историей этой литературы во всей ее полноте, придется столкнуться с немалыми трудностями. Школьная программа ограничивается именами классиков, вузовские учебники как правило, охватывают только отдельные периоды этой истории. Многотомные академические издания советского периода рассчитаны на специалистов, да и «призма соцреализма» дает в них достаточно тенденциозную картину (с разделением авторов на прогрессивных и реакционных), ныне уже мало кому интересную. Таким образом, в России до последнего времени не существовало книг, дающих цельный и непредвзятый взгляд на указанный предмет и рассчитанных, вместе с тем, на массового читателя. Зарубежным любителям русской литературы повезло больше. Еще в 20-х годах XIX века в Лондоне вышел капитальный труд, состоящий из двух книг: «История русской литературы с древнейших времен до смерти Достоевского» и «Современная русская литература», написанный на английском языке и принадлежащий перу… известного русского литературоведа князя Дмитрия Петровича Святополка-Мирского. Под словом «современная» имелось в виду – по 1925 год включительно. Книги эти со временем разошлись по миру, были переведены на многие языки, но русский среди них не значился до 90-х годов прошлого века. Причиной тому – и необычная биография автора книги, да и само ее содержание. Литературоведческих трудов, дающих сравнительную оценку стилистики таких литераторов, как В.И.Ленин и Л.Д.Троцкий, еще недавно у нас публиковать было не принято, как не принято было критиковать великого Л.Толстого за «невыносимую абстрактность» образа Платона Каратаева в «Войне и мире». И вообще, «честный субъективизм» Д.Мирского (а по выражению Н. Эйдельмана, это и есть объективность) дает возможность читателю, с одной стороны, представить себе все многообразие жанров, течений и стилей русской литературы, все богатство имен, а с другой стороны – охватить это в едином контексте ее многовековой истории. По словам зарубежного биографа Мирского Джеральда Смита, «русская литература предстает на страницах Мирского без розового флера, со всеми зазубринами и случайными огрехами, и величия ей от этого не убавляется, оно лишь прирастает подлинностью». Там же приводится мнение об этой книге Владимира Набокова, известного своей исключительной скупостью на похвалы, как о «лучшей истории русской литературы на любом языке, включая русский». По мнению многих специалистов, она не утратила своей ценности и уникальной свежести по сей день. Дополнительный интерес к книге придает судьба ее автора. Она во многом отражает то, что произошло с русской литературой после 1925 года. Потомок древнего княжеского рода, родившийся в семье видного царского сановника в 1890 году, он был поэтом-символистом в период серебряного века, белогвардейцем во время гражданской войны, известным литературоведом и общественным деятелем послереволюционной русской эмиграции. Но живя в Англии, он увлекся социалистическим идеями, вступил в компартию и в переписку с М.Горьким, и по призыву последнего в 1932 году вернулся в Советский Союз. Какое-то время Мирский был обласкан властями и являлся желанным гостем тогдашних литературных и светских «тусовок» в качестве «красного князя», но после смерти Горького, разделил участь многих своих коллег, попав в 1937 году на Колыму, где и умер в 1939.«Когда-нибудь в будущем, может, даже в его собственной стране, – писал Джеральд Смит, – найдут способ почтить память Мирского достойным образом». Видимо, такое время пришло. Лучшим, самым достойным памятником Д.П.Мирскому служила и служит его превосходная книга. Нелли Закусина "Впервые для массового читателя – малоизвестный у нас (но высоко ценившийся специалистами, в частности, Набоковым) труд Д. П. Святополк-Мирского". Сергей Костырко. «Новый мир» «Поздней ласточкой, по сравнению с первыми "перестроечными", русского литературного зарубежья можно назвать "Историю литературы" Д. С.-Мирского, изданную щедрым на неожиданности издательством "Свиньин и сыновья"». Ефрем Подбельский. «Сибирские огни» "Текст читается запоем, по ходу чтения его без конца хочется цитировать вслух домашним и конспектировать не для того, чтобы запомнить, многие пассажи запоминаются сами, как талантливые стихи, но для того, чтобы еще и еще полюбоваться умными и сочными авторскими определениями и характеристиками". В. Н. Распопин. Сайт «Book-о-лики» "Это внятный, добротный, без цензурных пропусков курс отечественной словесности. Мирский не только рассказывает о писателях, но и предлагает собственные концепции развития литпроцесса (связь литературы и русской цивилизации и др.)". Николай Акмейчук. «Книжное обозрение» "Книга, издававшаяся в Англии, написана князем Святополк-Мирским. Вот она – перед вами. Если вы хотя бы немного интересуетесь русской литературой – лучшего чтения вам не найти!" Обзор. «Книжная витрина» "Одно из самых замечательных переводных изданий последнего времени". Обзор. Журнал «Знамя» Источник: http://www.isvis.ru/mirskiy_book.htm === Дмитрий Петрович Святополк-Мирский (1890-1939) ===
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
с этими чувствами odi profanum vulgus («презираю невежественную
толпу») Пушкин старался выразить и «групповые чувства», как в
знаменитом ответе французским друзьям Польши Клеветникам
России (1831). Одно из совершеннейших, не изукрашенных,
прозаических и простейших стихотворений – то, где прославляется
человечность героя, – ПирПетра Великого (1835). Но кроме этих
высоких и надличностных речей, мучения, которые он переживал по
милости Николая, Натали и общества, исторгали у него и другие
звуки. Благородная сдержанность
Полководца
разительно
контрастирует с мрачной и странной иронией Безумия («Не дай мне
Бог сойти с ума», 1833) – самые душераздирающие «безумные»
стихи, когда-либо написанные. Еще несколько стихотворений этого
типа были напечатаны только после смерти поэта.
Большинство повествовательных пушкинских поэм, написанных
после 1830 г., «стилизованы». Поэт прячется, словно под маской, за
выдуманным персонажем или сюжетом, или тем и другим вместе, и
тщательно и успешно скрывает свое человеческое лицо. Таков
Анджело – переложение Меры за меру, где Пушкин стремится
сохранить шекспировское «вольное и широкое изображение
характеров», одновременно очищая его от не относящихся к делу
елизаветинских излишеств. Из всех пушкинских сочинений Анджело
был наименее хвалим, но эта поэма проливает свет на его творческий
метод. Еще более безличны Песни западных славян (1832) –
обработка сделанной Мериме подделки под сербский фольклор в
духе русского народного эпоса; и, наконец, всего более – Сказки
(1831–1832) – цинично остроумная Сказка о попе и работнике его
Балде, замечательно восстановленный народный стих
восемнадцатого века; лукаво-ироническая Сказка о Золотом петушке
и лучшая из всех Сказка о царе Салтане. Чем дольше живешь на
свете, тем больше склоняешься к тому, чтобы считать Царя Салтана
шедевром русской поэзии. Это чистейшее искусство, свободное от не
относящихся к делу эмоций и символов – «чистая красота», «вечная
радость». Это и самое универсальное искусство, потому что
одинаково нравится шестилетнему ребенку и культурнейшему
читателю стихов шестидесяти лет. Понимания не требуется,
воспринимается оно прямо, бесспорно, непосредственно. Сказка не
фривольна, не остроумна, не юмористична; она легка, она веселит,
она подбодряет. И есть в ней высокая серьезность, ибо что может
быть серьезнее, чем создание мира совершенной красоты и свободы,
открытого для всех?
Я прекрасно понимаю, что вряд ли большинство проголосует за
то, чтобы считать Царя Салтана пушкинским шедевром.
Большинство сойдется на последней поэме Пушкина – Медный
всадник (написан в 1833, напечатан посмертно в 1841 г.). Конечно,
эта поэма может по праву претендовать на превосходство. Нет такой
концепции поэтического величия, с точки зрения которой это
превосходство могло бы быть оспорено, если не считать такого
(гипотетического) взгляда, который потребовал бы от поэзии, чтобы
она была так же свободна от «человеческого», как Царь Салтан.
Классицисты,
романтики,
реалисты,
символисты
и
экспрессионисты – все должны согласиться в оценке Медного
всадника. Тема его – петербургское наводнение 1824 г. и последствия,
которые оно имело для Евгения, бедного незначительного чиновника,
смыв в море, вместе со всеми его обитателями, домик, где жила его
возлюбленная. Философская же (или как бы ее ни называть) тема –
непримиримый конфликт между правом общества, воплощенным в
genius loci города, – бронзовой статуе Петра Великого на Сенатской
площади – и правом личности, представленной несчастным
Евгением, которого погубило просто географическое положение
Петербурга. Величие поэмы в том, что Пушкин не делает попыток
примирить их в какой-нибудь высшей гармонии. И хотя поэма
начинается с великолепного гимна Петру и Петербургу, и фигура
великого императора господствует над всем, приобретая размеры
полубога, эта фигура разительно отличается от человечного Петра
Полтавы и Пира – это бесчеловечный и могущественный демон, не
знающий милосердия. Сочувствие поэта к погубленному Евгению ни
в коей мерене уменьшается величием его врага. И моральный
конфликт так и остается неразрешенным. По стилю Медный
всадник – еще один шаг в направлении Полтавы. Концентрированная
наполненность и упругость восьмисложника; строго-реалистический,
но необычайно выразительный словарь; стихийное величие
движения, бесчисленные перспективы, открываемые каждым словом
и всей поэмой в целом, придают поэме поэтический вес, полностью
оправдывающий признание ее величайшим образцом величайшей
поэзии на русском языке.
Первая и самая большая драма Пушкина Борис Годунов (1825,
напечатан в 1831), как и его первые повести в прозе, поначалу была
задумана как формальный эксперимент. Начиная работу, Пушкин был
заинтересован не столько действиями и судьбами своих персонажей,
сколько судьбами русской трагедии и русского драматического стиха.
Борис Годунов – первый опыт русской романтической –
шекспировской – трагедии в противовес преобладавшим до тех пор
французским правилам. Когда в 1826 г. Пушкин привез свою
трагедию в Москву, молодые идеалисты, молившиеся на Шекспира
(немецкого Шекспира) и Гете, приветствовали ее как шедевр. Сегодня
с ними трудно согласиться. Борис Годунов – это, скорее, одна из
незрелых, подготовительных работ Пушкина, менее зрелых и менее
совершенных, чем многие предшествовавшие – чем Цыганы,
например, или первые главы Онегина. Сюжет пьесы взят из
Kaрамзина. Это одна из вставных драматических новелл, которые
придают главный литературный интерес карамзинской Истории.
В интерпретации фактов Пушкин следовал Карамзину, и это
оказалось серьезной помехой. Борис Годунов – трагедия искупления,
но нигде Пушкин не трактует свою тему с меньшим мастерством.
Иногда эта трактовка просто сентиментальна. Размер – особенно
монотонная форма белого стиха – не вполне удачен. Язык несколько
высокопарен и условен. И даже конструкция драмы скорее
повествовательна, чем драматична. Однако, если принимать ее как
хронику в диалогах, для чтения, а не для театральной постановки,
она мастерски написана и является первым триумфом пушкинской
экономии средств. Характеры, особенно Самозванец, написаны
замечательно. Прозаические сцены, с их тонкой иронией – лучшие в
трагедии, и в предшествующей русской литературе их просто не с
чем сравнить. В двух-трех местах трагедия достигает истинной
драматической красоты – в сцене смерти Бориса, да и в
заключительной сцене, поразительно сжатой, где происходит
убийство Годуновых (за сценой – французская черта!) и
провозглашение Самозванца царем. Борис Годунов остался пьесой
для чтения. Мечта Пушкина увидеть, как она произведет революцию
на русской сцене, так никогда и не осуществилась. Ее влияние – и
немедленное, и посмертное – было широким, но не было значимым
внутренне – России так и не удалось создать оригинальную
«шекспировскую» трагедию.
Более поздние пушкинские пьесы стоят гораздо выше и по
степени совершенства, и по оригинальности – это четыре так
