Капелла №6 (СИ)

— Всё? — Константин прикрыл лицо руками и ощутил, как дрожит его грудь. Как будто по всем его микрососудам лёгких пропускали многовольтный ток. Или это нечто ужасное таки вырывается наружу? Ведь всё гораздо проще. Он понимал, что внутри него вибрируется как раз это нечто ужасное.

— Всё. Мне сложно ещё что-то размусоливать. Невозможно. Это причина, по которой я в Лионе, святой отец, причина, почему в моей душе всё воспалилось, почему мой рассудок помутился. Причина, по которой я грубил своему бывшему водителю… и отдалял его, — грудь зашлась в бешеном ритме: это полувсхлипами вырывалась ложь, вырывалась тёмными струйками из его души. — Святой отец, я ведь… у других это называется люблю. У меня так не называется. Просто это единственный человек, который… знаете, как это лучше объяснить: вот представьте, что люди делятся на ключи и замки по характеру. Так вот, все выступы его характера ровно подходят под впадины моего. В тех моментах, где ему несложно проявлять активность, меня хрен растолкаешь. И наоборот: когда у него упадок, я, пусть и с трудом, стараюсь ему помочь. Хоть и скрываю это. Я точно знаю, что это чувство сродни… этой отвратительной любви. Я готов быть рядом с ним. А может, я и ошибаюсь, и это вовсе не любовь. Судя по всему, я никогда и не знал её, настоящую. А ещё ведь это невероятный грех с вашей религиозной однобокой точки зрения. Но вы сами виноваты, святой отец, вы заставили меня сказать это, — Джон крепко зажмурил глаза, надеясь, что так сможет скрыться от страшного дерьма, что сейчас вырвалось из его уст. — Мне… ужасно. Мне страшно. Как же здорово, что вы унесёте эту тайну и множество других ничтожных с собой в могилу. Уже неважно, святой отец. Я люблю его. Глупо прикрывать это чем-то другим, — руки ходили ходуном от дрожи, нить логики в его речи уже давно порвалась. Джон просто на секунду осознал масштаб трагедии, которую сам и сочинил: кажется, Креймер был в несколько раз мудрее его, раз решил вернуться обратно на Землю и преподать такой урок. Ангел уже все знал, понимал, что Джон испортил их отношения, загубил цветы, растущие в их душах, на корню. Но Чеса не остановила даже его смерть; он решил, что должен показать Джону: много-много лет их взаимного чего-то не могут пропасть впустую, а сам Джон, как ни будет стараться выстрелить себе в то место души, что отвечала за любовь, не сумеет этого сделать. Потому что убивающее его самого чувство окажется сильнее. Константин, обхватив себя руками, чтобы не чувствовать позорной дрожи, ещё сидел с закрытыми глазами и ожидал вердикт святого отца. В конце концов, кто заставил его разорвать мешок с гнилью под именем «душа и мысли Джона Константина»?

Ответ разочаровал его.

— Ты… молодец, Джон, — шёпот прервался голосом священника, слушать который было необычно: он оказался хрипловатым и немного молодым. — Ты сумел принять это у себя, простить себя наконец! Но сможешь ли его?.. — конечно, Джон ожидал другого. Надеялся, ему уже пообещают Рай за такое самопожертвование. Опять он думал лишь о себе…

Джон задумался над вопросом: как так, простить его? За что прощать Криса? Где-то снаружи негромко щёлкнуло. Ему показалось, что святой отец оставил его наедине, как и в тот раз, а закончить исповедь, как надо, уже не стал.

— Но за что его прощать, святой отец? — Джон надеялся, что щелчок ему показался и священник ещё тут. Какой-то звук послышался позади, за решёткой; Константин успокоился и подумал над тем, как разбить молчание, такое неловкое. «И чего он молчит? Если в шоке, так ведь… он же знал раньше меня. Если подбирает цензурные слова, чтобы избавить меня от этого греха, то… пусть».

Комментарий к Глава 20. Финальная исповедь.

выкладываю сразу две главы, чтобы не мучились :3

(вторую выложу чуть попозже, а то вдруг вы спутаете главы?..)

========== Глава 21. Лос-Анджелес. ==========

Крепко привязываются тогда, когда привязываются с трудом.

Жорж Бюффон ©.

Дверь в исповедальню с грохотом открылась; от неожиданности показалось, что дрогнула не кабинка, а само мироздание. Впрочем…

— Иди к чертям, здесь проходит исповедь! — крикнул Джон, прикрывшись рукой от слишком яркого для него церковного освещения, хлынувшего сюда.

— Вот за что тебе предстоит прощать своего бывшего водителя.

Конец всему наступил не тогда, когда Джон наконец выплюнул из себя горькие слова; он наступил сейчас. А судьба решила поиздеваться: щелчок её корявыми пальцами, и время предательски замедлилось. Как в обработанном видео, как в супер-банальном фильме на важном моменте, Джон с трудом ощущал, что такое секунды, ведь они потеряли былую быстроту. Он повернул голову, осознавая, что, наверное, с каждым сантиметром пропихивает острый кол сожаления себе через горло ещё глубже. Немного, и он с радостью достигнет артерии. Но задумано было немного иначе…

Джон резко вскочил на ноги, пытаясь понять, не его ли это собственный глюк, состоящий из такого невозможного образа. Нет. В проёме двери, упираясь одной рукой об косяк, второй — кажется, не давая сердцу выскочить, стоял Кристиан, бледный, смотрящий дико, испуганно, со сбитым обрывистым дыханием, будто пробежал от самого своего дома досюда за десять минут. Джон очень надеялся, что он бежал и что его слова никак не связаны с собственным обрядом захоронения прошлого, такого идеального для жестокого мира Повелителя тьмы. Но один большой страх мутной зеленоватой тиной плескался в этих потерявших солнце глазах. Тогда мелкие холодные жилки стали стягивать сердце Джона в тугой плотный комок. Его душа была тогда одной вырытой и распаханной ямой, куда сейчас, к тому же, ещё и выливали дерьмо.

— Крис… что за?.. — его голос звучал тускло, даже пропито или как бывает после того, как смачно прорыдаешься.

— Джон, я… — Форстер опустил голову и, вздрогнув, со всей силы врезал кулаком по двери. «Лучше б мне по лицу», — подумал Константин. Потом, поморщившись от боли, Крис прижался к проёму, чтобы не упасть.

— Прости меня… это ужасно. Всё время… во все твои исповеди… это был я! — воскликнул парень, и губы его искривились в болезненной усмешке. — Я… — дыхание перехватило эмоциями, его воротило похуже Джона, — я понимаю, что сделал ошибку с самого начала, но… если бы не случайность, я бы не понял, что… я тоже люблю тебя! — хрупкая европейская душа не выдержала, и его грудь завибрировала от мелких рыданий. Все же помнят, что вырытую душу Джона залили дерьмом? Теперь оказалось, что дерьмо ещё и горит! Константин стоял в полнейшем смятении и не мог выдавить ни слова.

— Да! Как глупо… — Кристиана била сильная судорога, и он держался за дверь, как будто именно она отделяла его от лавы. — Тебе больно, я вижу, но мне отвратительно не меньше. Эти тяжёлые мысли, тяжёлые тайны… — он резко утёр ладонью щёку, — они словно консервируются в душе. И становится только хуже… мне невероятно плохо от осознания того, что я, во-первых, повязан с тобой крепкими путами, а во-вторых, что обманывал тебя на протяжении стольких исповедей… мне и правда жаль, Джон, — он осмелился сделать шаг, ещё не выпуская из рук спасительную деревяшку. Глаза эти смотрели угнетенно, убито, но они не врали. Конечно, Джона это убедить не смогло: к ужасной каше в голове добавилась ещё одна каша.

— Я не верю тебе… ты не мог быть… этим священником! — он говорил раздражённо, но всё ещё приглушённо. Форстер на секунду прикрыл глаза и, улыбнувшись мучительно, помотал головой.

— Это… невероятно, но… в первый день нашего знакомства здесь я после обсуждения дела сразу отправился за тобой. Просто хотел узнать, что за человек ты такой и обоснованно ли я тебя защищаю. Почти всегда так делаю. Конечно, глупо судить по одному лишь маршруту, но всё же… мне захотелось. Я удивился, когда увидел, что ты заходишь в церковь, — Крис натянуто усмехнулся. — Любопытство потянуло меня за тобой внутрь, хотя я отчаянно уговаривал себя этого не делать. Ты подошёл к главному алтарю… — он махнул налево. — Я тоже подошёл слишком близко. Потом ты прошёлся вдоль, и я только тогда понял, что оказался почти в засаде: я стоял между рядов скамеек, идти назад было долго, ты мог увидеть меня и заподозрить. Выбора не оставалось: я быстро юркнул в левую галерею, когда ты разворачивался. В галерее негде было спрятаться, кроме как в исповедальню. Мне ближе был вход, используемый для священников. Моё счастье, что там никого не было. Каково же было моё изумление, когда ты повернул за мной! — он сжал пальцами дерево до побеления костяшек. — Ты подходил, и мне становилось хуже. Наконец моя самая плохая догадка стала реальностью: дверь за тобой захлопнулась, и ты начал исповедаться. Можно было отсидеться, промолчать, а когда бы ты ушёл, выскользнуть. Но ты же знаешь, каков мой порок… любопытство. Я подумал, что смогу вжиться в роль. Пара секунд отделяла меня от главнейшей ошибки жизни. И я её совершил, ответив тебе, — Кристиан чувствовал, что дело будет провальным, и прошептал: — Прости, Джон…