Капелла №6 (СИ)

Джон не понимал, почему сжалился над ней — казалось бы, столько умирающих людей через него прошло… Наверное, везде есть место исключениям. Это многострадальное существо поразило его скорее длительностью своего слияния с демоном и ещё сохранившимся разумом. А может, в ней была какая-то трогательность, присущая только умирающим. И Джон просто пожалел её. Вероятно, это отвратительное чувство всё-таки ещё было актуально для него.

«Ей могло бы исполниться только двадцать лет! Как и Чесу, когда он умирал…» — Константин не совсем понял, почему вспомнил о водителе. Наверняка только из-за возраста. И смерти. И из-за огромных перспектив, открывающихся перед ними, ещё совсем молоденькими. Джон аккуратно и максимально вытянул тело девушки из углубления, чтобы, когда нашли мужчину, сразу же увидели и её. Он не хотел, чтобы её тело, и так испещрённое испытаниями Ада, ещё и после заслуженной смерти позорно тлело, к тому же, за Девой Марией — какая аллегория и какой срам! Когда он перетаскивал её, полоска света упала на её лицо — оно стало иссушенным и ещё более некрасивым. «Годы дают своё, — думал Джон. — Всё-таки ей должно было быть далеко за семьдесят».

Глоток свежего воздуха, тусклые облака и тёмные унылые дома показались невероятно весёлыми и радостными Джону, когда он вышел наконец из затхлого трабуля. Но если его лёгкие освободились от тяжести, то в душе остался твёрдый сгусток — как будто вся влажная тьма подвала собралась в плотное облако и повисла в нём самом. Жуткое ощущение. Джон не понимал, откуда у него взяться такому — количество виденных им подобных существ, порой ещё более запущенных, превышает трёхзначную круглую цифру. Так отчего ж? Наверное, из-за того, что он заговорил с ней… Константин не мог простить себе такую слабость. Вероятно, то влияние на него общения с Кристианом — он сделался малость мягче и… какое противное слово, но — добрее!

Джон не понимал, почему почти многое в своей повседневной жизни он переводил на своего адвоката или его прошлую реинкарнацию. Было ли то маниакальным желанием обвинять последнего во всех своих грехах или просто случайности, становившиеся в один ряд и потому кажущиеся чем-то странным? Скорее всего, это какой-то микс всего вышеперечисленного. Джон посчитал себя бы дураком, если бы не понимал, что держит ещё глупую и совсем никчёмную обиду на Креймера — однако это отголоски материалиста внутри него, который ещё, между прочим, был жив. Он потратил такие деньги, столько времени и сил и это всё — впустую, к тому же, навлёк на себя беды. Он порой ужасался, вспоминая всё это, но вовремя закрывал для себя эту тему, иначе — сошёл бы с ума. Всё-таки этот поступок, с какой стороны ни посмотри, останется и будет для него самым нелогичным и ошибочным, которые он когда-либо совершал. Причину и достаточное оправдание он ещё не нашёл — и неизвестно, когда это произойдёт, если вообще, кстати, произойдёт.

Джон зашагал в сторону набережной Соны — ему нужен был первый мост, чтобы перебраться на ту сторону. Ему очень хотелось закончить все дела сегодня, но что-то сильно отвлекало его от здравых мыслей — наверное, камень из его тяжких дум, спутанных вместе, который повис на его сердце. И тяжкие думы не ограничивались произошедшим сегодня, нет… Обычно такое состояние является своего рода суммой всех подобных мыслей; и таких мыслей у него всегда и во всё время было предостаточно. Джон подумал, что верное решение: сходить прогуляться до следующего места, но весьма и весьма ошибся…

«Видно, я совсем потерял форму, раз так сдулся. Почаще мне нужно разговаривать с жертвами, чтобы не жалеть их потом…» — Джон сплюнул и ускорил шаг. Вероятно, он так и сделает.

Часы показывали половину одиннадцатого; по крышам вновь гулко застучали капли — дождь не спешил заканчиваться. На улицах вновь стало серее и более уныло — так бывает в первые минуты перед ливнем, когда ещё вроде бы не сильно льёт и нет необходимости доставать зонт, но всё равно капли часто и надоедливо бьют по макушке. Это то самое время, когда люди начинают либо торопиться под укрытие, либо усердно раскрывать зонтики; лишь единицы поднимают голову выше, подставляя лицо дождю, и улыбаются. У Джона не было зонта и ближайшего укрытия, поэтому он угрюмо шёл по улице, где крыши закрывали хотя бы половину асфальта. Но от сильно навязчивой мысли не убежать просто так; Константин понял, что хуже, когда точно не знаешь, в чём суть той мысли. Уж лучше знать, правда. Хотя совсем недавно он думал иначе.

Удивительное дело: с ним в эту осень происходило что-то невообразимое. Если не брать в расчёт дурацкую и всем поднадоевшую поездку в Лион по сомнительной причине, то находилось множество других моментов, когда он вёл себя очень и очень странно. Он бы не очень поверил, скажи ему три недели назад, что он будет гулять с «новым» Креймером по красивому городу, оставлять большие деньги в кафе и ресторанах, наслаждаться жизнью и ждать завершения дела, при этом стараясь сблизиться с собеседником. Ну, бред и только, воскликнул бы тогда Джон. А если ещё присовокупить к этому сегодняшнюю излишнюю заботу о той девушке!..

Нет, тут же решил Константин, эти мысли мало того, что противны, так ещё и жутко пафосны и тривиальны! Лучшим решением было бы не задумываться над этим и особенно прошлым. «Уж чего-чего, а прошлого меня явно не вернуть…» Только вот до какого времени неведение будет осчастливливать его? Он уже столкнулся сегодня с тем, что не знал, как лучше: знать или не знать. И каждую минуту находились доводы за или против. Это слабо сказать, что надоело и опротивело ему.

Отчего-то он чувствовал, что обязательно сходит сегодня на исповедь. Как такового, явного греха нет, в котором он хотел бы исповедаться, но хоть там он мог попытаться развязать тяжёлый клубок своих мелочных мыслей; или найти ниточку, за которую следовало тянуть.

Джон решил больше не думать о таком слишком глубоком и серьёзном: смерть, наконец настигшая бедную девушку, — есть спасение и он был в этом убеждён, а глупости, что он нещадно совершал всё это время, — лучше не комментировать и оставить в покое. Пока не стоит бить тревогу, ведь не всё же в его мировоззрении пошатнулось. Или оно и нужно и даже хорошо, что должно пошатнуться? Джон начинал догадываться, что до веры в себя, как ему говорил священник, ещё далеко. Впрочем, всё это только понятия эфемерные: вера в себя, мировоззрение, даже смерть в своём роде — тоже эфемерно. Что же остаётся в итоге? Константин задумался: наверное, только он и неспешно текущая жизнь вокруг него. «Нет, если б я стал философом, то точно бы сдох», — он рассмеялся про себя и решил, что хватит с него на сегодня этих дум. Пусть будет так, как должно быть. Хотя сколько раз он обещал себе не задумываться об этом, боясь впасть в ту же хандру? Раз двадцать? Больше?

Он повернул в первый попавшийся паб и спросил у бармена, где можно позвонить. Ему был указан телефон в дальнем конце зала; Джон кинул пару монеток и, полистав тут же лежащий справочник номеров, позвонил в полицию.

Представился другим именем, дал совершенно выдуманный номер телефона и рассказал совершенно выдуманную историю, как он услыхал звуки стрельбы рядом с таким-то трабулем около собора. Ему тут же посоветовали не паниковать, отойти на безопасное расстояние от того места и сказали, что скоро приедут. Джон повесил трубку и вышел из паба; уж лучше, если ту девушку найдут как можно скорее. По крайней мере, что-то явно значимое и мешающее сгинет наконец из его сознания. Всякое дело важно завершить, чтобы не думать о нём.

Джон не ощущал в себе сил идти в следующее место и что-то там делать. Именно поэтому он бездумно стал бродить по улицам, напоминавшим чёрно-белые кадры из старых фильмов о повседневности — только, наверное, машин было поменьше, а особого, настоящего осеннего настроения — побольше. Хотя насчёт последнего Константин бы поспорил…

Разразился ливень, изредка громыхали разряды молний, отражаясь тысячами искр в бурлящих лужах; машины пролетали по этим лужам и издалека напоминали ужасных тёмных монстров-громад с горящими глазами-фарами и невероятно шуршащими крыльями-волнами по бокам от луж. Идти приходилось почти впритык с домами, чтобы не промокнуть с ног до головы. Однако отнюдь не хотелось пережидать дождь где-нибудь; часто именно осенью хочется побродить по припудренному от тумана городу в любую погоду, думая о своём или вовсе ни о чём не думая. Джон, как известно, никогда не отличался задумчивостью и уж тем более его нельзя было назвать флегматичным романтиком, коих высыпает на улицу в такое время множество, однако ж и он поддался той лионской хандре, как говорил Кристиан. Он не думал и ничего почти не замечал, но вместе с тем чувствовал, что что-то с ним невольно происходило. Это чувство не есть волнение или тревога, не умиротворение или беспечность, не лёгкая радость или внутреннее душевное оживление, и уж тем более не ощущение счастья или жуткого упадка — нет, это всё не подходило для описания… Скорее, то было умеренной гармонией всех этих состояний и эмоций, приправленной личным мировоззрением и ситуацией.