Капелла №6 (СИ)

Впрочем, описывать это — зря тратить время. Достаточно в определённый период жизни выйти на усыпанную жёлтыми листьями улицу, вдохнуть поглубже остывающего летнего воздуха и ощутить нечто… или не ощутить.

Мутные ручьи стекали по выемкам вниз по улицам; Джону казалось: он идёт также быстро, даже бежит и почти несётся… Наверное, то — всего лишь обман; когда-то давно его жизнь неслась с почти такой же бешеной скоростью — и то не было обманом. А сейчас… сейчас казалось, что он живёт слишком медленно, хотя на деле — только неторопливо. Поначалу он сопротивлялся и совсем не знал, что делать, когда нет никакого плана на день, но потом (видимо, только вчера или позавчера, а может, и сейчас) согласился впервые позволить неспешному течению жизни нести себя. Он сам себе напоминал выбившегося из сил человека, яростно гребущего по спокойному морю к берегу, который потом уже начал захлёбываться и почти тонуть, как понял: можно лечь «звездой» и изредка подгребать руками в нужном направлении, и его самого прибьёт к берегу волнами. Глупо и просто со стороны, но не тогда, когда ты — тот самый человек.

Он пересекал улицы и перекрёстки первого округа по лоснящимся от влаги мостовым и тротуарам; несмотря на то, что ещё не пробило полдень, небо вобрало в себя всю мглу ночи, и зажглись фонари. Сверху город будто прикрыло ватой, впитавшей грязь, пары которой витали по улицам в виде туманов. Наверное, когда-то так рассуждали люди; интересно, как они объясняли себе молнию?

Джон двинулся по одной из кишащих своей жизнью улочке к набережной — нужно было перейти мост. Отовсюду из приоткрытых дверей разило уютными запахами кофе, сладковатых булочек и деревянной мебели; в такое время включали на полную мощность весь свет, стараясь сделать так, чтобы в окнах на фоне хмури отражался только зал и его убранство. Люди усердно старались забывать о происходящем снаружи, хотя рано или поздно должны были выйти на крыльцо и пропасть в холодном дождливом сумраке. Джон хотел стать одним из таких обывателей, но, увы, ноги несли его всё дальше и дальше, не задерживаясь на порогах кафешек.

Излишне говорить о его промокшем насквозь пальто и струйках воды, стекавших по лицу. Единственный плюс в данной ситуации: отсутствие ветра. С ним всегда холоднее. Однако, приближаясь к реке, Джон всё чаще ощущал, как непроизвольно вздрагивал от мелких порывов.

Сона несла свои серо-зеленоватые воды, пенилась, волновалась, хлестала о прибрежные валуны вдалеке. Мост Сен-Жорж, и при хорошей погоде казавшийся узким и несерьёзным (в сравнении с мостом Бонапарта, конечно), теперь вообще смотрелся нелепо и хлипко со своими красными железными перилами и отсутствием столбов, укреплённых в воде. Из сточных труб в реку лились целые водопады. Джон проходил мимо какого-то маленького садика с поникшими цветами; там валялась лопата и комья размякшей земли. Ему пришло на ум: было бы хорошо, если б ту девушку хоронили не сегодня и не завтра, а когда земля высохнет. Хоронить человека в грязи казалось ему сущей скверностью.

Он перешёл мост, направился вглубь той части Лиона. Здесь они планировали гулять с Кристианом. Эти места были ему незнакомы вообще. Наконец, тоскливый размытый пейзаж с видом на сероватую теперь башенку базилики Де-Фурвьер ему надоел, и он свернул наугад в первый попавшийся паб на улице Сен-Жорж. Там его со всех сторон объял уют, тепло и жёлтый цвет, в коей были окрашены шкафы и некоторые диваны здесь. Конечно, не совсем приятный цвет для Джона, но сносно. Там он провёл по меньшей мере четыре часа, заказывая напитки «разного калибра» и задумчиво (на самом деле без мысли в голове) глядя в окно. Он отворачивался единственно затем, чтобы отпить и один раз — чтобы набрать адвокату сообщение: «Если будешь свободен раньше, приходи в паб на Сен-Жорж».

***

Джон ожидал увидать Форстера не раньше трёх, а в итоге заметил знакомую тёмную шевелюру и перебегающий со столика на столик взгляд карих глаз в два часа пополудни. Он окликнул парнишку, и тот, мелко улыбнувшись, подошёл к нему.

— Ты рано. Я думал видеть тебя минимум в три.

— Ну, вы же написали мне… Я вам ответил, что приду в два. Даже звонил, — Крис уселся: вид у него был несколько домашний и более привычный для Джона — то ли это из-за его чёрного пальто, очень похожего на пальто Джона, то ли из-за тёмной фиолетовой кофты, у горла которой виднелся воротник рубашки (слишком по-будничному и минимум официоза). Только чёрный кейс и невыносимый для Константина пиджак напоминали о его работе.

— Я не смотрел… Хочешь выпить?

— Если только кофе… — Форстер подозвал официанта и заказал капучино, а потом обернулся к нему. — Что-то вы выглядите сильно замученным…

— Или меланхоличным, — усмехнулся Джон, вновь поглядывая в окно. — Если я впаду в вашу лионскую хандру, я стану лионцем?

— Станете, — хмыкнув, кивнул Кристиан и подпёр руками голову. — Жаль только, что не по паспорту.

Они помолчали минут пять, пока не принесли кофе; молчание бывает нужным в моменты, когда оба собеседника думают о своём, и это невероятно, когда собеседники это хорошо чувствуют и умолкают в нужное время. Джон подумал об этом и легко ухмыльнулся, взглянув на призадумавшегося Криса: тогда он обязательно прикрывал ладонью рот, а весь свой взгляд фокусировал на определённом предмете так, что, казалось, будто ничто его в мире не интересовало, как это. Но он вовсе не казался отрешённым — в любую минуту был готов откликнуться.

Всё окно блестело крупными каплями; фонари выключили и зря — ничего нельзя было разобрать на улице. Кофе Кристиана остывал и расточал свой дымок вокруг. Наконец Джон заговорил:

— Что, ещё идёт дождь? А то ничего не видно.

— Идёт… — Форстер глянул на кофе с удивлением, будто забыл, что заказывал его, а потом взял чашечку в руки.

— Я не знаю, как мы сегодня будем гулять. Небо чуть-чуть светлеет на востоке, но неизвестно, куда дует ветер. Возможно, погода ещё разгуляется. А вы, кажется, сегодня изрядно вымокли… — он посмотрел на вешалку, где висело пальто Джона: под ним накапала целая лужа.

— Я сегодня был кое-где… — Константин подумал, что… впрочем, на самом деле он ничего не думал — просто говорил как есть. Кристиан весь обратился в слух, забыв даже про кофе, который он поднёс ко рту.

— Я был с утра в том трабуле с Девой Марией. Ну, рядом с собором, помнишь? — хотя как Форстер мог не помнить? — Последние лет пятьдесят, если не больше, за статуей сидел демон. И никто о нём не знал. Сегодня там был убит человек — захвачен демоном. Трупы оттуда просто оттаскивали, списывая на всё что угодно, а желающие посмотреть за статую превращались, собственно, в эти трупы.

— Это… — Форстер проглотил какое-то слово, а потом затараторил: — Почему же они посягают на святое, Джон? Я всегда думал, что всем таким священным можно нечисть эту отгонять… они не боятся?

— О, они уже давно почти ничего не боятся! — иронично воскликнул Джон, помотав головой. — Но суть не в этом, Крис… Тебя удивляет, я вижу, но меня уже давно нет. Тут нечто другое… Я увидел этого демона и разобрался с ним. Теперь людям нечего бояться.

— Слава богу! — Кристиан был так нешуточно взволнован, что даже выдохнул и опёрся о спинку стула.

— Знаешь, бывают такие демоны, которых ты видел у себя в доме, у твоих верхних соседей… Кстати, как они поживают?

— Ничего так… Только, кажется, кого-то из них в психбольницу забрали… — тихо проговорил Кристиан и стал большими глотками поглощать кофе.

— О, это нормально. Так вот, те демоны были сильны без проникновения в человека. Тот демон, с которым я встретился сегодня, был совсем другого рода: он становится тем сильнее, чем дольше сидит в человеке. Ты представляешь, какой силы он достиг, сидя в человеке целых полвека? После такого многие теряют рассудок, но здесь… это была девушка, — Джон остановился, почему-то вспомнив не угасшую красоту, а пропавшую в небытие жизнь. — Ей было от силы двадцать лет. Она не помнила почти ничего. Она просила рассказать о произошедшем с ней, попросила дать ей время на помолиться, но потом призналась, что и это забыла. Я читал ей молитву. Несмотря на сопротивление демона, она держалась. Она была очень тиха и мила в сравнении с другими жертвами, что были у меня. Знала, что её ждёт смерть, и даже улыбнулась… Когда я готов был стрелять, она сказала, что вспомнила, как её зовут: Элизабет и она была актрисой. Этот случай был бы «один из», если не её мужество и возраст. Она даже вспомнила о том, что было модно в её время, и наконец освободилась.