Капелла №6 (СИ)

Поднявшись вверх по Гарибальди, они свернули вновь налево, на Монгольфэ. Сперва тут не было ничего особенного: разнокалиберные офисные низкие здания и ни капли древности. Потом начались жилые пятиэтажные дома, где, по словам Криса, обыкновенно жил обслуживающий персонал, бармены, официанты, так как жильё не было старинным домом, соответственно, стоило недорого, а до центра рукой подать. Невзрачная аллея, парковка… жёлтые низкие домишки, обклеенные яркими афишами, полусодранными местными вандалами, которые тут же расписались на чисто французском. Здесь находился совершенно другой Лион, принадлежавший людям победнее.

— Видишь в конце улицы зарешеченные красные окна и высокие готические башенки? Это, наверное, единственное, на что тут можно посмотреть… ну, и ещё квадрат вокруг этого собора — там красивые дома восемнадцатого века. В общем-то, всё… Я бы повёл тебя несколько иным путём, если бы мы не следовали ровно в мой университет… — казалось, Кристиан чувствует себя немного виноватым в том, что вокруг не было привычной роскоши и размаха, а лишь какой-то спальный район.

— Где находится то кафе, куда ты сбежал, будучи ребёнком? — словно не услышав эти слова, спросил Джон, стараясь не придавать голосу слишком большого интереса.

— Ну, рядом с детдомом. Точнее, недалеко. Но ещё и очень близко с моим университетом, как я слыхал. А что? — последнее Крис спросил скорее по привычке спрашивать всё, вне зависимости от того, нужно ему это или нет.

— Почему-то вдруг вспомнил… Ладно, расскажи мне, а сколько убили протестантов в этом соборе?

Кажется, всё вновь началось с какого-то давно позабытого начала: с простого вопроса, с простой истории, с полушутливого взгляда, с полной серьёзностьи в глазах. Джон вспомнил то, о чём думал ещё на улице Крийон: завтра вечером он останется один в своём номере, со своей победой и какой-то кучкой денег; купит билет на ближайший самолёт, пусть и дорогой, и первым же утренним рейсом вырвется через полотно облаков навстречу ночным огням Америки. Кому он врёт, прикидываясь равнодушным? Всё равно ведь потом впадёт в глубочайшую депрессию, которую никто не заметит из ближайшего окружения… Так всё и будет. «Ты сделал что-то со мной, Чес… что-то невероятное, что никто и никогда не мог сделать с Джоном Константином».

Он смотрел на беззаботного паренька, и ему было радостно, что тот не знал всех мыслей, связанных с ним; это очень мутные, беспокойные, грязные мысли, недостойные того, чтобы их знал адвокат.

А святой отец всё знал, давно знал и пытался вывести Джона на путь правдивости по отношению к себе. Путь оказался тернист, не по силам Константину; он так и не дошёл его до конца, сдался. Было бы насилием заставлять его идти дальше, но что-то Джону подсказывало, что это так и будет: святой отец, во имя всего блага, заставит его. И он сам, правда, гораздо позже, будет премного ему благодарен за это. Но чем-то придётся заплатить…

Отвлекла его от этих явно не весёлых мыслей открывшаяся церковь какого-то очередного святого. За ней находился чудесный садик, вероятно, летом пылавший всеми цветами, а сейчас покрывшийся желтоватой сепией, которой осень — нерадивый дизайнер — покрыла её не так давно. Вокруг действительно возвысились крупные старинные здания, и вновь всё стало почти как в центре. По словам Криса, это место было отдушиной местных; конечно, подобные уголки им встретятся здесь не раз, но этот почему-то любили больше всего.

Его рассказ прервался желанием тотчас же отведать мороженого, что продавали в конце сада, на другой стороне улицы неизвестного Джону Марешаля Фоша. Их вкусы как-то незаметно сошлись в выборе мороженого: фисташковое, в рожке, сплошь обсыпанном глазурью. Кристиан, с аппетитом его поедая, сказал, что они не пойдут так, как он планировал заранее, а устремятся по случайным улочкам бесцельно, при этом стараясь продвигаться «куда-то туда», и махнул налево. По его словам, импровизация была эффективнее плана, на что Джон скептически заявил, что такого обманчивого мнения придерживаются почти все творческие люди, из-за чего и получают потом по голове. Судя по всему, воинственно откинув край шарфа назад, как последний герой в каком-нибудь пафосном боевике, Крис был готов защищать творческую прослойку населения до последнего. Однако их полная поглощённость друг другом оказалась причиной тому, что они шли на красный свет через дорогу: только симфония противных гудков и резко пронёсшейся машины прямо перед носом отвлекли их от спора. Очнувшись и быстро перебежав, они уже и позабыли на той стороне проспекта, что так волновало их души перед тем. Только беззаботный смех над произошедшим слышался от них, уходящих вперёд под взгляды десятков удивлённых глаз. Джон потом долго вспоминал этот день, этот момент, когда он позволил себе не просто окунуть ноги в озеро с названием «Беззаботство», но и сам полностью ушёл под воду прямо с одеждой, до самой макушки. И был, безусловно, счастлив наконец забыть про все рамки и самозапреты.

Они прошли прямо на улицу Доктора Муисе, но им сразу пришлись не по вкусу обычные, хоть и старые на самом деле дома, поэтому они порешили держаться улицы Марешаля Фоша — вот уж где нагромождённые друг с другом дома напоминали своим декором скорее пышные праздничные тортики с бесконечным количеством безе-«витков», с тонкими прослойками крема, закруглявшегося около больших сверкающих окон — пластинок с застывшим сиропом, с квадратными, строгими и изящными балконами-«шоколадом», наконец, с огромными входными песочными дверьми-«печеньем» и всё это на бежевой, белой или слегка сероватой глазури. Вроде бы, типично и видано-перевидано десять раз, а всё равно, даже чёрствая душа Джона слегка смягчалась, когда ощущала себя в окружении такого великолепия, а его циничное мнение потихоньку угасало. Всё-таки что-то, может, сами о том не догадываясь, архитекторы прошлых лет вложили в эти дома, отчего каждый человек не мог равнодушно проходить мимо. Может быть, как раз таки душу?..

Неожиданно адвокат, что-то весело вещавший, как и всегда, толкнул Джона, тихо усмехающегося, направо, по проспекту Франклина Рузвельта в сторону шуршащих, жёлтых, маленьких деревьев и белёсого аккуратного памятника-фонтана. Как оказалось, это памятник маршалу Лиоте; кто-нибудь когда-нибудь да слыхал о так называемом плане Лиоте, подразумевающим медленный и постепенный развал коммунистического блока с помощью методов психологической войны. Формулировка странная и расплывчатая, однако Кристиан не стал углубляться в пучины истории, обойдясь лишь парой общих слов. В том маленьком парке вокруг памятника продавали яркие роскошные цветы: вот уж было что удивительно видеть в начале увядающей осени, в полумраке, среди грязного асфальта, наспех засыпанного тёмными листьями и пожухшой травой.

Парк выходил на набережную Рона; побродив там немного, они вновь вернулись на улицу Марешаля Фоша: в тот момент вокруг стемнело ещё больше, даже пропали рыжеватые разводы на западном краю неба. Лион преображался, зажигался, подобно хорошенькой, но чересчур аристократично одетой девушке, которая вечером приходила домой, ярко красилась и надевала своё самое лучшее блестящее платье. Трудно было сказать, какой образ был красивее; Джону оба варианта нравились одинаково.

Казалось, это могло происходить бесконечно: гуляние туда-сюда, меж великолепных остатков прошлых веков и прошлых мыслей, между историей и современностью, между заоблачной мечтой, казавшейся для местных людей повседневной жизнью, и реальностью. Джон перестал считать, сколько раз искренне усмехался вместе с этим парнишкой — вероятно, это число давным-давно превысило все дозволенные Константину лимиты. Но впервые он ощутил жизнь, жизнь, что текла внутри него и снаружи, что всё-таки была не серой сточной струйкой, а переливающимся в свете яркого солнышка ручьём, быстрым и стремительным. Ему хотелось поблагодарить за это Чеса… или Кристиана, неважно: эти два человека почти слились в его сознании в одного. Но он не смог пока осмелеть настолько, чтобы совершить это простое действие.