Капелла №6 (СИ)

— Знаешь… честно говоря, я уже и стал забывать, какой ты… какой ты есть на самом деле или только в представлении других людей, — Крис помотал головой, словно отрицая что-то про себя, и улыбнулся. — Это… сложно. Поэтому я перестал думать о тебе как об ужасном человеке.

— А лучше бы просто перестал обо мне думать, — Джон остановился: какого чёрта он вновь говорит нечто отвратительное? Форстер остановился чуть позже, прямо перед ним и развернулся. Выглядел он поначалу потерянным и малость сконфуженным; опущенные уголки губ, приподнятые брови и сжатые пальцы в кулаки — так адвокат расстраивался и в прошлой жизни. Ничего необычного, но он почему-то всегда сжимал руки в кулаки. Спустя пару мгновений Кристиан, до этого внимательно смотревший на него, вдруг улыбнулся, а потом и вовсе тихонько засмеялся.

Отвернувшись, он пояснил (хотя Джон начинал смутно догадываться):

— Видел бы ты себя сейчас! Ужас в глазах похуже моего… — Константин малость опешил, поглядел в сторону какого-то стеклянного сооружения рядом, увидал будто не своё лицо, пару секунд подумал и усмехнулся. Это не показалось ему глупым. Аппарат, отвечающий за действия в экстренных ситуациях, когда пытаются проникнуть в его душу, будто очистился от копоти, что оседала на нём каждый раз, когда Джон разочаровывался в окружающем. И теперь он стал работать слишком по-иному.

Он нагнал Криса, идущего неспешно. Тот улыбался; когда Джон поравнялся с ним, посмотрел скорее не вопросительно, а уверенно насмешливо.

— И часто ты говоришь не то, что думаешь?

— Всегда. И, между прочим, это довольно практично.

— И смешно.

— И ужасно в глазах других, — Джон уже говорил с удивлением, подозрительно поглядывая на адвоката. Тот выглядел спокойно, а мягкий свет от фонарей делал выражение его лица несколько безмятежным.

— И довольно наивно.

— Боже, ты и правда болен!

— В каком-то смысле, не могу не согласиться… — Форстер покачал головой. — Впрочем, это никак не влияет на наш поход в розарий. Поглазеть на увядающую красоту должно быть как раз в твоём стиле.

Джон не мог поспорить: парнишка определённо знал его вкусы. Но ему ещё было неприятно за своё поведение, столь неожиданное и, кажется, открывающее его с новой стороны. Хотя последние несколько дней он думал, что Кристиан начинает догадываться о какой-то его черте характера, которая сводит на нет всю предыдущую циничность. Он даже не знал, что это именно, но предчувствовал плохой конец, если это продолжится.

После бесцельного хождения между аккуратными грядками с копной шипастых стеблей и разноцветной феерией на их концах они вышли обратно в парк и достигли конца озера, с которого на другой стороне были видны всё ещё казавшиеся мощными чёрные ворота, теперь будто бы только слегка припудренные золотом. Там-то Кристиан и Джон отчего-то остановились, задумавшись каждый о своём, и вместе — глядя на тот край, казалось бы, уплывающий в тумане. Берег здесь зарос мягкой низкой травой и плавно спускался к воде, что аккуратно плескалась и задевала маленький обрыв. В редком камыше около берега от чего-то скрывались пятнистые утки со своим паводком, а в отдалении грациозно плавали пары лебедей, почти что светящихся на фоне темнеющего неба и воды.

Удивительно, но всё словно замерло в тот момент; было необычно тихо, голоса людей не доходили досюда, а скрипичная музыка растворялась в накрывающей их мгле. Было настолько тихо, что Джон слышал равномерное дыхание своего адвоката, что стоял в двух шагах от него. Ему казалось, что ещё немного — и он услышит, как бьётся сердце того; отчего-то ему думалось, что Крис чем-то взволнован. Какая банальщина для Джона Константина! Но в тот момент стало плевать на всё это; хотелось заговорить о чём-нибудь, вывести разговор в нужное русло. Только вот Джон не знал, какое это — нужное. И вообще о чём он хочет узнать.

Первым, как всегда, опомнился Крис.

— Давай сядем туда. Я ведь вспомнил кое о чём. И даже принёс это, — он указал на белую, с местами обвалившейся краской скамейку невдалеке. Как только они уселись, Крис начал:

— Я тут вспомнил: мы начали партию, но не закончили. Не против? — из кейса мягко выскользнула шахматная доска и легла между ними. Джон ухмыльнулся и покачал головой: конечно он не против.

***

Удивительно, но и вместе с тем как-то слишком банально партия закончилась ничьей. Форстер признался честно, что всегда страдал одним плохим качеством: он не любил проигрывать, причём не любил как-то слишком маниакально, ревностно. Не проиграть у него становилось самой высшей целью, ради которой он шёл на любые жертвы. Джон видел, что это было чистосердечным признанием, но сам только лишь равнодушно пригладил волосы и небрежно бросил:

— Это напоминает стратегию маленьких детей: они также бестолково упрямы и желают только лишь выигрыш. А когда проигрывают, начинают истерить…

— Ну, я же такого про себя не говорил, Джон! — смутившись, воскликнул Крис, поспешно собирая шахматы в кейс. — Хотя в какой-то степени похоже…

— Зачем ты доверяешь мне свои тайны? Видишь же, что это бесполезно… — Джон откинулся на спинку скамьи и вновь посмотрел на ту сторону озера, где уже почти утопали в тумане устрашающие ворота Тет-д`Ора.

— Ничего, я привык… к этому «бесполезно», — губы Криса подёрнула лёгкая улыбка. — Оно помогает мне. Учит не доверять людям.

— Не доверять через доверие? Ты чудной, — Джон привстал и кивком головы показал, что пора идти.

— Не чуднее тебя, точно.

— Ты же ничему не учишься. Просто продолжаешь глупо верить мне, — они вышли на тёмную аллею, где раскидистые алые клёны склоняли свои ветви вниз, перемежающиеся с ними низкие деревья черёмухи скромно качались на ветру, а грязно-жёлтые тополя составляли столбы образовавшейся арки. Здесь совсем опустело за время игры; оно и понятно: близился поздний вечер, парк терял свою привлекательность и краски.

— Уже нельзя ничего поделать, ты (так получилось) — исключение. Хотя, знаешь, мне ведь и нужен был такой, как ты. Это ведь логично. Лучше пережить это сейчас, вкусить по-полному.

— Зачем тебе такая морока? Мог бы выбирать людей, подходящих тебе; неподходящих иногда уже издалека видно, — Форстер слишком незаметно оказался идущим уже плечом к плечу с ним. Но Джон уже не старался уходить; Джону уже всё стало ясно. Крис рассмеялся.

— Иногда! То-то и оно, что иногда… да какая тебе разница? Скорее всего, я садист…

— Садомазохист…

— Да? И кто же из-за меня страдает?

— Кто-то…

— …кроме тебя, — очень точно договорил за него Форстер. Джон обернулся к нему и, зачем-то усмехнувшись, кивнул. Стороннему наблюдателю бы не показался этот разговор особенным; но, кажется, для них он имел скрытный смысл. Скрытный, кажется, ясный, но ещё не до конца.

Над озером стали кружить чайки, почти неслышно, будто в отдалении, и жалобно крича. Над кроной деревьев чёрной тучкой плавно качалась туда-сюда стая воронов, каркая; становилось жутко из-за этих звуков, переливающихся по парку громким отзвучьем и завораживающим эхом. Сразу вспоминались детские сказки, где именно вот в таком вот сказочном лесу начинались какие-то невероятные приключения.

— У меня появилась идея. Жаль, что на её исполнение может потребоваться больше времени, чем я предполагал… — Форстер задумался, приложив ладонь к губам и нахмурив брови.

— А я-то тут причём?

— Притом, что я хотел поделиться с тобой. Впрочем… — Кристиан хмыкнул, покачал головой и, закинув конец спадающего шарфа на плечо, радостно продолжил: — Если ты никуда не спешишь этим вечером… а ты точно не спешишь, то… Достаточно найти хороший вид.

Джон давным-давно перестал принижать самоуверенность своего адвоката: некоторые вещи парнишка видел с ужасающей проницательностью. Несколько минут они шли в глубоком молчании, пока не свернули наконец на широкую дорогу, под углом ведущую к выходу. Правда, Крис потянул его в боковую аллею, которую было и не разглядеть среди чёрных кустов. Это была узкая тропинка, поросшая мхом; Форстер сказал, что раньше здесь была дорожка для велосипедистов, теперь её пристроили к аллее.