Вторая жизнь Дмитрия Панина (СИ)

Наташка все видела, но ей надо было спихнуть хоть как-то экзамены и закрыть второй курс.

Дима ей помогал, и делал это с большой охотой: он оживлялся, взгляд становился сосредоточенным, объясняя дочери теорему анализа, он находил точные слова и формулировки. Слушая отца, она одновременно вспоминала обрывки разговоров, отдельно брошенные слова, все то, что было в ее прошлом связано с именем Дмитрия Панина, и только теперь осознавала, какое глубокое уважение, несмотря ни на что, испытывали к нему ее мать и приемный отец, и она сейчас хорошо понимала, почему: фантастически красивым и логически совершенным возникал, выстраивался в ее уме мир математических абстракций, который раскрывал перед ней Панин, ее родной отец, от которого, как совсем недавно сказал ей ее другой отец, она и унаследовала склонности к точным наукам. Наташа была согласна, склонности она унаследовала, но как-то разбавлено, частично, осознавала, что унаследовала его талант не в полном объеме, и видя, как он растерян от случившегося несчастья, и является недостаточно надежной опорой ей и сестре, не сердилась, не презирала его за это, а старалась взять как можно больше забот на себя, понимая, что если в одном человеку дано много, в другом может и не хватать, не все рождаются универсалами.

До такого понимания личности Панина никогда не могла подняться Виолетта.

25

Наталья настаивала на том, чтобы Дима купил квартиру: стало тесно в одной комнате, особенно когда приезжала из университета сама Наталья. Они вдвоем со Светланой теснились на диване за шторкой.

После сдачи сессии Наталья решила, что им со Светланой следует уехать к бабушкам, пожить там на даче с двоюродными братьями, как они обычно делали, когда еще живы были их родители. Обычное течение летних каникул должно было помочь Свете отойти от шока. А Дима тем временем занялся бы квартирным вопросом.

Дима выбрал путь наименьшего сопротивления, просто отправился к дочери Полины Андреевны Ирине.

Последнее время Полина Андреевна редко появлялась у себя в комнате: ей тяжело было подниматься на пятый этаж, и жила у дочери. Внук вырос, обитал у подружки в Москве, и они жили втроем: дочь, зять и она.

Дима пошел к ним с Натальей. Полина знала их историю, слышала о Лиде ещё от Антонины, и с интересом отнеслась и к Наташе, и создавшейся ситуации.

Наташка, хоть и была родной дочерью Димы, но воспитанная Анатолием, обладала коммерческими данными, напрочь отсутствующими у Дмитрия. Она навела маркетинг, узнала цены, знала их зависимость от этажа, качества дома, времени строительства, все данные у нее были с собой. Кроме того, она знала, как оформить куплю продажу, и сколько это будет стоить, если пользоваться услугами фирм по продаже недвижимости.

Всё это она выложила перед новыми для нее знакомыми, предложила цену, они помялись, сказали, что им нужно всё обдумать.

- Слишком долго не думайте, уходя, - строго сказала им Наташа. -

Дима тоже уже не молодой, не очень-то ему подниматься на пятый этаж, просто это для нас самый удобный вариант, да и для вас тоже.

Ирина думала бы долго, считая, что может быть, лучше сдавать, но Полина не соглашалась на это, боялась за свои вещи, а тут сын надумал жениться, нужны были деньги на свадьбу, на покупку квартиры и Ира согласилась.

В конце августа, когда девочки вернулись, Ира с Натальей довольно быстро всё оформили, а пока оформляли, Светлана за небольшую плату жила в комнате Полины Андреевны, та Диме доверяла полностью.

- Больше, чем самой себе - сказала она дочери.

26

Мишка примчался сразу же, как только услышал об изменившихся обстоятельствах отцовской жизни, о которых сложно было говорить по телефону. Пропустил занятия рисунком в Строгоновке и приехал в Долгопрудный.

Сейчас он, выслушав невеселую историю смерти Анатолия Петровича Воронова и его завещание, сомнительно разглядывал Светку, примостившуюся на стуле: пятки босых ступней на краю сидения, подбородок уперся в коленки. Любимая поза сестер Вороновых.

Посмотрев на это скульптурное изваяние, Дима повернулся к отцу:

- Ни фига себе, - сказал он. - Что ж мне не позвонил?

- Да ведь у тебя и своих забот предостаточно, - ответил Дима. На самом деле он не был уверен, что имеет право загружать сына своими проблемами с дочерью.

- Ну, в такой ситуации...

Помолчали все четверо.

- А это тебе значит, теперь нагрузка, довесок к Наталье, - начал Михаил, глядя на Светлану.

- Наказание за грехи, - вставила Наташка, всегда помнящая, что Дима не женился на матери, когда она была беременной ею, Наташкой: то, что Панин об этом не знал, было в её глазах слабо смягчающим обстоятельством - поинтересовался бы, узнал.

- Ну-ну, - попытался остановить взрослых детей Дима, старающихся, как ему казалось, обидеть младшую.

Но Светлана в его жалкой защите не нуждалась:

- Я не довесок, а целый кусок, и не наказание. Я вполне социально не опасное существо.

И она стрельнула глазами в Мишу.

- Не строй Мише глазки, ты, социально не опасное существо, - сказала Наталья.

- А чего нет? Он мне не брат...

Наталья махнула рукой и отвернулась. Плечи её опустились, она как-то сжалась, и Панин подумал, что он всего лишь Дима для них. И девочкам этим придется жить без отца и без матери с каким-то непонятным Димой.

- Да, отец, не было ни гроша, и вдруг алтын, - Миша смотрел на отца и думал, как он справится со всем тем, что свалилось ему голову.

Из молодежи он один знал о его болезни, Панину пришлось признаться, когда он принес справку, что он болен реально, и что справка не фикция.

Дима ничего не ответил сыну. Он думал о будущем, и оно рисовалось ему не в радостных, а в тревожных красках.

27

Подморозило. После целой недели оттепели и серой нудной пасмурности, проглянуло солнышко, засинело высокое небо, воздух искрился серебряными кристалликами крохотных льдинок: настроение поднималось до Новогоднего.

Панин шел домой с занятий, щурил глаза, утомленные блеском снега, льдинок, золотых куполов церкви и улыбался.

Он пытался перехватить Свету в школе, но не удалось, она ушла раньше него, хотя обычно по средам дожидалась, и они вдвоем возвращались, иногда заходили в магазин купить продуктов.

Дима поднялся на пятый этаж, тихо открыл дверь, вошел и прислушался.

Было тихо, квартира выглядела безлюдной.

Дима снял пальто и осторожно заглянул в Светину комнату.

Она сидела на диване, в руках альбом с семейными фотокарточками, и слезы беззвучно струились по щекам, капали на руки, на альбом, и это безмолвное страдание испугало Диму.

Он вошел, тихо ступая, сел рядом, но утешать не стал, представляя себе, какой водопад окатит его, если он скажет что-то жалостливое.

Он осторожно, как будто не замечая слез, взял у нее альбом и стал перелистовать к началу.

На первых страницах были школьные фотографии, и Дима касаясь пальцами лиц на выцветших поверхностях, глуховатым тихим голосом стал рассказывать Свете обстоятельства, при которых была снята та или иная фотография и которые остались за кадром, стараясь выбирать веселые моменты.

Светлана вслушивалась в жизнь своих родителей, которая происходила задолго до нее появления на свет, и постепенно слезы высохли и только две бороздки на щеках напоминали о них.

А Дима говорил и говорил, и сам увлекся, и дошел до выпускных фотографий и рассказал и про подсказку, и про то, что только на выпускном Лида узнала правду, и Света уже улыбалась, и вот уже и свадебные фотографии, и Света берет инициативу в свои руки и теперь она рассказывает Диме о своих родителях, о вечеринках, где она маленькая на коленях матери, а Наталья где-то гуляет, потому что выросла.

И посреди рассказа, Света вдруг остановилась и сказала: