Капелла №6 (СИ)

Добрых часа полтора они добирались неспешно, переходя из одной узкой улочки в другую, пока не оказались рядом с длинным зданием с большими окнами — это, наконец, был жёлто-коричневый в полоску университет, в котором Кристиан учился. Тот сознался, что на деле они прошли около четырёх километров, и он уже, как истинный француз, начал уставать, однако некоторая непринуждённая весёлость, что всё время сопровождала их беседу, не давала ему понурить голову. Он, смущённо улыбаясь, признался, что готов пройти ещё столько же: лишь бы весёлость не ушла. Джону это почему-то сильно напомнило его самого… его самого совсем недавно. А Форстеру ничего не стоило просто взять и сказать правду!

Потом они чисто наугад обогнули университет и свернули налево. Теперь их путь пролегал по широкому, ничем не примечательному проспекту, где в большинстве своём сновали студенты, уходящие с последних пар по общежитиям или домой. Спустя пару минут они остановились: у Кристиана развязался ботинок, а Джон в это время безучастно разглядывал витрину кафешки рядом, видимо, довольно старинной, со звучным названием lʼAuthentique. Рядом со входом находилось не только меню, но и табличка с интересными фактами, судя по всему, связанными с этим кафе. Удивительно, но часть из них была переведена на английский. Джон немного почитал их, и… конечно, вероятность не такая большая, но попробовать стоило… Он радостно дотронулся до локтя Кристиана; тот, разогнувшись, непонимающе на него посмотрел, а Джон лукаво спросил, кивая в сторону ресторана:

— Никакие детские воспоминания не навевает?.. — Форстер вопросительно смотрел аж целую минуту, разглядывал главный вход, даже дотронулся до меню, пролистнул пару страничек. Зачем-то остановился на напитках, просмотрев их, и с застрявшим в горле волнением, что не смогло выплеснуться в словах, отрывисто произнёс:

— Джон… да ты что… будто специально подстроил. Это смешно или банально, но рядом с нами кафе, в котором я был много-много лет назад и где впервые ощутил в себе творческую жилку. Теперь понятно, почему мы шли сюда так устремлённо… — он опёрся спиной о стеклянную витрину и, прикрыв глаза, сладко и расслабленно выдохнул.

— Можешь быть уверен, что сюда я бы никогда не добрался. Такие простые и одновременно много значащие мысли в голову, увы, не наведываются.

— Давай зайдём… как знать, может, пробудим от долгого сна ещё одного молодого гения, что через пару лет, возможно, уже и не вспомнит, как восстановил свой талант, прельстившись богатой жизнью… а может, просто потратим лишних десять евро. Всё равно, ведь правда? — равнодушно добавил Джон и толкнул дверь. Кристиан не совсем остановил его, но притронулся к его плечу, слегка развернув к себе. И вновь очень спонтанно они оказались слишком близко… настолько близко, когда уже терялась грань приличия, стиралась граница между сладкой фантасмагорией и реальностью. Такое уже бывало.

— Я тебя не забуду… — Джон видел эти воспламенившиеся безумием глаза и… точно знал, что и сам не лучше. Это уже было слишком!

— Ты хотел сказать, что не забудешь, как начинал? — поправил его Джон, окинув пристальным взглядом. Крис сжал его плечо, опустил глаза, словно потупившись, и мелко кивнул. Да-да, конечно, он так и хотел сказать. Просто одурманивание в голове не дало. А это одурманивание происходило уже не один раз. Не один раз за день. И не только с ним, а ещё и с Джоном.

Они вошли в кафе: темноватое, выполненное в викторианском стиле. Здесь несложно было вдохновиться. Джон вдохнул терпкого влажного воздуха и ощутил сладкую разливающуюся истому по своему телу: почему-то казалось, что в этом виноват Форстер. Трудно было вспоминать это томное, но в какой-то мере и наивное выражение лица без раскаливания какой-то важной струны в его душе. Это всё тянуло на какое-то дно, знал Джон. И отчего-то, глянув на парнишку, он понял, что тот неосознанно считает также. Странна человеческая сущность: чем более опускается, тем сильнее чувствует себя счастливой. Что-то в нас ещё живёт такое, что позволяет называть нас детьми Содома и Гоморры.

Они вновь заказали по кофе: Джон — американо, а Кристиан — опять какой-то один из видов кофе с огромной пенкой на поверхности.

— Наши бы сердца навряд ли сказали нам «спасибо» за этот кофейный тур по Лиону, — вооружившись ложкой, задорно произнёс адвокат и принялся за густую, посыпанную всеми возможными вкусностями пену.

— Я был бы рад скорее умереть здесь от сердечного приступа, вызванного переизбытком кофе, чем там, у себя, от переизбытка слишком скучной повседневности, — Джон посмотрел за окно, на оживлённый проспект, по которому спешно шагали уставшие студенты — именно туда выходил их тяжёлый, реально выточенный из серого камня стол с витиеватыми ножками.

— Так путешествуй! — несколько удивлённый, будто это было наипростейшее решение из всех, Форстер даже положил ложку. — Вот уж таким образом скучная повседневность наступит не скоро…

— Ага, так бы весь мир дружно путешествовал, — Джон скрестил руки на груди. — Ни работа, ни доход такого позволить не могут. В большинстве случаев. Да и в путешествии можно найти лишь временную отдушину… всё равно наша душа — вещь капризная, переменчивая. Чего-то желает, а сама не ведает. Ей нигде не будет хорошо до конца; прибиваемся куда-нибудь, словно корабли в непогоду, мы только тогда, когда она устанет от поисков.

— Тебя послушаешь, так вообще ничего не имеет смысла. Ну, хотя бы, по твоим словам, временную отдушину получить — и то счастье. Вот скажи, сколько раз ты выезжал за границу?

— Раза два. За всю жизнь, — Джон удовлетворённо хмыкнул, понимая, что в их спорах сурового реалиста и отчаянного оптимиста Крис научился выбирать верную тактику.

— И наверняка эта поездка в Лион — второй раз… — «Ну да, — хотелось сказать Джону, — а первый был пару месяцев тому назад, когда позади меня валялся твой труп, а выезжал я за границу нашего мира».

— Тебе нужно попробовать себя в этом. Вдруг понравится. Поезжай куда-нибудь, в какую-нибудь страну, пусть Европы или Азии, и осваивай её. Только езжай не в сезон, иначе не протолкнёшься сквозь толпы туристов.

— Может быть, может быть…

— Твоё «может быть» означает, что это не для тебя или… — заметив недвольный взгляд Джона, Форстер поправился: — …или что ты, по крайней мере, уж точно не в восторге.

— Надо же!.. — скорее себе, чем ему, усмехнулся Джон. Он хотел сказать на самом деле, что кто-то определённо стал понимать его.

— Знаешь… — это значило, что Кристиан сейчас признается в чём-нибудь сокровенном, — после общения с тобой хотя бы пару дней начинаешь неосознанно подстраиваться под тебя. Может, в каком-то смысле и понимать, но это слишком смешное слово для тебя, знаю…

— Если тебя устроит, можешь думать об этом как о некой благосклонности с моей стороны, — скрестив руки на груди, почти серьёзно отчеканил Джон.

— А если не устроит, я могу думать, как захочу, договорились? — с присущим ему умением быстро обделывать сложные дела, пришедшим из профессиональной сферы, Форстер хитро усмехнулся. Константин не ответил, лишь покачал головой, желая этим сказать «Что за глупый мальчишка!».

На несколько минут воцарилось молчание. Джон наблюдал за людьми — одно из любимых, но бесполезных его занятий; Кристиан же сосредоточенно допивал кофе и, кажется, раздумывал о чём-то сугубо своём: так были хмуры его брови и сжаты губы. В это время в кафе привалило достаточно людей: некоторые из них были давно известны здесь и входили неторопливо, с некоторым пафосом, сквозившим во всех движениях, а другими были обыкновенные студенты с художественных факультетов, шедшие сюда с блестящими чёрными трубами за спиной, в которых хранились их свёрнутые шедевры; ещё реже сюда хаживали уж совсем-совсем обычные люди, вроде них с Крисом, такие же странные дуэты. Наконец, допив кофе, вдохнув и выдохнув, адвокат решил как бы подвести итог:

— Я понял одну вещь, Джон, — серьёзно проговорил он, несколько печально опустив глаза; в приятном полусумраке мягкого свечения это выглядело чарующе и трогательно. — Вот ты опять подумаешь: «А почему, собственно говоря, эти выводы должен слушать я?». Честно, не знаю. Просто так выходит… Так выходят эти мысли, именно сейчас и именно здесь, в этом месте, с тобой… — Крис вскинул на него глаза, напряжённые, полные какого-то чувства, схожего с грозовой тучей, готовой вот-вот излиться. — Я понял, что черпнул вдохновения не здесь, не совсем сейчас, распивая напиток прошлого, а там, в парке, когда рисовал нас. Это было удивительное чувство, мотивирующее невероятно. Жаль, им нельзя поделиться с миром; оно невозможно переполняет.