Капелла №6 (СИ)

еее отсутствие отзывов.

========== Глава 18. Судный день. ==========

Достигнув конца того, что следует знать, ты окажешься в начале того, что следует чувствовать.

Джебран Халиль ©.

Дождь шёл всю ночь; на утро сильный ветер приоткрыл дверцу балкона, неплотно прижатую, и Джон проснулся от утренней свежести и громкого шелестения колёс чьей-то машины по мокрому асфальту. На часах было пять с чем-то; Джон нехотя встал и, накинув халат, вышел на свой миниатюрный балкончик с кованой железной оградой. Весь Лион с раннего утра напоминал огромную газовую камеру, в которой не было видно людей по одной простой причине — так на улицах было туманно. Наверное, было не больше семи градусов; Джон пожалел, что вышел — теперь точно не заснёт. До звонка от Криса было больше трёх часов. Константин, усевшись за стул, задумался о том, чем бы ему заняться.

После некоторого времени жутчайшей прокрастинации он поднялся и решил заварить кофе, чтобы проснуться окончательно. Потом его взгляд нечаянно упал на стол рядом с окном: там, в соседстве с грязной рубашкой и носками, какими-то бумажками, гордо лежала картина Кристиана с распростёртой на ней чёрной лентой, что проходила между их фигурами на бумаге. Джон, дуя и отпивая горячий напиток, усмехнулся. Парнишка всеми силами хотел запомнится ему, но, Господи, если б он знал, какое отвратительное и вместе с тем прекрасное клеймо он уже отпечатал в его душе! Позорное и ущербное клеймо… Джон поморщился: для него это значило глубокий срам. Тогда внутренний голос начинал орать ему противным скрежетом скомороха, что «О, вот и попался независимый Джон Константин, попался на удочку, глупец! Привязался, привязался! Да ещё и к какому-то парнишке! Стыд! Подумать только, Джон Константин опустился до обычных тупых людей, к коим всегда относил людей, привязывающихся к другим».

Было невыносимо вести себя по-одному, думать по-другому, а чувствовать вообще по-третьему, по какому-то непостоянному закону! Хотелось идти одним путём, но другие две дорожки манили и заставляли идти по глухой трясине между ними. В такие моменты Джону хотелось выбрать что-то одно, неважно что, и ему всё время думалось, что пускай это сделает за него святой отец — вытянет его на дорогу, которую сам посчитает нужной. Но отчего-то, после мысли о том, что дорожка это была полна самых интимных откровений и круглосуточного терзания насчёт созревшего в душе, Джон тут же осекался и вновь топал как попало. Однако сегодня он надеялся на свою собственную трезвость — сегодня он решил сходить на финальную исповедь, и, если что-то было утаено в прошлых исповедях, сегодня оно должно было вскрыться.

В шесть часов Джон был одетым и готовым, только не знал, к чему именно готовым. Взяв только зонт и телефон, он вышел из отеля на пустые, понемногу просыпающиеся мокрые улицы. Он прошёлся до Шарлемань, купил в первой попавшейся круглосуточной пекарне какую-то булку и, добравшись до станции, уже с аппетитом съел её. Он проходил под мостом, и над ним с гулом стал останавливаться утренний поезд. Джон поднял голову наверх, на покрытый мхом и слизью свод, и подумал, что был бы не прочь собрать все вещи и уехать куда-нибудь на этом поезде, в мнимом поиске счастья. Может, совет Криса был не так глуп?

Нашёл бы Джон какой-нибудь домик в горах или на обрыве около моря, полузаброшенный, обустроил бы его и жил в своё удовольствие, совершая вечерние меланхоличные прогулки по холмам или на берегу. Что насчёт заработка… со своим образованием он не мог на многое рассчитывать, но точно знал, что устроился бы где-нибудь или продавцом, или даже официантом, а может, прошёл бы какие-нибудь курсы по своему желанию. Для того, чтобы встать на ноги, ему хватит имеющихся денег. «Кто знает, может быть, я и правда нашёл бы если не счастье, то хотя бы временное пристанище для души?».

Конечно, Джон тут же отбросил эти мысли, как только поезд, сделав минутную остановку, тронулся дальше, а он сам вышел из-под моста. Никуда он не поедет, скорее всего. Останется надолго в стеклянном мегаполисе. И чёрт знает, что его ожидает впереди; Джон не мог прогнозировать.

Он вновь оказался в том состоянии, когда ноги несли чёрт знает куда, мысли при этом были не здесь, а где-то в вакууме. Потому он и оказался (совсем неожиданно для себя) рядом с университетом, в котором якобы учился Кристиан.

«Господи, я прошёл почти три километра, чтобы оказаться там, где мы вчера гуляли с этим парнем. Совершенно очевидно, что я вконец рехнулся». Утренняя часть их вчерашней истории казалось тусклой сейчас: пару изредка пробегающих людей, всё вокруг серое, невзрачное, нет привычного гула, приятно наполнявшего какую-то внешнюю оболочку, когда внутри неё было так уютно с одним человеком. Джон постоял с минуту на дороге, всего в квартале от вчерашнего кафе, и развернулся. Это было отчаянное, ни на чём не основанное чувство, будто сегодня будет всё так плачевно и серо, как это утро на проспекте Фрер Люмьер. И нет, будто дело не касалось его сегодняшнего суда, а чего-то другого… Константин и боялся подумать, чего именно; ведь что у него, по факту, есть? Увы и ах, этого было всего две штуки: одно из разряда материальных ценностей, другое — духовных. Почему-то, не имея толком никаких серьёзных доказательств, Джон шагал обратно в угнетённом состоянии.

Когда он проходил мимо стеклянной остановки, то увидел на подъехавшем автобусе знакомую надпись на французском: Parc de la Tête dʼOr. Что-то в нём резко зашевелилось и заставило ускорить шаг; минута, и Джон уже ехал в полупустом белом автобусе. Он и сам не понял, как прошла эта минута и почему он здесь, и что хочет найти в парке. Через семь минут он уже спускался из автобуса; ещё через пять сидел на одной из скамеек главной аллеи. Парк Тет дʼОр открывали рано, в полседьмого, но в такую рань здесь не было никого, лишь голосистые утренние пташки, бесконечный свежий туман да редкие бегуны, огибающие гладь озера в третий раз. Джон поднял голову на небо, подёрнутое дымкой, но днём оно явно должно стать чистым; только где-то в сердце Европы бывали такие обманчивые небеса, обещавшие равно и дождь, и ясную погоду.

Ужасно было так думать, но Джон считал, что будет скучать… в каком-то роде скучать. По чему именно? Да по всему в общем и ни по чему в частности! Липкое, словно намагниченный целлофан вокруг железного столба, тоскливое ощущение обволакивало его сознание с каждой минутой всё сильнее. Можно обманывать свой разум сколько угодно, сердце — никак не обманешь. Джон знал, что настал конец этой сумбурной сказке, от которой поначалу он хотел избавиться. Если кто-нибудь хоть когда-нибудь испытывал это отвратительное чувство окончания чего-либо, то он живо поймёт Джона.

Эта страница его жизни будто бы закрывалась, а будто бы одновременно кто-то своей лёгкой рукой оставлял там красивую закладку, словно намекая, что Джону предстоит вернуться к этой странице и что-то освежить в памяти одной лишь строчкой.

Константин не считал, сколько просидел в парке; вообще, время в этот период его жизни оказалось понятием настолько относительным и текучим, насколько оно должно было быть у… у счастливого человека? Разве что у такого. Он почти не замечал времени; раньше его жизнь текла строго по минутам. Что же было теперь? Теперь и раньше были двумя кардинально противоположными ощущениями: как радуга и пасмурное небо, как стиль барокко и готика, как весна и осень, как букет ярких цветов и охапка жёлто-коричневых листьев, как… как, наконец, Кристиан Форстер, улыбка которого могла дойти даже до самого каменного сердца, и Джон Константин, обладавший как раз этим самым каменным сердцем. Но, в отличие от «теперь» и «раньше», Джон и Чес находились хотя бы в одной плоскости под названием «Нелёгкая жизнь, полная разочарований». И, несмотря на полярную расположенность своих характеров, им оказалось нетрудно понять друг друга.

Возвращался Константин, когда уже вокруг люди торопливо шли на работы. Не успел он зайти в отель, как позвонил Кристиан (в пятнадцать минут девятого — ох уж эти не пунктуальные французы) и сообщил, что надо будет встретиться в полдевятого на перекрёстке улицы Биша и площади Шарлемань — заседание суда пройдёт недалеко, на той же улицы Биша, только в конце. Джон зашёл в номер единственно затем, чтобы не стоять десять минут без дела. Он думал, что займётся чем-то полезным, но одного нечаянно упавшего взгляда на картину с ними в парке Тет дʼОр хватило, чтобы омут безвременья поглотил его.