Капелла №6 (СИ)

— Слушай… — начал Кристиан, — а если ты вдруг начинал чувствовать безотчётный грех, а может, даже несколько, то что делал? — вино не то что развязало, а развязало и толкнуло куда подальше его язык, в смутные, но весёлые дали; так и появлялись такие химерические разговоры.

— Тебе будет легче пойти на исповедь…

— Исповедь, — презрительно фыркнул. — Я спрашиваю, что бы ты сделал. Со мной-то уже всё давно понятно… И да: мне кажется, когда-то я спрашивал об этом… или о похожем, — Форстер вздохнул и теперь стал очищать мандарин. Джон внимательно смотрел, как отлетали сочные яркие корки, и только потом проговорил:

— Значит, я уже отвечал. Лично меня бы не коробило наличие нескольких грешков в моей душе, где этого добра целый склад. Но, тем не менее, даже я мечу в Рай. Никому не хочется туда, где мы только что побывали. А тебе-то надо как можно скорее вычищать пятнышки дурных дел со своей душонки, — Джон понял, когда только сказал, что выпил не вина, а эликсира, пробивающего на откровенность. Впрочем, не синоним ли вина? Ему казалось, что ещё пару бокалов, и он двинет речь о своих похождениях в исповедальню и открытиях, которые он там сделал.

— Ну, вот и понять бы как, — парнишка пожал плечами и задумался, медленно разжёвывая кусочек мандарина, а вторую дольку предложив Джону. Тот, кивнув, взял её и положил в рот. Когда доел, вдруг вспомнил, что хотел спросить.

— А что за грехи? — Крис на это болезненно улыбнулся и хмыкнул. Выдержав паузу, он бросил:

— Ну, один связан с любопытством. А второй… а второй будет в секрете.

— Ох… — Джон рассмеялся. — Твоё любопытство! Когда-нибудь оно доведёт тебя до плохой жизни.

— Знаю ведь. Понимаешь, изначально оно проявило себя на профессиональном уровне. Но потом стало завладевать всё сильнее… момент, и я уже втянут в какую-то игру, жизнь, где меня не ждали. Я оказался невольным свидетелем, но вместо того, чтобы уйти, я погрузился в это с головой. Всё из-за любопытства, — улыбка давно сошла с лица Форстера; в глазах потухли карамельные огни. Джон даже удивился, что же это могло такое произойти.

— И что ты натворил?

— Сейчас не расскажу… но позже ты узнаешь, — Джону очень хотелось спросить «А когда это — позже?», ведь определённого будущего для них не было; только — настоящее. Константин заинтересовался, но промолчал.

— А второй грех когда упал на твою душу?

— Во время первого, — парнишка выдохнул, усмехнулся и одним глотком осушил бокал, а потом, приподняв его, стал рассматривать в редких лучах солнца зажёгшиеся разноцветные огни стекла.

— Два греха — не так много… — стараясь придать голосу мудрость, возвестил Джон. — Однако ж…

— Знаешь! — Форстер перебил его, развернулся к нему, почти вплотную придвинувшись, а бокал выпал из его пальцев и мягко укатился по траве к ногам. — Я и не мог думать, чтобы ты позаботился обо мне… уж прости за это слово. Не думал, что ты отыщешь способ, причину, чтобы встретиться ещё раз, хоть и в последний… — Джона пугали эти слова и этот взгляд, безумно оглядывающий его; а он сам заметил почему-то лишь мелко подрагивающие раскрасневшиеся губы. Их пальцы сами собой неловко соприкоснулись; приятное волнение, возникнув клубком в душе Джона, шелковисто прокатилось к низу.

— Я… Да, сейчас могу нести полную ахинею, можешь списать это на алкоголь, но… — Джон не представлял, почему ещё разрешал этому происходить. — Однако я совсем стал думать, что ошибся. В очередной раз. В человеке. Но я до последнего верил, что ты не таков, каким кажешься на первый взгляд. Я счастлив, что ты сейчас здесь, со мной, по своей инициативе. Ты можешь презирать всё это, — Кристиан улыбался чертовски мило, а его тёплое, с привкусом шампанского дыхание ещё сильнее пьянило Джона. Если бы их ещё раз увидел тот священник, он бы тотчас начал читать молитву: они были безбожно близки, а их взгляды, подтуманенные алкоголем, говорили, что они не против этого. Да, один из тех моментов, когда сносило голову, когда были только они вдвоём, когда даже ветер играл по их правилам и заставлял жёлтые листы облетать их. Джон сам знал, что мог сотворить алкоголь с ним, но в этот раз шампанское было не причиной, а скорее, следствием.

— Прости меня, Джонни… — Джон знал: какой-то болезненно-сладкий омут совсем близко. Омутом этим был Кристиан. Но, когда попадание казалось неизбежным, парнишка устало опустил голову ему на плечо, затронув его горячие губы прядью волос. Они пахли ветром и сухой травой. Джон не понял, зачем Крис извинялся, однако списал на сведшее с ума состояние, в котором смешались опьянение физическое и эмоциональное.

Константин осторожно глянул на него: кажется, заснул. Тогда он сам откинул голову назад, на шершавый ствол, и подумал с усмешкой, что зря они упустили такой момент. Здорово бы потом извинялись! Джон понял, что сам не лучше, но по большей части из-за этого парнишки. Форстер специально подбирался к нему поближе, словно нащупал слабое место и сейчас с удовольствием мучал его. Однако Константин не ощутил преграды в своей душе или сопротивления; скорее, просто по пьяни, подумал он и сам прикрыл глаза. «В нём же нет ничего особенного… и одновременно всё в нём особенное, каждая мелочь».

Джон склонил голову к каштановой шевелюре и на своей ладони ощутил тёплые пальцы так и не убравшейся руки Кристиана. Будь что будет. Потом обвинят во всём полёт с Де-Фурвьер и разыгранную бутылку шампанского. Адреналин и алкоголь. Алкоголь и адреналин. Джон и Крис. Крис и Джон. Почти смерть и земной мир. Ничего лишнего. Всё строго. Только Джон и забыл, как глубоко было зарыто это «лишнее» в их душах, как оно было неразличимо с высоты их огромного здравомыслия и как оно ловко управляло ими, когда они думали, что важными были лишь N слагаемых, а не N+1. Увы.

Проспали таким диким образом они где-то до полшестого: асфальт уже потемнел, под одежду забралась влажная прохлада, тучи замазали солнце окончательно, а с листьев стекала застоявшаяся от дождя вода прямо им на головы. Джон и проснулся от того, что капля гулко стукнула ему по носу. Криса оказалось разбудить сложной задачей: никакие слова не помогли, только тряска за плечо. Парень проснулся нехотя, выглядел уставшим; зевнул и удивился тому, что они заснули на невероятно холодной траве. «Ну всё, я простудился окончательно!» — он и правда говорил с заложенным носом. Как-то странно, но они заговорили после обоюдного безумства слишком непринуждённо. Даже Джона не мучила извечная мысль: «О, что же со мной было? Я позволил слишком многое!» Нет, ничего подобного.

Они собрали остатки своего малого пиршества в мешок и выбросили в мусорный ящик, а бокалы выбрасывать было жалко, поэтому они, поняв друг друга с полуусмешки, решили оставить их на память. На обратном пути Кристиан признался, что после сна не слишком-то верит, что побывал в Аду: вдруг Джон его усыпил и заставил увидеть это? Константин ответил, что это куда сложнее, гораздо легче спрыгнуть с крыши. Добавил, что ощущения должны подсказывать парнишке, что он и правда летел со смертельной высоты вниз. После этого Форстер призадумался и не стал спорить: видимо, туманная поволока сна рассеялась, и острый неожиданный момент стал отчётливым в его памяти.

В голове ещё шумело, но изрядно прояснилось. Джон чувствовал себя хорошо, а Кристиан — хорошо простуженным. Говорили они вновь немного, иногда вспоминали, как там было в Аду и как сейчас выглядит их мир через искажающую линзу Люцифера, Форстеру стало интересно, купаются ли демоны в тех бурых речках, а Джон шутя заметил, что они выползают из этой самой воды и эволюционируют, совсем как в допотопном мире человечества. Кристиан принял это за чистую монету, а Константин ещё долго смеялся над ним. Стал накрапывать дождик, подгоняя их домой. Распрощались они просто и непринуждённо, словно завтра и послезавтра также пойдут гулять по этим каменным улочкам свободной и гордой Франции, будут обсуждать невинные и слишком серьёзные вещи и постараются узреть за облаками бронзовые лучи Рая. Джона самого удивила эта лёгкость. Тогда он сказал себе во второй раз за день: «Будь что будет». И сделал привычный полукруг мимо своего отеля к финальной исповеди. Не было страшно (да-да, в мире ещё существовала вещь, могущая напугать самого Константина), ведь то, что было страшно, Джон ощутил, когда голова Форстера, полная теми же безрассудствами, что и у него, опустилась на его плечо. Но комок в горле быстро рассосался, когда Джон не обнаружил омрачающего расползающегося пятна отпора в своей душе.