История русской литературы с древнейших времен по 1925 год. Том 1
История русской литературы с древнейших времен по 1925 год. Том 1 читать книгу онлайн
Дмитрий Петрович Святополк-Мирский История русской литературы с древнейших времен по 1925 год История русской литературы с древнейших времен по 1925 г.В 1925 г. впервые вышла в свет «История русской литературы», написанная по-английски. Автор — русский литературовед, литературный критик, публицист, князь Дмитрий Петрович Святополк-Мирский (1890—1939). С тех пор «История русской литературы» выдержала не одно издание, была переведена на многие европейские языки и до сих пор не утратила своей популярности. Что позволило автору составить подобный труд? Возможно, обучение на факультетах восточных языков и классической филологии Петербургского университета; или встречи на «Башне» Вячеслава Иванова, знакомство с плеядой «серебряного века» — О. Мандельштамом, М. Цветаевой, А. Ахматовой, Н. Гумилевым; или собственные поэтические пробы, в которых Н. Гумилев увидел «отточенные и полнозвучные строфы»; или чтение курса русской литературы в Королевском колледже Лондонского университета в 20-х годах... Несомненно одно: Мирский являлся не только почитателем, но и блестящим знатоком предмета своего исследования. Книга написана простым и ясным языком, блистательно переведена, и недаром скупой на похвалы Владимир Набоков считал ее лучшей историей русской литературы на любом языке, включая русский. Комментарии Понемногу издаются в России важнейшие труды литературоведов эмиграции. Вышла достойным тиражом (первое на русском языке издание 2001 года был напечатано в количестве 600 экз.) одна из главных книг «красного князя» Дмитрия Святополк-Мирского «История русской литературы». Судьба автора заслуживает отдельной книги. Породистый аристократ «из Рюриковичей», белый офицер и убежденный монархист, он в эмиграции вступил в английскую компартию, а вначале 30-х вернулся в СССР. Жизнь князя-репатрианта в «советском раю» продлилась недолго: в 37-м он был осужден как «враг народа» и сгинул в лагере где-то под Магаданом. Некоторые его работы уже переизданы в России. Особенность «Истории русской литературы» в том, что она писалась по-английски и для англоязычной аудитории. Это внятный, добротный, без цензурных пропусков курс отечественной словесности. Мирский не только рассказывает о писателях, но и предлагает собственные концепции развития литпроцесса (связь литературы и русской цивилизации и др.). Николай Акмейчук Русская литература, как и сама православная Русь, существует уже более тысячелетия. Но любознательному российскому читателю, пожелавшему пообстоятельней познакомиться с историей этой литературы во всей ее полноте, придется столкнуться с немалыми трудностями. Школьная программа ограничивается именами классиков, вузовские учебники как правило, охватывают только отдельные периоды этой истории. Многотомные академические издания советского периода рассчитаны на специалистов, да и «призма соцреализма» дает в них достаточно тенденциозную картину (с разделением авторов на прогрессивных и реакционных), ныне уже мало кому интересную. Таким образом, в России до последнего времени не существовало книг, дающих цельный и непредвзятый взгляд на указанный предмет и рассчитанных, вместе с тем, на массового читателя. Зарубежным любителям русской литературы повезло больше. Еще в 20-х годах XIX века в Лондоне вышел капитальный труд, состоящий из двух книг: «История русской литературы с древнейших времен до смерти Достоевского» и «Современная русская литература», написанный на английском языке и принадлежащий перу… известного русского литературоведа князя Дмитрия Петровича Святополка-Мирского. Под словом «современная» имелось в виду – по 1925 год включительно. Книги эти со временем разошлись по миру, были переведены на многие языки, но русский среди них не значился до 90-х годов прошлого века. Причиной тому – и необычная биография автора книги, да и само ее содержание. Литературоведческих трудов, дающих сравнительную оценку стилистики таких литераторов, как В.И.Ленин и Л.Д.Троцкий, еще недавно у нас публиковать было не принято, как не принято было критиковать великого Л.Толстого за «невыносимую абстрактность» образа Платона Каратаева в «Войне и мире». И вообще, «честный субъективизм» Д.Мирского (а по выражению Н. Эйдельмана, это и есть объективность) дает возможность читателю, с одной стороны, представить себе все многообразие жанров, течений и стилей русской литературы, все богатство имен, а с другой стороны – охватить это в едином контексте ее многовековой истории. По словам зарубежного биографа Мирского Джеральда Смита, «русская литература предстает на страницах Мирского без розового флера, со всеми зазубринами и случайными огрехами, и величия ей от этого не убавляется, оно лишь прирастает подлинностью». Там же приводится мнение об этой книге Владимира Набокова, известного своей исключительной скупостью на похвалы, как о «лучшей истории русской литературы на любом языке, включая русский». По мнению многих специалистов, она не утратила своей ценности и уникальной свежести по сей день. Дополнительный интерес к книге придает судьба ее автора. Она во многом отражает то, что произошло с русской литературой после 1925 года. Потомок древнего княжеского рода, родившийся в семье видного царского сановника в 1890 году, он был поэтом-символистом в период серебряного века, белогвардейцем во время гражданской войны, известным литературоведом и общественным деятелем послереволюционной русской эмиграции. Но живя в Англии, он увлекся социалистическим идеями, вступил в компартию и в переписку с М.Горьким, и по призыву последнего в 1932 году вернулся в Советский Союз. Какое-то время Мирский был обласкан властями и являлся желанным гостем тогдашних литературных и светских «тусовок» в качестве «красного князя», но после смерти Горького, разделил участь многих своих коллег, попав в 1937 году на Колыму, где и умер в 1939.«Когда-нибудь в будущем, может, даже в его собственной стране, – писал Джеральд Смит, – найдут способ почтить память Мирского достойным образом». Видимо, такое время пришло. Лучшим, самым достойным памятником Д.П.Мирскому служила и служит его превосходная книга. Нелли Закусина "Впервые для массового читателя – малоизвестный у нас (но высоко ценившийся специалистами, в частности, Набоковым) труд Д. П. Святополк-Мирского". Сергей Костырко. «Новый мир» «Поздней ласточкой, по сравнению с первыми "перестроечными", русского литературного зарубежья можно назвать "Историю литературы" Д. С.-Мирского, изданную щедрым на неожиданности издательством "Свиньин и сыновья"». Ефрем Подбельский. «Сибирские огни» "Текст читается запоем, по ходу чтения его без конца хочется цитировать вслух домашним и конспектировать не для того, чтобы запомнить, многие пассажи запоминаются сами, как талантливые стихи, но для того, чтобы еще и еще полюбоваться умными и сочными авторскими определениями и характеристиками". В. Н. Распопин. Сайт «Book-о-лики» "Это внятный, добротный, без цензурных пропусков курс отечественной словесности. Мирский не только рассказывает о писателях, но и предлагает собственные концепции развития литпроцесса (связь литературы и русской цивилизации и др.)". Николай Акмейчук. «Книжное обозрение» "Книга, издававшаяся в Англии, написана князем Святополк-Мирским. Вот она – перед вами. Если вы хотя бы немного интересуетесь русской литературой – лучшего чтения вам не найти!" Обзор. «Книжная витрина» "Одно из самых замечательных переводных изданий последнего времени". Обзор. Журнал «Знамя» Источник: http://www.isvis.ru/mirskiy_book.htm === Дмитрий Петрович Святополк-Мирский (1890-1939) ===
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
мелодичность его стиха, его поэтического языка, так
контрастировавшие с блистательно-варварской самородной
грубостью Державина.
В этот период Жуковский переводил романтиков,
предромантиков и даже классиков немецкой и английской поэзии. Его
любимцами в Германии были Уланд и Шиллер, чьи греческие
баллады ( Торжество победителей и др.) стали благодаря Жуковскому
такой же, если не большей, классикой в России, как и в Германии. Из
англичан он переводил Драйдена ( Торжество Александра), Томсона,
Грея ( Элегия), Саути, В. Скотта, Мура, Кемпбелла и Байрона
( Шильонский узник). После всего, что я говорил о величайшем и
безупречном мастерстве Жуковского в русском стихе, вряд ли кого
удивит, если я добавлю, что некоторые его переводы английских
современников (из которых никто не принадлежал к великим
мастерам) часто превосходят оригиналы. Королева Уррака Саути,
Уллин и его дочь Кемпбелла, Пери и ангел Мура, Иванов вечер В.
Скотта и Шильонский узник Байрона и абсолютно, и относительно
занимают в русской поэзии более высокое место, нежели в
английской.
После 1830 г. Жуковский постепенно отходит от слишком
плавной нежности, которая принесла ему такую популярность. Как и
Пушкин в те годы, он стал стремиться к большей объективности, к
дорическим очертаниям и эпической манере. Почти все его поздние
произведения написаны или белым стихом, или гекзаметром. Обеими
формами он владеет с совершенной свободой и разнообразием;
располагает слова в самом «непоэтическом» порядке; прибегает к
самым разрушительным разливам стиха, достигает стиля, о котором
говорят « beau comme de la prose» (прекрасен как проза) и в белых
стихах напоминает позднего Шекспира. К главным произведениям
этого периода относятся обработки (с немецкого) эпизодов из
Рустема и Зораба и Наля и Дамаянти. В том и другом он сумел
избежать всякой сентиментальности. Первый оставляет впечатление
прямого, первобытного, грубого величия; второй – истинно
индийской роскоши красок. Еще более замечательна его обработка в
очень свободных гекзаметрах с анжамбманами
Ундины –
прозаического сочинения немецкого романтика Фуке. Атмосфера
поэмы – оптимистическая религиозность и романтическая
фантастика, близкая к его ранней лирике, но рассказ ведется с
величественной неторопливостью, в истинно эпическом тоне.
Однако главным трудом его старости стал перевод Одиссеи,
законченный в 1847 г. Хоть он и не знал греческого и переводил
Гомера с немецкого подстрочника, это шедевр точности и
достоверности. Одиссея Жуковского имела целью дополнить
имеющегося русского Гомера и стала как бы продолжением Илиады
Николая Ивановича Гнедича (1784–1833), появившейся в 1830 г.
Гнедич был хороший поэт, написавший несколько
восхитительных лирических стихотворений и русскую идиллию в
стиле Феокрита, которая в то время высоко ценилась. Его Илиада –
это Илиада высокого звучания и великолепия, полная блистательных
славянизмов, с виргилиевским трубным аккомпанементом, с
удивительно изобретательными сложными эпитетами. Это
великолепнейший образец русской поэзии высокого классического
стиля.
Одиссея Жуковского совсем иная. Он старательно избегает
славянизмов. Это делает его Одиссею простой, неторопливой,
библейской историей о повседневной жизни патриархальных царей.
Но Жуковский не сентиментализирует Гомера, и хотя, возможно,
песни о Телемахе и Навзикае ему удались лучше всего, даже в самых
жестоких описаниях резни он дает верное отражение Гомера. Оба
русских Гомера счастливо дополняют друг друга, и если Илиада
Гнедича – наше крупнейшее достижение в высокой манере, то
Одиссея Жуковского остается непревзойденной как героическая
идиллия.
3. ДРУГИЕ ПОЭТЫ СТАРШЕГО ПОКОЛЕНИЯ
Не один Жуковский трудился между 1810 и 1820 гг. над
оттачиванием и усовершенствованием инструментовки русского
стиха.
Рядом с ним в том же направлении работали и другие поэты.
Главный из них, и в течение некоторого времени даже соперник
Жуковского, – Константин Николаевич Батюшков. Он родился в
1787 г. в Вологде, служил в армии, в 1806 г. был ранен под
Гейльсбергом и принимал участие в кампании 1812–1814 гг. По
окончании войны он стал выдающимся и активным членом
«Арзамаса». Сборник его сочинений появился в 1817 г. Вскоре после
этого он стал страдать черной меланхолией. Долгое пребывание в
Италии его не излечило, и с 1821 г. он окончательно стал
душевнобольным. Он прожил в своем родном городе еще тридцать
четыре года, с очень редкими и недолгими светлыми промежутками.
Умер он в 1855 г.
Как и Жуковский, Батюшков был модернистом в стихе и в языке,
продолжателем дела Карамзина и решительным врагом церковно-
славянского языка и архаической грубости. Но в отличие от
Жуковского, который был более романтиком, чем большинство его
современников, и был насквозь пропитан немецкими и английскими
влияниями, Батюшков являл собой чистый восемнадцатый век и был
«латинистом». Он не чужд был «новой чувствительности», но по
природе своей был чувственным язычником. Его учителями были
латиняне и классицисты: римлянин-элегик Тибулл, француз Парни,
Тассо, Петрарка, греческие антологические поэты. Батюшков
стремился сделать русский язык соперником итальянского по
нежности и мелодичности – чего, по мнению современников, он
почти добился. Его русский язык невероятно далек от варварской
мужественности Державина. Он мягок, нежен до изнеженности.
Батюшков написал немного. Несколько элегий и лирических
стихотворений, где язык сентиментализма поставлен на службу
чувственной страсти; несколько элегий более риторического
характера, как знаменитый когда-то
Умирающий Тасс; и
восхитительная элегия Тень друга (начинающаяся словами «Я берег
покидал туманный Альбиона»). В 1818 г. появились прелестные
свободные переводы двенадцати любовных эпиграмм из греческой
антологии, которые по красоте ритма и языка являются его
шедеврами. В годы, непосредственно предшествовавшие его
окончательному помешательству (1819–1821), Батюшков написал
несколько лирических эпиграмм в манере, совершенно отличной от
прежней. По странной красоте и завораживающей эмоциональной
силе они не имеют себе подобных в русской поэзии. Это редкий
случай творческого влияния душевной болезни на поэзию.
Другим пионером новых форм был Павел Александрович
Катенин (1792–1853), одна из самых любопытных фигур того
времени. Он был умным и блестящим критиком, и его очень уважал
Пушкин, – пожалуй, только он один и ценил его поэзию по
достоинству. Катенин начинал как поборник романтизма еще до того,
как романтизм вошел в моду; когда же он стал девизом большинства,
Катенин превратился в классициста, встал под знамя Шишкова и
написал
Андромаху, последнюю «правильную» трагедию,
написанную на русском языке. Однако его симпатия к шишковистам
была не только проявлением духа противоречия. Главное его
убеждение было, что поэзия должна быть национальна; это и увело
его от карамзинистов и жуковистов. В своих ранних балладах,
написанных под влиянием Бюргера, он старался достичь
национального звучания путем использования агрессивного (и в те
времена неприемлемого) реализма в языке и в деталях. Эти его
баллады имели немалое влияние на русские баллады Пушкина.
