Капелла №6 (СИ)

— Вот оно как… а я и правда думал, что это в честь якобинцев, которые революционеры, — Джон чувствовал, что ни разу бы в жизни не стал говорить о таком; но в последний момент подумал: его жизнь слишком неинтересна, чтобы сейчас молчать и не говорить о таких вещах, о которых бы он ни разу не заикнулся. К тому же, эти пространные разговоры и слушание звонкого голоса Кристиана вовсе не раздражали, а очень наоборот; даже немного отвлекали от мрачных мыслей, могущих закрадываться в голову Джона в любое время.

— О, это ошибка многих приезжих! На самом деле, Лиону не за что чествовать этих людей… Впрочем, это уже глубокая история. Она нам ни к чему, — в это время они дошли до улицы де Брест и стали идти по ней вверх.

— Жаль, что мы не встретились чуть раньше, потому как недалеко от нас находится площадь Белькур — одна из красивейших площадей Лиона. Точнее, это парк, там чудесно, особенно в весенне-летний период, но и сейчас там цветут поздние цветы, и не со всех деревьев опали листья. Там стоит величественная статуя Людовику Четырнадцатому, который, я уж думаю, вам известен хотя бы по школьной программе. Там фонтаны, прекрасный вид на Базилику Нотр-Дам-де-Фурвьер!..

— Если ты считаешь, что нужно туда сходить, давай сходим.

— Посмотрим, будете ли вы такого же мнения, когда мы пройдём всё то, что запланировано на сегодня.

— Нет-нет, это я посмотрю на тебя, в каком состоянии будешь ты, ибо мне, человеку, живущему в Лос-Анджелесе, ваши расстояния кажутся мизерными.

Примерно так и продолжалась их прогулка: много созерцания, совсем мало — мелких перепалок и достаточно — какой-то установившейся между ними то ли нежности, то ли взаимопонимания, то ли их симбиоза. Джон начинал понемногу открывать для себя этот город, полный тайн, очарования и кокетства; вот и узкая улочка с не очень приятным для него названием Мерсьер представилась в новом свете — оказывается, то было место торговцев и само название шло от слова «меркатор»(торговец). Именно сюда наравне с торговцами перебрались и печатники, своим ремеслом внёсшие огромный вклад в процветание Лиона; в шестнадцатом веке Лион был третьим в Европе среди центров книгопечатания. И именно на этой улице, в одной из мастерских, работал гравёром известный Ганс Гольбейн Младший. Однако ж, увы, эту улицу постигли и несчастья: к середине прошлого столетия торговые лавки исчезли оттуда, заменившись борделями и секс-шопами, что сильно подпортило репутацию улицы. В 70-х годах мэрия решила избавиться от старинных домов, и именно поэтому в северной части улицы можно наблюдать низкие панельные дома. Правда, дома пятнадцатого века здесь всё же сохранились благодаря жителям; Джон мог приметить их, когда входил со стороны площади на де Брест.

Они продвигались по той же улице де Брест; в конце концов Крис предложил перейти на параллельную ей улицу Президента Эдуара Эрьо — она была, по его словам, «шире и просторнее, да и камень, из которых сделаны дома, был белее и ярче». Для этого они достигли первого перекрёстка и перешли на Тюпен — тёмную улицу, сужавшуюся вдали. Улица Президента Эдуара Эрьо была действительно в два раза шире предыдущей; они вышли и увидали ряд зелёных деревьев на той стороне, росших, казалось, из крыши кафе.

— Мне кажется, или каждая улица имеет свою собственную атмосферу? — вдруг спросил Джон, перед этим о чём-то задумавшись. Кристиан посмотрел на него и усмехнулся.

— О да! Конечно, я хоть и живу здесь, но совсем не в центре, но бываю много где из-за работы, потому имею уже некоторое мнение о здешних улицах. Например, эта улица полна помпезности и пафоса; здесь много фешенебельных магазинов. Кстати, если нам повезёт, мы сможем пройти по трабулю… знаете ли вы, что это такое?

— Какие-то катакомбы? — Константин повёл бровью. Кристиан тут же рассмеялся, что заставило того почувствовать себя неловко.

— Нет-нет, это отнюдь не катакомбы, а просто подземные улицы, я бы даже сказал, что крытые. Их разбросано по Лиону несколько сотен. Во времена Ренессанса, когда началась плотная застройка домами, появилась необходимость в создании таких трабулей. Вход в трабуль закрыт дверью, а сам он проходит под домом, потом выходит во двор и проходит через противоположную часть дома. Таким образом, можно войти в одну улицу, а выйти — совершенно на противоположной. Но трабули не сокращали путь, ведь они состоят из темных переходов и крутых лесенок. В их сплетении можно потеряться. Нынче они охраняются государством. Однако это очень любопытное место, и, если мне не изменяет память, чуть дальше мы встретим такой трабуль и перейдём вновь на де Брест, чтобы зайти к собору спереди.

— Там, должно быть, темно и очень неуютно… — заметил Джон.

— Отнюдь! Правда, что темно — не поспоришь, но очень даже уютно. Вы увидите! Они, несмотря на свою запутанность, для местных жителей порой очень сокращают путь. Но вам одному, конечно, я бы не советовал так переходить… да и мест таких вы не знаете.

— Слушай, я плутал по настоящим катакомбам. Думаешь, я заблужусь в этих трабулях?

— О, всё забываю вашу профессию… Наверное, вам не впервые таскаться по таким местам… — едва сдерживая усмешку, говорил Кристиан, лукаво на него поглядывая.

— Я тебе ещё больше скажу: наверняка в ваших les Traboules (сказал специально по-французски и нарочито исковеркал) водится демонов столько, сколько вы себе даже не представляете. Поэтому это я бы тебе не советовал там ходить слишком поздно…

Крис не стал спорить, наверняка припомнив недавнее приключение. Жуткие воспоминания были явно свежи в его голове; Джон даже пожалел, что перевёл тему на свою любимую.

Они молча прошли до перекрёстка с улицей Гренет — здесь, увы, не происходило ничего выдающегося и здесь не жил никто известный; здесь было просто красиво и приятно гулять. Правда, Кристиан тут же добавил, что, может, тут что-то и происходило, но не попало на страницы истории.

— История, конечно, интересная вещь, однако мы не можем уловить каждого вздоха тех людей. Мы не знаем, какие мелкие радости или горести здесь происходили, наверное, потому, что они мелкие. Кстати, я вспомнил про ещё один трабуль, среди туристов неизвестный, но известный каждому жителю. Правда, нам придётся пройти слегка лишнее и собор мы увидим таки сначала сзади, но, думаю, оно того стоит. Уже скоро мы дойдём до улицы Пулайри — именно там установлены часы, вокруг которых шли ожесточённые споры: можно ли их выставлять на аукцион или нет? В конце концов не так давно их хотели бы поставить на продажу за (если я не ошибаюсь) более чем 150.000 евро, но указ мэра Лиона помешал этому. После помощник следователя по этому делу писал, что продажа тех часов невозможна по нескольким причинам. Самая забавная из них — чтобы отделить часы от стены, необходимо уведомить архитектора, а это уже невозможно…

— Смешные вы люди, жители Лиона… — усмехнувшись, ответил Джон. — И что ж, эти часы были какими-то особенными?

Между тем они шли скоро, уже позади них оставался какой-то перекрёсток; Форстер улыбался, а потом проговорил:

— Впрочем, если повернёте голову налево, сможете сами посудить, — он махнул за плечо Джона, слегка к нему повернувшись. — Их хотели скупить многие богачи не только Лиона или Франции, но и мира. Они были сделаны в 1852 году и до сих пор работают; считается, что это часть стены, как бы украшение, а не отдельная часть. Именно это и помешало поставить их на аукцион.

Джон обернулся: часы представляли собой обыкновенные часы тех столетий из дерева, с огромным белым циферблатом и фигурными чёрными стрелками. Сам фасад с двух сторон был отделан широкими завитками, сверху его прикрывала как бы полукруглая многослойная крышка. Под этими часами виднелась дощечка, на которой виднелись золотистые надписи на французском и та дата, которую сказал Крис. Ещё ниже находился стеклянный стеллаж с какими-то механизмами.

Кристиан сказал, что им нужно не в сторону часов, а направо. Там, за МакДональдсом, по его словам, находился музей истории, в котором и был сделан трабуль. Улочка Пулайри отличилась домами кремового цвета и ажурными окнами; Джону не нравилось засилье различных магазинов и кафе на первых этажах и отелей и хостелов — на всех остальных. Ему хотелось бы думать, что там живут потомки каких-нибудь местных князей, чиновников, королевской прислуги. Он поделился этой мыслью с Кристианом, на что тот задумчиво ответил: