Капелла №6 (СИ)

Наконец они перестали подниматься и стали идти по прямой просторной улочке. Дома здесь были самыми обыкновенными, даже не старинными — всё пластиковые двух и трёхэтажки, скрывающие за собой чьи-то интересные или не очень жизни. Весьма неожиданно из-за поворота открылась чистая и белая, как первый снег, базилика Де-Фурвьер.

Честно говоря, Джон уже устал пытаться охватывать взглядом все детали, все мелочи, всю красоту таких строений. Но усталость оттого и ниже по рангу чувство, чем стремление созерцать прекрасное, потому и проиграла.

Базилика оказалась величественным зданием; бывает, видишь где-нибудь на фотографиях красивые места и думаешь: наверное, они небольшие, не такие уж и красивые, просто фотографировать умеют. Обычно это проходит с первым взглядом на это место в реальности. То же самое происходило и с Джоном. Главный вход, украшенный колоннадой и двумя широкими башнями, заставлял ощущать себя мелким и незначительным существом; сколько здесь было метров? Двадцать, тридцать? По крайней мере, человек, стоящий на ступенях, казался размером со статую, что была сбоку на фасаде, а таких статуй по длине уместилось бы штук тринадцать до конца башенок. А шпили с крестами последних уходили ещё метра на два ввысь. Чуть справа виднелась небольшая часовня с позолоченной Девой Марией на самом верху, распростёршей руки в стороны, как бы вопрошающей людей внизу «Что же вы делаете, Божьи существа?..»; да, это тоже был вход в базилику. Всё это окружало ограждение, рядом с которым приютились мокнущие автомобили. Они скорее направились к ступеням.

На самом деле, базилика производила впечатление лёгкое, ажурное, небесное, даже райское. Проходя взглядом по её разнообразному, слишком точному и создающему ощущение кружевного орнамента фасаду, по искусно выдолбленным из камня статуям с реалистичными выражениями лиц и застывшим в великом движении позами, заглядывая дальше, на тонкие изящные башни с филигранными витками, цветами, моментами из Библии, на приземистый круглый алтарь чуть дальше, на бесконечные витые ограждения и чешуйчатые шпили башен, в голову начинало приходить какое-то важное понимание, но такое же эфемерное и воздушное, как и эта постройка. Почему-то всё, раньше казавшееся сложным, теперь переставало быть таким, и мысль, только-только нервно закопошившись в голове, резко взмывала ввысь. Это оказалось чудесно, даже необычно после стольких дней дурных и тяжёлых мыслей. Не входя в базилику, Джон уже ощутил умиротворение; опять-таки нельзя было сказать, что эта пышность и какая-никакая помпезность ему нравилась — вовсе наоборот, но что-то всё же было в этом месте, как и в других старых и намоленных, как говорят прихожане, нечто возвышенное и уводящее мысль в несколько иное измерение. Душа будто вырывалась из бетонных и электрических оков этого мира и вся в золотом сиянии резко возносилась вверх, превращаясь в мелкую пыль и растворяясь в перистых облаках. Но это происходило всего лишь какое-то мгновение; секунда — и вот уже пропадает светлое небо и жёлтое сияние, а вокруг вновь обступают со всех сторон низкие грозовые тучи и хмурые серые люди, излучающие такой же хмурый свет.

Разочарование ли наступает после этого? Похоже. Джон даже вздохнул и сделал первый шаг в сторону главного хода; кажется, они с Форстером слегка зависли и подумали о чём-то своём, но в некотором смысле очень одинаковом.

На стенде перед ограждением висели какие-то объявления; Джон бегло просмотрел их и слегка опередил для себя события: нечаянно увидел фотографию внутри базилики в качестве фона одного из объявлений. Тогда ему не очень понравилось убранство: слишком ярко, вычурно, похоже на собор Сен-Низье с одним только отличием — здесь пространства было больше, соответственно, вся роскошь незаметно расплывалась в длину и ширину по всему зданию, отчего её казалось меньше. Но целый букет цветов в такой строгой белой базилике слишком не понравился Джону — он даже расхотел туда входить. Но желание хоть на чуть-чуть скрыться от гулких, как улей, капель взяло верх.

Когда они поднимались по ступеням, Кристиан заговорил:

— Каждый раз, когда я захожу в такие места, я думаю, каким великим и невозможным представляли себе это строение люди прошлых веков. Возможно, сейчас нам и кажется, что такое выстроить довольно тривиально, достаточно придумать изящный дизайн и всё такое, но отчего-то я всегда отличаю современные церкви от церквей старых. Что-то современные люди всё-таки упускают в плане своих работ и чертежах…

— Они упускают предназначение таких мест. Раньше святые места возводились, а теперь только и лишь и делают, что строятся… — когда арка с колоннами покровительственно сомкнулась над ними, Джон встряхнул зонт, закрыл его и передал Крису. — Понимаешь, чем различаются эти два похожих слова? Тогда люди, так сказать, высшей касты думали, как держать управление над низшими. И у них было одно оружие: религия. Люди низшие были глупы и фанатичны; их приводили в ужас и восторг одновременно такие здания. Они как бы говорили своей мрачностью между колоннами, что их ждёт в случае непослушания господам, а светлым красивым алтарём — в случае повиновения. Ад и Рай ещё имели своё влияние. Теперь же все слишком умные для этого и строят церкви только для галочки в какой-то отчётности, — Джон толкнул мощную дубовую дверь с массивной потёртой ручкой. — Впрочем, давай уже зайдём и на миг попробуем представить себя обычными крестьянами, что зашли на вечернюю службу.

Форстер усмехнулся и последовал за ним. В нос слишком навязчиво ударило ладаном, воском и сыростью. На пороге было ещё слишком темно и холодно, но, как только они сделали несколько шагов вглубь, на них повеяло теплом. Джон остановился, как только начались скамьи для молитв; Форстер приостановился где-то рядом. Бывает, приходя в церковь, часто наблюдаешь такое явление, особенно когда долго там находишься, когда только что вошедшие останавливаются почти на пороге и, слегка приоткрыв рот, с неподдельным восхищением, удивлением или их смесью смотрят наверх, водя глазами с одного карниза на другой, с одной колонны и на алтарь, а потом на потолок или чугунную люстру… В тот момент эти люди пребывают всем своим существованием где-то явно не здесь; им так легко, что, кажется, скоро позади них раскроются крылья и они воспарят над всем этим великолепием. Тогда с их стороны часто слышно банальные «Вау! Как круто! Красиво! Невозможно!», но их уста с радостью бы говорили что-то другое, если бы в окрылённую прекрасным голову приходили нужные слова. А может, слов таких и вовсе нет? Лично Джон убеждался в этом каждый раз, когда прикасался к архитектуре прошлых веков. Вероятно, под силу придумать нечто оригинальное только писателям; эти стены впитали в себя уже достаточно «Прекрасно и чудесно!».

Увиденное резко отличалось от фотографии, и виной тому была то ли погода, то ли плохое освещение базилики. Казалось, будто бы сейчас какой-то нерадивый фотограф решил наложить на ту фотографию чёрно-белый фон и немного сепии, а также чуть-чуть выделил огоньки в люстрах и канделябрах, чтобы отличались от общего фона. Казалось, дождь смыл не только пыль, но и краски (причём изнутри) этого собора. А серые ниточки света, даже проходя сквозь яркие витражи, всё равно оставались почти нетронутыми и ложились на каменный пол тёмными и густыми, слишком депрессивными бликами. Кажется, и золото поблекло, и цветы рядом слегка завяли, и яркий расписной потолок весь осыпался, оставив после себя отскобленную поверхность, напоминающую рисунки. Веяло каким-то холодом, Средневековьем и страданием.

Они с Крисом решили уйти с прохода и уселись на ближайшую скамью. Там адвокат наконец опомнился и тут же заговорил:

— А мне почему-то легко представить себя каким-нибудь крестьянином… Вот правда! — воскликнул он, завидев усмешку на лице Джона. — Это же ведь достаточно просто, если вокруг ещё и такое здание… Знаете, обычно оно выглядит более радостным и пышным; дождь за окном всё портит, а света здесь всегда мало…

— По моему скромному мнению, церкви не должны выглядеть слишком радостными и пышными, — тут же категорично возразил Джон, помотав головой. — Человек, приходя сюда, должен думать, а не глазеть. Но здесь куда лучше, чем в Сен-Низье, — он притих и прислушался к дождю, бренчавшему по окнам; отчего-то было приятно в церковной полутишине услыхать это лёгкое успокаивающее бренчание; теперь оно не раздражало, как под зонтом. Кристиан тоже помолчал и прислушался. Через минуту он, подняв голову к потолку, с улыбкой произнёс: