История русской литературы с древнейших времен по 1925 год. Том 1
История русской литературы с древнейших времен по 1925 год. Том 1 читать книгу онлайн
Дмитрий Петрович Святополк-Мирский История русской литературы с древнейших времен по 1925 год История русской литературы с древнейших времен по 1925 г.В 1925 г. впервые вышла в свет «История русской литературы», написанная по-английски. Автор — русский литературовед, литературный критик, публицист, князь Дмитрий Петрович Святополк-Мирский (1890—1939). С тех пор «История русской литературы» выдержала не одно издание, была переведена на многие европейские языки и до сих пор не утратила своей популярности. Что позволило автору составить подобный труд? Возможно, обучение на факультетах восточных языков и классической филологии Петербургского университета; или встречи на «Башне» Вячеслава Иванова, знакомство с плеядой «серебряного века» — О. Мандельштамом, М. Цветаевой, А. Ахматовой, Н. Гумилевым; или собственные поэтические пробы, в которых Н. Гумилев увидел «отточенные и полнозвучные строфы»; или чтение курса русской литературы в Королевском колледже Лондонского университета в 20-х годах... Несомненно одно: Мирский являлся не только почитателем, но и блестящим знатоком предмета своего исследования. Книга написана простым и ясным языком, блистательно переведена, и недаром скупой на похвалы Владимир Набоков считал ее лучшей историей русской литературы на любом языке, включая русский. Комментарии Понемногу издаются в России важнейшие труды литературоведов эмиграции. Вышла достойным тиражом (первое на русском языке издание 2001 года был напечатано в количестве 600 экз.) одна из главных книг «красного князя» Дмитрия Святополк-Мирского «История русской литературы». Судьба автора заслуживает отдельной книги. Породистый аристократ «из Рюриковичей», белый офицер и убежденный монархист, он в эмиграции вступил в английскую компартию, а вначале 30-х вернулся в СССР. Жизнь князя-репатрианта в «советском раю» продлилась недолго: в 37-м он был осужден как «враг народа» и сгинул в лагере где-то под Магаданом. Некоторые его работы уже переизданы в России. Особенность «Истории русской литературы» в том, что она писалась по-английски и для англоязычной аудитории. Это внятный, добротный, без цензурных пропусков курс отечественной словесности. Мирский не только рассказывает о писателях, но и предлагает собственные концепции развития литпроцесса (связь литературы и русской цивилизации и др.). Николай Акмейчук Русская литература, как и сама православная Русь, существует уже более тысячелетия. Но любознательному российскому читателю, пожелавшему пообстоятельней познакомиться с историей этой литературы во всей ее полноте, придется столкнуться с немалыми трудностями. Школьная программа ограничивается именами классиков, вузовские учебники как правило, охватывают только отдельные периоды этой истории. Многотомные академические издания советского периода рассчитаны на специалистов, да и «призма соцреализма» дает в них достаточно тенденциозную картину (с разделением авторов на прогрессивных и реакционных), ныне уже мало кому интересную. Таким образом, в России до последнего времени не существовало книг, дающих цельный и непредвзятый взгляд на указанный предмет и рассчитанных, вместе с тем, на массового читателя. Зарубежным любителям русской литературы повезло больше. Еще в 20-х годах XIX века в Лондоне вышел капитальный труд, состоящий из двух книг: «История русской литературы с древнейших времен до смерти Достоевского» и «Современная русская литература», написанный на английском языке и принадлежащий перу… известного русского литературоведа князя Дмитрия Петровича Святополка-Мирского. Под словом «современная» имелось в виду – по 1925 год включительно. Книги эти со временем разошлись по миру, были переведены на многие языки, но русский среди них не значился до 90-х годов прошлого века. Причиной тому – и необычная биография автора книги, да и само ее содержание. Литературоведческих трудов, дающих сравнительную оценку стилистики таких литераторов, как В.И.Ленин и Л.Д.Троцкий, еще недавно у нас публиковать было не принято, как не принято было критиковать великого Л.Толстого за «невыносимую абстрактность» образа Платона Каратаева в «Войне и мире». И вообще, «честный субъективизм» Д.Мирского (а по выражению Н. Эйдельмана, это и есть объективность) дает возможность читателю, с одной стороны, представить себе все многообразие жанров, течений и стилей русской литературы, все богатство имен, а с другой стороны – охватить это в едином контексте ее многовековой истории. По словам зарубежного биографа Мирского Джеральда Смита, «русская литература предстает на страницах Мирского без розового флера, со всеми зазубринами и случайными огрехами, и величия ей от этого не убавляется, оно лишь прирастает подлинностью». Там же приводится мнение об этой книге Владимира Набокова, известного своей исключительной скупостью на похвалы, как о «лучшей истории русской литературы на любом языке, включая русский». По мнению многих специалистов, она не утратила своей ценности и уникальной свежести по сей день. Дополнительный интерес к книге придает судьба ее автора. Она во многом отражает то, что произошло с русской литературой после 1925 года. Потомок древнего княжеского рода, родившийся в семье видного царского сановника в 1890 году, он был поэтом-символистом в период серебряного века, белогвардейцем во время гражданской войны, известным литературоведом и общественным деятелем послереволюционной русской эмиграции. Но живя в Англии, он увлекся социалистическим идеями, вступил в компартию и в переписку с М.Горьким, и по призыву последнего в 1932 году вернулся в Советский Союз. Какое-то время Мирский был обласкан властями и являлся желанным гостем тогдашних литературных и светских «тусовок» в качестве «красного князя», но после смерти Горького, разделил участь многих своих коллег, попав в 1937 году на Колыму, где и умер в 1939.«Когда-нибудь в будущем, может, даже в его собственной стране, – писал Джеральд Смит, – найдут способ почтить память Мирского достойным образом». Видимо, такое время пришло. Лучшим, самым достойным памятником Д.П.Мирскому служила и служит его превосходная книга. Нелли Закусина "Впервые для массового читателя – малоизвестный у нас (но высоко ценившийся специалистами, в частности, Набоковым) труд Д. П. Святополк-Мирского". Сергей Костырко. «Новый мир» «Поздней ласточкой, по сравнению с первыми "перестроечными", русского литературного зарубежья можно назвать "Историю литературы" Д. С.-Мирского, изданную щедрым на неожиданности издательством "Свиньин и сыновья"». Ефрем Подбельский. «Сибирские огни» "Текст читается запоем, по ходу чтения его без конца хочется цитировать вслух домашним и конспектировать не для того, чтобы запомнить, многие пассажи запоминаются сами, как талантливые стихи, но для того, чтобы еще и еще полюбоваться умными и сочными авторскими определениями и характеристиками". В. Н. Распопин. Сайт «Book-о-лики» "Это внятный, добротный, без цензурных пропусков курс отечественной словесности. Мирский не только рассказывает о писателях, но и предлагает собственные концепции развития литпроцесса (связь литературы и русской цивилизации и др.)". Николай Акмейчук. «Книжное обозрение» "Книга, издававшаяся в Англии, написана князем Святополк-Мирским. Вот она – перед вами. Если вы хотя бы немного интересуетесь русской литературой – лучшего чтения вам не найти!" Обзор. «Книжная витрина» "Одно из самых замечательных переводных изданий последнего времени". Обзор. Журнал «Знамя» Источник: http://www.isvis.ru/mirskiy_book.htm === Дмитрий Петрович Святополк-Мирский (1890-1939) ===
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
искусству индивидуализации. В сравнительно небольшом и узком
мире героев Достоевского поражает огромное разнообразие
индивидуальностей.
Во всех последних романах Достоевского (от Записок из
подполья до Братьев Карамазовых) отделить идеологию от
художественной концепции невозможно. Они нерасторжимо
переплетены. Как я уже говорил, это романы идей, где персонажи,
при всей их огромной жизненности и индивидуальности, в конце
концов не что иное как атомы, заряженные электричеством идей. О
Достоевском кто-то сказал, что он «чувствует идеи» как другие
чувствуют холод, жар или боль. Это отличает его от всех других
художников – умение «чувствовать идеи» можно найти только у
некоторых великих религиозных мыслителей, как Св. Павел,
Бл. Августин, Паскаль и Ницше.
Достоевский – психологический романист, и главное его
средство выражения – анализ. В этом он близнец и зеркальное
отражение Толстого. Но и предмет, и метод его анализа совершенно
иные, чем у Толстого. Толстой разбирает душу в ее жизненных
аспектах; он изучает физиологическую основу мышления,
подсознательную работу человеческой воли, анатомию
индивидуального действия. Когда он подходит к высшим духовным
переживаниям, они оказываются за пределами, не в той плоскости,
где жизнь. У них нет измерений; они полностью противоречат
обычному человеческому опыту. Напротив, Достоевский действует
именно в тех психических областях, где мысль и воля находятся в
постоянном контакте с высшими духовными сущностями, где поток
обычного опыта постоянно разбивается о последние и абсолютные
ценности и где никогда не стихает ветер духа. Интересно сравнить,
как Толстой и Достоевский разбирают одно и то же чувство – чувство
мучительной неловкости. Оба от него страдали. Но у Толстого это
чисто социальное ощущение, сознание невыгодного впечатления,
которое производит внешний вид человека и его поведение на тех,
кому он хотел бы понравиться. Поэтому, когда он стал социально
независим и стихли его социальные амбиции, тема эта перестала
Толстого занимать. У Достоевского же муки неловкости – это муки
конечной и абсолютной ценности человеческой личности, раненой,
непризнанной и униженной другими человеческими личностями.
Поэтому жестокость Достоевского находит в анализе раненого и
страждущего человеческого достоинства особенно широкое поле
деятельности. У Толстого муки самосознания или имеют социальный
характер, или перестают действовать; у Достоевского самосознание
метафизично и религиозно и исчезнуть не может никогда. И тут
снова возникает суждение о «чистоте» Толстого и «нечистоте»
Достоевского: Толстой мог победить все свои человеческие
недостатки и предстать перед вечностью как «голый человек».
У Достоевского самый дух его неразрывно опутан символической
сетью «относительной реальности». Отсюда позднейшее осуждение
Толстым излишних подробностей реализма, поскольку они не несут
главного, и неспособность Достоевского когда-либо переступить
границы временного.
Аналитический метод Достоевского тоже отличен от
толстовского. Он не рассекает, а воссоздает. Вопрос Толстого
всегда – почему? Вопрос Достоевского – что? Благодаря этому он
может во многих романах обходиться без прямого анализа чувств и
выявлять внутреннюю жизнь своих персонажей через их действия и
речи. Ибо то, что они есть, неизбежно выявляется в том, что они
делают и что говорят. Это символистская позиция, отражающая веру
в непременную реальную связь между относительным (поведением) и
абсолютным (личностью), в то время как для «пуритан ского»
мышления Толстого поведение – это только покрывало, наброшенное
на не имеющую измерений душевную суть.
Записки из подполья – произведение, которое хронологически
впервые являет нам зрелого Достоевского, содержит уже всю
квинтэссенцию его «я». Оно не может рассматриваться просто как
художественная литература. Литературы в нем не больше, чем
философии. Его нужно было бы связать с его публицистикой, не будь
оно выражением более глубокого и значительного духовного уровня
его личности. В творчестве его это произведение занимает
центральное место. Здесь его базово трагическое восприятие жизни
ничем не смягчено и безжалостно. Оно выходит за пределы искусства
и литературы, и место его среди великих мистических откровений
человечества. Вера в высшую ценность человеческой личности и ее
свободы, в иррациональную, религиозную и трагическую основу
духовного мира, которая выше разума, выше различия между добром
и злом (сущность всех мистических религий) выражена тут в
парадоксальной, неожиданной и совершенно спонтанной форме.
Первыми указали на то, что Записки из подполья занимают
центральное место в творчестве Достоевского, Ницше (о чем недавно
стало известно) и Розанов. Они занимают центральное место и в
работах Шестова – величайшего из комментаторов Достоевского.
С литературной точки зрения это еще и самое оригинальное
произведение Достоевского, хотя и самое неприятное и самое
«жестокое». Именно на примере Записок из подполья Михайловский
проиллюстрировал тезис о жестокости как основной черте
Достоевского. Людям, недостаточно сильным, чтобы с ними
справиться, или недостаточно невинным, чтобы не отравиться,
вообще не следует их брать в руки. Ибо это сильный яд, а лучше
держаться от него подальше.
С Записками из подполья тесно связан Сон смешного человека,
тоже написанный в форме монолога и тоже относящийся к
философии, во всяком случае не меньше, чем к литературе; он был
включен в Дневник писателя за 1876 г. Среди прочих художественных
вещей, включенных в этот журналистский Дневник, – Кроткая,
драматический диалог чисто психологического толка, и Бобок,
разговор мертвых, гниющих в своих могилах на кладбище –
страшное, мрачно-ироническое видение второй и окончательной
смерти.
Другие романы – Игрок, Вечный муж, Подросток – не
философские в том смысле, в каком философскими являются четыре
великих романа; Игрок интересен как саморазоблачение в описании
игорной лихорадки и как изображение в образе Полины любимого
Достоевским типа гордой и демонической женщины, видимо,
похожей на реальную Аполлинарию Суслову. Вечный муж
принадлежит к самым «жестоким» произведениям Достоевского. Все
разворачивается вокруг неизлечимой душевной раны, нанесенной
униженному человеческому достоинству мужа любовником его жены,
и его тонкого и медленного отмщения своему обидчику
(мучительного для обоих). Подросток (1875) из всех романов
Достоевского стоит ближе всего к Дневнику писателя, и его
идеология – низшего порядка по сравнению с великими романами.
Преступление и наказание (1866), Идиот (1869), Бесы (1871) и
Братья Карамазовы (1880), четыре великих романа, образуют как бы
связный цикл. Они все драматичны по конструкции, трагичны по
замыслу и философичны по значимости. Каждый из них представляет
очень сложное целое: дело не только в том, что сюжет воткан в
философию, а в том, что в самой философии главный Достоевский,
известный нам в чистом виде по Запискам из подполья, неразделимо
перемешан с журналистом-Достоевским Дневника писателя. Отсюда
возможность читать эти романы по крайней мере тремя способами.
Первый, тот, каким их читали современники, связывает их с
вопросами, которое решало русское общество и читатели 1865–
