История русской литературы с древнейших времен по 1925 год. Том 1
История русской литературы с древнейших времен по 1925 год. Том 1 читать книгу онлайн
Дмитрий Петрович Святополк-Мирский История русской литературы с древнейших времен по 1925 год История русской литературы с древнейших времен по 1925 г.В 1925 г. впервые вышла в свет «История русской литературы», написанная по-английски. Автор — русский литературовед, литературный критик, публицист, князь Дмитрий Петрович Святополк-Мирский (1890—1939). С тех пор «История русской литературы» выдержала не одно издание, была переведена на многие европейские языки и до сих пор не утратила своей популярности. Что позволило автору составить подобный труд? Возможно, обучение на факультетах восточных языков и классической филологии Петербургского университета; или встречи на «Башне» Вячеслава Иванова, знакомство с плеядой «серебряного века» — О. Мандельштамом, М. Цветаевой, А. Ахматовой, Н. Гумилевым; или собственные поэтические пробы, в которых Н. Гумилев увидел «отточенные и полнозвучные строфы»; или чтение курса русской литературы в Королевском колледже Лондонского университета в 20-х годах... Несомненно одно: Мирский являлся не только почитателем, но и блестящим знатоком предмета своего исследования. Книга написана простым и ясным языком, блистательно переведена, и недаром скупой на похвалы Владимир Набоков считал ее лучшей историей русской литературы на любом языке, включая русский. Комментарии Понемногу издаются в России важнейшие труды литературоведов эмиграции. Вышла достойным тиражом (первое на русском языке издание 2001 года был напечатано в количестве 600 экз.) одна из главных книг «красного князя» Дмитрия Святополк-Мирского «История русской литературы». Судьба автора заслуживает отдельной книги. Породистый аристократ «из Рюриковичей», белый офицер и убежденный монархист, он в эмиграции вступил в английскую компартию, а вначале 30-х вернулся в СССР. Жизнь князя-репатрианта в «советском раю» продлилась недолго: в 37-м он был осужден как «враг народа» и сгинул в лагере где-то под Магаданом. Некоторые его работы уже переизданы в России. Особенность «Истории русской литературы» в том, что она писалась по-английски и для англоязычной аудитории. Это внятный, добротный, без цензурных пропусков курс отечественной словесности. Мирский не только рассказывает о писателях, но и предлагает собственные концепции развития литпроцесса (связь литературы и русской цивилизации и др.). Николай Акмейчук Русская литература, как и сама православная Русь, существует уже более тысячелетия. Но любознательному российскому читателю, пожелавшему пообстоятельней познакомиться с историей этой литературы во всей ее полноте, придется столкнуться с немалыми трудностями. Школьная программа ограничивается именами классиков, вузовские учебники как правило, охватывают только отдельные периоды этой истории. Многотомные академические издания советского периода рассчитаны на специалистов, да и «призма соцреализма» дает в них достаточно тенденциозную картину (с разделением авторов на прогрессивных и реакционных), ныне уже мало кому интересную. Таким образом, в России до последнего времени не существовало книг, дающих цельный и непредвзятый взгляд на указанный предмет и рассчитанных, вместе с тем, на массового читателя. Зарубежным любителям русской литературы повезло больше. Еще в 20-х годах XIX века в Лондоне вышел капитальный труд, состоящий из двух книг: «История русской литературы с древнейших времен до смерти Достоевского» и «Современная русская литература», написанный на английском языке и принадлежащий перу… известного русского литературоведа князя Дмитрия Петровича Святополка-Мирского. Под словом «современная» имелось в виду – по 1925 год включительно. Книги эти со временем разошлись по миру, были переведены на многие языки, но русский среди них не значился до 90-х годов прошлого века. Причиной тому – и необычная биография автора книги, да и само ее содержание. Литературоведческих трудов, дающих сравнительную оценку стилистики таких литераторов, как В.И.Ленин и Л.Д.Троцкий, еще недавно у нас публиковать было не принято, как не принято было критиковать великого Л.Толстого за «невыносимую абстрактность» образа Платона Каратаева в «Войне и мире». И вообще, «честный субъективизм» Д.Мирского (а по выражению Н. Эйдельмана, это и есть объективность) дает возможность читателю, с одной стороны, представить себе все многообразие жанров, течений и стилей русской литературы, все богатство имен, а с другой стороны – охватить это в едином контексте ее многовековой истории. По словам зарубежного биографа Мирского Джеральда Смита, «русская литература предстает на страницах Мирского без розового флера, со всеми зазубринами и случайными огрехами, и величия ей от этого не убавляется, оно лишь прирастает подлинностью». Там же приводится мнение об этой книге Владимира Набокова, известного своей исключительной скупостью на похвалы, как о «лучшей истории русской литературы на любом языке, включая русский». По мнению многих специалистов, она не утратила своей ценности и уникальной свежести по сей день. Дополнительный интерес к книге придает судьба ее автора. Она во многом отражает то, что произошло с русской литературой после 1925 года. Потомок древнего княжеского рода, родившийся в семье видного царского сановника в 1890 году, он был поэтом-символистом в период серебряного века, белогвардейцем во время гражданской войны, известным литературоведом и общественным деятелем послереволюционной русской эмиграции. Но живя в Англии, он увлекся социалистическим идеями, вступил в компартию и в переписку с М.Горьким, и по призыву последнего в 1932 году вернулся в Советский Союз. Какое-то время Мирский был обласкан властями и являлся желанным гостем тогдашних литературных и светских «тусовок» в качестве «красного князя», но после смерти Горького, разделил участь многих своих коллег, попав в 1937 году на Колыму, где и умер в 1939.«Когда-нибудь в будущем, может, даже в его собственной стране, – писал Джеральд Смит, – найдут способ почтить память Мирского достойным образом». Видимо, такое время пришло. Лучшим, самым достойным памятником Д.П.Мирскому служила и служит его превосходная книга. Нелли Закусина "Впервые для массового читателя – малоизвестный у нас (но высоко ценившийся специалистами, в частности, Набоковым) труд Д. П. Святополк-Мирского". Сергей Костырко. «Новый мир» «Поздней ласточкой, по сравнению с первыми "перестроечными", русского литературного зарубежья можно назвать "Историю литературы" Д. С.-Мирского, изданную щедрым на неожиданности издательством "Свиньин и сыновья"». Ефрем Подбельский. «Сибирские огни» "Текст читается запоем, по ходу чтения его без конца хочется цитировать вслух домашним и конспектировать не для того, чтобы запомнить, многие пассажи запоминаются сами, как талантливые стихи, но для того, чтобы еще и еще полюбоваться умными и сочными авторскими определениями и характеристиками". В. Н. Распопин. Сайт «Book-о-лики» "Это внятный, добротный, без цензурных пропусков курс отечественной словесности. Мирский не только рассказывает о писателях, но и предлагает собственные концепции развития литпроцесса (связь литературы и русской цивилизации и др.)". Николай Акмейчук. «Книжное обозрение» "Книга, издававшаяся в Англии, написана князем Святополк-Мирским. Вот она – перед вами. Если вы хотя бы немного интересуетесь русской литературой – лучшего чтения вам не найти!" Обзор. «Книжная витрина» "Одно из самых замечательных переводных изданий последнего времени". Обзор. Журнал «Знамя» Источник: http://www.isvis.ru/mirskiy_book.htm === Дмитрий Петрович Святополк-Мирский (1890-1939) ===
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
суммируются все достижения первого периода салтыковского
творчества. Это нечто вроде пародии на русскую историю,
сконцентрированную в микрокосме провинциального города, где
градоначальники – прозрачные карикатуры на русских монархов и
министров, и самое название города дает его характеристику – город
Глупов.
В дальнейшем творчество Салтыкова одушевлялось чувством
острого негодования и высоким понятием о нравственных ценностях.
Сатира его обратилась на новых, пореформенных людей:
просвещенного, но, в сущности, не изменившегося бюрократа;
вырванного из привычной почвы, но не переродившегося помещика;
жадного и бессовестного капиталиста, поднявшегося из народа.
Ценность этих книг ( Господа ташкентцы, 1869–1872; В царстве
умеренности и аккуратности, 1874–1877; Убежище Монрепо, 1879–
1880; Письма к тетеньке, 1881–1882 и т.д.) больше, чем
предыдущих, но крайняя злободневность сатиры делает ее явно
устаревшей. Кроме того, они написаны на языке, который сам
Салтыков называл эзоповым. Это постоянные околичности из-за
цензуры, которые все время требуют комментария. К тому же стиль
глубоко укоренен в дурной журналистике эпохи, порожденной
Сенковским, и неизменно производит на сегодняшнего читателя
впечатление тщательно, с муками разработанной вульгарности.
На более высоком литературном уровне стоят Сказки,
написанные в 1880–1885 гг., в которых Салтыков достигает большей
художественной крепости, а иногда (как в замечательной Коняге, где
судьбы русского крестьянства символизирует старая заезженная
кляча) концентрации, почти достигающей поэтического уровня.
И все-таки Салтыков занимал бы в русской литературе место
только как выдающийся публицист, если бы не шедевр –
единственный его настоящий роман Господа Головлевы (1872–1876).
Эта книга выдвигает его в первый ряд русских романистов-реалистов
и в число национальных классиков. Это социальный роман – история
провинциальной помещичьей семьи, изображающая скудость и
скотство быта класса крепостников. Никогда еще с большей силой не
изображалась власть животного начала над человеческой жизнью.
Злобные, жадные, эгоистичные, лишенные даже родственных чувств,
лишенные способности ощущать удовольствие или испытывать
счастье из-за своей тупой и темной души, Головлевы – это
безнадежно запущенное полуживотное человечество. Книга эта,
конечно, самая мрачная в русской литературе, еще мрачнее оттого,
что впечатление достигается простейшими средствами, без всяких
театральных, мелодраматиче-ских или атмосферных эффектов.
Вместе с гончаровским Обломовым, написанным раньше, и
бунинским Суходолом, написанным позже, это величайший
monumentum odiosum (памятник ненавистному), воздвигнутый
русскому провинциальному дворянству. Самая замечательная фигура
в этом романе – Порфирий Головлев (прозванный Иудушкой), пустой
механический лицемер, растекающийся в медоточивом и
бессмысленном вранье не по внутренней необходимости, не ради
выгоды, а потому, что его язык нуждается в постоянном упражнении.
Это одно из самых страшных видений вконец дегуманизированного
человечества, когда-либо созданное писателем.
В последние годы жизни Салтыков написал большую
ретроспективную вещь под названием Пошехонская старина (1887–
1889); это хроника жизни средней провинциальной дворянской семьи
и ее окружения незадолго до отмены крепостного права. В ней много
детских воспоминаний. Книга эта «тенденциозная» и невыносимо
мрачная; в ней много великолепно написанных картин, но не хватает
той концентрации и непреложности, которая есть в Господах
Головлевых и которая одна только и могла бы поднять ее над уровнем
обычной «литературы с направлением».
4. УПАДОК РОМАНА В 60-Е И 70-Е ГОДЫ
К началу 60-х годов круг общепризнанных авторов определился,
и никто из романистов, появившихся позже, не сумел завоевать
всеобщего одобрения. Это вызвано двумя взаимосвязанными
причинами: усилившимся чувством партийной принадлежности,
раскалывавшим русское общественное мнение на множество
взаимоисключающих отделений и категорий, и очевидным и всем
заметным недостатком творческих сил у писателей младшего
поколения. Единственным романистом 60-х гг., кому нечего было
бояться сравнения с людьми сороковых, был Николай Лесков (1831–
1895). Но отчаянная партийность общественного мнения и неумение
Лескова подделаться к какой бы то ни было партии помешали его
признанию: радикальная пресса его освистала и даже подвергла
бойкоту. То, что Лесков был признан поздно, и то, что в его
творчестве есть черты, резко отличающие его от всех его
современников, побудило меня исключить его из этого тома. О нем
говорится в Современной русской литературе.
Однако в ранних своих произведениях – реакционных романах
Некуда (1864) и На ножах (1870), Лесков не более, чем типичный
«тенденциозный» антирадикал, эти романы не выделяются из общего
потока реакционных романов, где сатирически изображалось новое
движение и молодое поколение шестидесятых и семидесятых годов –
их тогда писалось великое множество. Правда, сюда входят такие
замечательные, совершенно иные вещи, как Взбаламученное море
Писемского (1863, первая из всех), тургеневский Дым, гончаровский
Обрыв и даже Бесы Достоевского. Но типичный реакционный роман
находится на гораздо более низком литературном уровне. Обычно это
история аристократического и патриотического героя, который в
одиночку, несмотря на недостаточную поддержку властей, борется
против польской интриги и нигилизма. Типичнейший и
популярнейший поставщик таких романов – Болеслав Маркевич
(1822–1884). Другие, упражнявшиеся в том же роде, – Виктор
Клюшников (1841–1892); В. Г. Авсеенко (1842–1913) и Всеволод
Крестовский (1840–1895). Последний написал также широко
задуманный и весьма популярный русский вариант французского
мелодраматического боевика – Петербургские трущобы (1864–1867).
У реакционного романа был свой противовес – «тенденциозный»
радикальный роман, который очень скоро стал такой же условностью.
Самый первый из таких романов и, без сомнения, самый
примечательный – Что делать? Чернышевского (1864), который
имел немалое влияние на формирование радикальной молодежи.
Другие знаменитые и влиятельные романы – Знамения времени
Даниила Мордовцева (1830–1905) и Шаг за шагом (1865) Иннокентия
Омулевского (1836–1883). Самым плодовитым из радикальных
романистов был А. К. Шеллер-Михайлов (1838–1900). Все эти
романы повествуют об идеальных молодых радикалах, юношах и
девушках, борющихся и побеждающих в борьбе с враждебным
социальным окружением. С литературной точки зрения все они
ничего не стоят. Но они способствовали формированию
идеалистической интеллигенции семидесятых годов.
В семидесятых годах к уже существовавшим двум родам
«тенденциозного» романа присоединился третий: народнический
роман. Он рассказывал не об индивидуальных добродетелях героев
из образованных классов, а о коллективных добродетелях
крестьянских общин в их борьбе с темными силами крупного и
мелкого капитализма. Наиболее известными из романистов-
народников
были
Н. Н. Златовратский
(1845–1911)
и
П. В. Засодимский (1843–1912).
Другие романисты продолжали традицию Тургенева и людей
сороковых годов, нажимая не на «тенденцию», а на социальный, в
