Капелла №6 (СИ)

Кристиан был чуть ниже его, потому и зонт держал низко, чем нужно было; Джон макушкой раз из раза ударялся о железные прутья, но почти не обращал на это внимания. Где-то в середине пути он аккуратно перехватил ручку зонта со словами «Теперь я несу»; ладонь Криса секунд пять после этого была там, а потом медленно соскользнула вниз. Джон ощущал эту горячую кожу и был даже недоволен тем, что источник тепла резко пропал. Этот момент был слишком сокровенным, чтобы обмусоливаться ещё и со всех сторон.

Они шли не в ногу, потому и каждый раз ударялись плечами, но никто из них впоследствии так и не поменял шаг. Видимо, было и в этом нечто, что, по крайней мере, не раздражало их.

Пару раз они начинали разговор ни о чём; Кристиан знал, когда стоит начинать разговор, а когда — молчать. Дождь не думал утихать, и его бархатный шелест наравне с гулкой симфонией капель о зонт невозможно гармонировал с негромким, чуть хриплым голосом адвоката — наверное, он был немного простужен. И как успел заболеть, если отвратительно холодная погода началась только сегодня?

— Надеюсь, не раздражу вас своим голосом. Сегодня он ужасен, — адвокат улыбнулся виновато, глянув на него слегка хитро исподлобья.

— Как же ты успел простыть? Слишком мало дней настоящей осени было…

— Этого достаточно! Знаете, порой чему бы то ни было хватает всего ничего, чтобы развиться в нечто большее. Особенно если этого меньше всего ждёшь…

На это Джон только хмыкнул: иногда Форстер, сам того не понимая, говорил слишком серьёзные вещи, применяя их при этом к совсем обыденным событиям. Это выглядело, на его взгляд, несколько нелепо, но оттого — не менее таинственно. Точно: что-то в этом парне было загадочное, хотя и казалось, что он как открытая книга. Аура мистики, отсутствующая у Чеса, появилась у Кристиана. «Может, это у всех, вернувшихся из Рая?..» Может быть, им там нашёптывали какие-то истины, тайны, тень от которых даже после возвращения в земной мир не пропадала с их лиц? Джон знал многое, но, конечно, не всё. Особенно касаемое Рая — его остановили на полпути, увы.

========== Глава 13. Меланхолия дождя. ==========

— Я обнаружила, что в людях бесконечное множество тайн. Ты веришь, ты думаешь, что понимаешь их, но их молитвы всегда скрыты от тебя, похоронены в их сердцах. Ты никогда не узнаешь правду, но иногда решаешься им доверять…

«Инсургент» Вероника Рот ©.

Хоть день и был в самом разгаре, небо просветлело лишь до предзакатного цвета, какой бывает летом. Всё ещё веяло грустью и удручённостью с маленьких серых улочек, вздымающихся вверх, по которым они шли. Вероятно, обеденный перерыв подходил к концу: многие люди скорее спешили добраться до тёплых офисных кресел, разноцветных папок вокруг и нескончаемого чая. Наверное, это было единственной целью каждого пробегавшего мимо них человека, прикрывающегося кейсом или файлом для бумаг от дождя. И только они с Кристианом — неспешно идущие под одним зонтом, никуда не спешащие и вызывающие у прохожих мысль «Как можно гулять в такую погоду?» — были единственными молчаливыми созерцателями этой «дождевой» суеты.

Как сказал Крис, сначала они должны будут подняться до базилики Де-Фурвьер, а до этого обязательно пройдут по парку, каменные лестницы которого уходят вверх, к белым башням. Джону захотелось ещё послушать своего адвоката: он попросил его рассказать о той самой базилике, если простывший голос того позволял. Форстер отвечал, что ему сейчас как раз таки могут помочь только хорошие разговоры о чём-нибудь, но никак не лекарства и молчание.

Джон слушал и заслушивался, порой настолько, что переставал понимать суть. Ему был важен сам факт говорящего Кристиана, были важны те мелкие детали во время рассказа, присущие Чесу, будь то неожиданная загадочная улыбка не к месту, передёргивание плечами не столько от холода вокруг, сколько от холода исторического, резкое хватание за рукав во время слишком эмоциональных моментов. Всё это казалось Константину знакомым и до ужаса ожидаемым, но… но всё-таки безумно приятным. Он уже давно не видел такого, отчего бы испытал самое наиглупейшее, но оттого и самое утешительное чувство на свете — ностальгию. Правда, с ней стоит только переборщить — и вот уже вместо утешения получаешь сильнейшую боль, удар под дых. Но всё просто: ностальгия изначально утешает болью. И если пресытиться ею, то можно с головой уйти туда, в тот омут невозврата.

Отчего-то Константин стал понимать: он смог выкарабкаться из этого омута. И теперь, вновь оказываясь близко к нему, он не терял самообладания. Неужели прошлое стало для него действительно прошлым? Джон мог и сам себе поставить диагноз: нет, ещё не стало. Для таких праздношатающихся и вечно ветреных людей прошлое — это нечто святое. И будь оно хоть тяжеленным грузом, эти люди всегда таскают его с собой. Глупость? Кажется, да. Но если б не было глупостей, не было бы этого мира вокруг.

Они стали потихоньку подниматься по узким каменным ступенькам; вокруг желтела влажная трава и печально гнулись под ветром липы и клёны. Всё уже не слегка подёрнулось противной жёлтой заразой — и деревья, и трава, и даже цветы. Джон не замечал этого, когда здесь было тепло и солнечно; видимо, с дождём всё резко начинает стариться: вот уже замечаешь, что цветы совсем пожухли, и приятное шуршание под ногами сменилось гулким хлюпаньем коричневого гнилья, и чёрных пустых веток стало больше… Если оглянуться, внизу виднелись серовато-кирпичные черепицы друг на друга наставленных домов. Здесь почти оканчивалась туристическая тропа и начинались жилые кварталы; единственное, что привлекало внимание туристов, была базилика.

Джону вдруг пришла на ум одна мысль, и, когда Форстер замолчал, он начал:

— Знаешь, я вдруг понял, что есть общего в каждой истории про священное место, будь то огромный собор или неприметная церквушка… Там всегда есть место унижению, гонениям, презрению… почти всякая церковь здесь подвергалась нападкам со стороны других конфессий или власти. А если не это, так обязательно что-нибудь другое. И всегда эти стены выдерживали всё, а люди всегда восстанавливали их до мелочей. Это удивительно, хотя, наверно, и не ново…

— В чём-то вы правы… — Кристиан непроизвольно вздрогнул от порыва ветра и поспешил застегнуть куртку до конца. — Конечно, к церквям это особенно относится, но… — Джон повернул голову в его сторону и встретился с серьёзным, даже излишне серьёзным взглядом. — Но не считаете ли вы, что почти каждая история — любая, история всего мира или страны, или определённого народа, а может, и отдельно взятого города, или даже какой-то незначительной вещи, в конце концов — каждого из нас, обычных людей; не считаете ли вы, что все эти миллион историй обязательно содержат в себе боль, унижение и страх? — Кристиан нахмурился. — Каждая, Джон, каждая… не только святые места. У вас наверняка есть на памяти подобное, у меня — тоже.

— А я тебе скажу даже больше… Крис, — у Константина чуть не сорвалось — «Чес». — Из-за этих мрачных историй люди и находят себе друзей и любовников. Они ищут тех, чья боль похожа на их собственную. При этом истории могут быть разные… Но так-то да, я тоже считаю, что везде есть что-то плохое. Впрочем, это ведь какая-то избитая истина, да?

Кристиан хмыкнул, но не усмехнулся, и сильнее поёжился. Его взгляд теперь блуждал по асфальту, окрашенному в грозовые тучи, что отражались в воде.

— А в вашей жизни был человек, который… ну, со схожей болью?

— Может быть… — внутри что-то похолодало. Ни причины, ни последствия — просто секундный лёд, и вновь всё как обычно.

— А у тебя?

— Наверное, пока нет, — Крис улыбнулся одной из тех милых улыбок, когда на щеках видны ямочки. Джон смотрел на него и думал: какую боль вписал ему в карточку его жизни блаженный Рай? Что такое выдумал? Жизнь Чеса ему была известна почти от и до; жизнь ново переписанного Чеса ему оставалась неизвестна. И узнать её — дело почти невозможное.

Джон задумался над своим «может быть»; тут уже не может быть, тут точно. И, наверное, совсем-совсем понятно со стороны, о ком он подумал, когда решил, что точно. Он подумал о человеке рядом, внутри души которого был целый неизведанный ему мир. Парадоксально было шагать, говорить о важном «может быть» и почти касаться плечом этой «схожей боли». Но кто ему был Чес? «Хах, явно не любовником. И точно не другом…» Знакомым? Звучит дёшево. Вероятно, для таких запутанных отношений не придумали названия. И о таком задумывался не только он один — миллионы и миллионы людей…