Капелла №6 (СИ)

В базилике Фурвьер всё шло своим прежним ходом: пару десятков молящихся на скамьях, ещё несколько человек бродили по галереям. Теперь, когда снаружи не шёл противный дождь, внутри было светло и уютно, и наконец-таки тот самый незадачливый фотограф, наложивший на это место монохром, удалил его с картинки, осознав в итоге, что он сюда не к месту. Стены и колонны мягко светились кремовым цветом, потолок смотрел на них большим, сине-жёлто-зелёным оком, а главный алтарь они будто в тот раз и не заметили: казалось, его только-только сюда поставили, такой блестящий, роскошный, весь усыпанный в красных и жёлтых цветах. Удивительно, но пахло не ладаном, а чем-то едва ощутимым, свежим и сладким. Но стояла привычная тишина, разбавляемая чьим-то проникновенным шёпотом.

Джон сразу же потянул Криса в сторону левой галереи; вообще, было всё равно: право или лево. Здесь болтались парочку туристов, разглядывали чьи-то уж никому ненужные мощи за позолоченными решётками и фотографировали богато расписанные своды. Почти рядом с алтарём, знал Джон, находилась дверь (он очень надеялся, что открытая), за ней шла витая узкая лестница, почти не освещённая, кроме пары попадающихся маленьких окошек. На двери висела деревянная табличка с круглыми краями «entrée de service», вероятно, это означало «служебный вход». После неё должен быть выход на закрытую часть смотровой площадки, куда поднимаются за деньги любители лицезреть город с высоты; официальный вход находился ровно позади главного алтаря. Ну, а Джон считал, что это слишком скучно. К тому же, с той площадки можно было легко подняться ещё выше, но у Константина уже не было времени рассматривать подробности. Здесь очень сильно доверяли людям, оставляя так запросто открытыми служебные входы и не ставя охрану; впрочем, в каком-то смысле это доверие оправдывалось.

Всё получилось так, как он планировал: сквозь приоткрытую дверь служебного входа сначала проник Форстер, потом он сам, ещё раз оглянувшись вокруг, чтобы убедиться — их никто не заметил. Внутри было совсем ничего не видно — вероятно, служителей здесь и правда вёл голос Господен; ну, а они с Крисом — люди простые и грешные, поэтому их вёл обыкновенный фонарик на телефоне. Но поначалу Джон чуть не упал, а потом едва не толкнул парнишку. Тот, шутя, заметил:

— Да, священниками мы не будем никогда. Может быть, это одно из их испытаний для новичков: пройти вслепую вот здесь наверх?

Джон, хмыкнув, покачал головой и включил фонарь; так они и стали подниматься. Он шёл впереди, Крис — за ним. Ничего примечательного в этом подъёме не было; только к концу всё острее становилось чувство, что они в итоге так никуда и не выйдут и что базилика, услыхав внутри себя упоминание про Ад, решила проучить их, заставив всю вечность идти по узкому, с высокими ступенями проходу. Но вот яркий свет фонарика нащупал такую же, как внизу, дверь с мощной чёрной ручкой. Несмотря на устрашающий мощный вид, дверь легко поддалась. Волосы им сразу радостно взъерошил ветер, а лёгкие сию минуту очистились от затхлости. Они очутились на отгороженной от основной смотровой площадки зоне, рядом с левой башенкой базилики, которую видно из любой точки Лиона. Немного людей гуляло на небольшом клочке, огороженном с двух сторон решёткой. Джон быстро обогнул башню — там находился другая дверца, маленькая. А уж что за ней — одному Богу известно.

Зачем-то Константин схватил Кристиана за руку, чтобы быстрее обойти башню. А тот, смотря полными детского восторга глазами, кажется, был не против. Низкая белая дверца также легко открылась; так и не расцепив руки, они вошли туда осторожно. В башенке скрывался ещё один алтарь, менее украшенный, но, наверное, очень древний. Сквозь окна по кругу он был освещён полностью; солнце вышло, и всё окрасилось в необыкновенно мягкий свет. Даже холодные стены излучали тепло. Редкая позолота горела красновато-рыжим пламенем. Здесь никого не было, кроме мраморной статуи Девы Марии, понурой, грустной, видимо, недовольной, что её оставили здесь, на самом верху, словно позорно скрыли от всех людей. Здесь не было дорогих подставок под книги, самих толстенных Библий, серебряных подсвечников и кучи цветов; но здесь было близко небо, чувство уединения и, если хотите, то для верующих — и сам Бог. На другой стороне круглого помещения находилась железная, совсем не подходящая сюда лестница, прилегающая к стене, резко поднимающая вверх, очень высоко, под самый серый купол. Казалось, она никуда не вела, а просто упиралась вверх. Но Джон знал, что там наверняка какой-нибудь лаз.

Наконец он отпустил руку Криса, подумав, что они выглядят так слишком странно. Паренёк с неподдельным интересом оглядывал алтарь; видно, внизу он бывал нередко, а сюда, конечно, его никто не пускал. Джон специально стал идти через святилище, чтобы Форстер смог всё разглядеть, и даже пришлось остановиться ненадолго: с таким уж вниманием Крис стал рассматривать всё. Потом, как бы опомнившись, извинился и сказал, что и забыл: в любой момент сюда мог прийти кто-нибудь из служителей. Они поднялись по лестнице, невозможно гремя на каждой ступени; всё было как будто для них — в замок был вставлен ключ. Джону даже стало смешно, как всё банально и легко получалось. Форстер предположил, что ключ здесь оставлен специально для уборщиков или остального обслуживающего персонала: крыша крышей, а, например, шпиль тоже надо было мыть и начищать до блеска, чтобы базилика выглядела презентабельно даже для Лиона, расположенного по другую сторону Рона. Короче говоря, не разбираясь с этим и благодаря судьбу за то, что не надо было применять свои скудные знания во взломе замков, Джон отворил люк и вылез на круглую, цвета серой умбры крышу с ажурными высокими бортиками и толстым, даже несколько зеленоватым шпилем посередине. Он быстро обошёл вокруг, любуясь видом, пока наружу выкарабкивался Крис.

Между прочим, между самой крышей и красивой оградой, ровно на высоте самой ограды, шло ещё одно, незаметное снаружи ограждение, шириной где-то полметра. Джон заметил его и усмехнулся про себя. Кристиан в этот момент тоже обошёл вокруг, прикоснулся к шпилю и, задержав дыхание, осмотрел открывающийся перед ним Лион: вроде бы, и такой же, как с крыши дома, но почему-то всё равно иной — то ли вид сбоку всё изменил, то ли большая высота, а может, и то, и другое.

Константин, уперев руку в ограждение, легко прыгнул на него и сел, согнув ноги и доставая носками ботинок волнистого обрамления. Кристиан подошёл к нему, а его взгляд говорил о жуткой неуверенности.

— Залезай!

— Ты… думаешь, нам на этот раз точно не влетит? Всё же это церковь, здесь каждый миллиметр проверяют несколько раз за день, а не обычный дом, где редко поднимаются на крышу, — Форстер говорил это скорее из-за своего весьма близкого знакомства с законодательством Франции и типичнейшего страха перед оным. Джон презрительно усмехнулся, чем поставил парня в неловкое положение, встал на ноги и только протянул тому руку. Судя по тому, как быстро Кристиан схватился за неё, он был сам за эту идею, а спросил лишь на автомате. Поставив одну ногу на ограждение, свободную руку — рядом, и, оттолкнувшись, он с помощью Джона в один миг встал рядом с ним.

Конечно, их могли увидеть все, решившие поглазеть на собор Де-Фурвьер, в том числе и полиция, любившая интересоваться как раз такими личностями. Но было абсолютно плевать в этот момент; отчасти такое равнодушие приходило из-за их рук, сцепленных крепко вместе.

Потом Кристиан всё же попривык, и они наконец отпустили друг друга и сели почти рядом. Так их видно, конечно, было всё равно, но хотя бы не в полный рост. Солнце уже зашло за облака, слегка загрязнившиеся каким-то дождливым циклоном. Джон стал рассказывать про Ад, хотя, конечно, в душе очень не хотел, чтобы эта любопытствующая душа слишком сильно вникала в свою прошлую жизнь. Как знать, вдруг геройство вновь забьёт ключом, и Крису захочется опять пожертвовать собой.

Невероятное чувство свободы захлёстывало здесь, на столь огромной высоте, где не прекращая дул восточный ветер и развевал края пальто Джона и шарф Кристиана. В какой-то момент рассказ прерывался: тогда из головы очередным порывом выметались все слова, воздух переполнял лёгкие, что просто выдохнуть было невозможно, и одна мысль, только одна мысль: «Это — настоящая жизнь». Константин изредка ощущал это и прекращал говорить; однако и Крис, заражаясь чем-то подобным, уже и сам не был хорошим слушателем.