История русской литературы с древнейших времен по 1925 год. Том 1
История русской литературы с древнейших времен по 1925 год. Том 1 читать книгу онлайн
Дмитрий Петрович Святополк-Мирский История русской литературы с древнейших времен по 1925 год История русской литературы с древнейших времен по 1925 г.В 1925 г. впервые вышла в свет «История русской литературы», написанная по-английски. Автор — русский литературовед, литературный критик, публицист, князь Дмитрий Петрович Святополк-Мирский (1890—1939). С тех пор «История русской литературы» выдержала не одно издание, была переведена на многие европейские языки и до сих пор не утратила своей популярности. Что позволило автору составить подобный труд? Возможно, обучение на факультетах восточных языков и классической филологии Петербургского университета; или встречи на «Башне» Вячеслава Иванова, знакомство с плеядой «серебряного века» — О. Мандельштамом, М. Цветаевой, А. Ахматовой, Н. Гумилевым; или собственные поэтические пробы, в которых Н. Гумилев увидел «отточенные и полнозвучные строфы»; или чтение курса русской литературы в Королевском колледже Лондонского университета в 20-х годах... Несомненно одно: Мирский являлся не только почитателем, но и блестящим знатоком предмета своего исследования. Книга написана простым и ясным языком, блистательно переведена, и недаром скупой на похвалы Владимир Набоков считал ее лучшей историей русской литературы на любом языке, включая русский. Комментарии Понемногу издаются в России важнейшие труды литературоведов эмиграции. Вышла достойным тиражом (первое на русском языке издание 2001 года был напечатано в количестве 600 экз.) одна из главных книг «красного князя» Дмитрия Святополк-Мирского «История русской литературы». Судьба автора заслуживает отдельной книги. Породистый аристократ «из Рюриковичей», белый офицер и убежденный монархист, он в эмиграции вступил в английскую компартию, а вначале 30-х вернулся в СССР. Жизнь князя-репатрианта в «советском раю» продлилась недолго: в 37-м он был осужден как «враг народа» и сгинул в лагере где-то под Магаданом. Некоторые его работы уже переизданы в России. Особенность «Истории русской литературы» в том, что она писалась по-английски и для англоязычной аудитории. Это внятный, добротный, без цензурных пропусков курс отечественной словесности. Мирский не только рассказывает о писателях, но и предлагает собственные концепции развития литпроцесса (связь литературы и русской цивилизации и др.). Николай Акмейчук Русская литература, как и сама православная Русь, существует уже более тысячелетия. Но любознательному российскому читателю, пожелавшему пообстоятельней познакомиться с историей этой литературы во всей ее полноте, придется столкнуться с немалыми трудностями. Школьная программа ограничивается именами классиков, вузовские учебники как правило, охватывают только отдельные периоды этой истории. Многотомные академические издания советского периода рассчитаны на специалистов, да и «призма соцреализма» дает в них достаточно тенденциозную картину (с разделением авторов на прогрессивных и реакционных), ныне уже мало кому интересную. Таким образом, в России до последнего времени не существовало книг, дающих цельный и непредвзятый взгляд на указанный предмет и рассчитанных, вместе с тем, на массового читателя. Зарубежным любителям русской литературы повезло больше. Еще в 20-х годах XIX века в Лондоне вышел капитальный труд, состоящий из двух книг: «История русской литературы с древнейших времен до смерти Достоевского» и «Современная русская литература», написанный на английском языке и принадлежащий перу… известного русского литературоведа князя Дмитрия Петровича Святополка-Мирского. Под словом «современная» имелось в виду – по 1925 год включительно. Книги эти со временем разошлись по миру, были переведены на многие языки, но русский среди них не значился до 90-х годов прошлого века. Причиной тому – и необычная биография автора книги, да и само ее содержание. Литературоведческих трудов, дающих сравнительную оценку стилистики таких литераторов, как В.И.Ленин и Л.Д.Троцкий, еще недавно у нас публиковать было не принято, как не принято было критиковать великого Л.Толстого за «невыносимую абстрактность» образа Платона Каратаева в «Войне и мире». И вообще, «честный субъективизм» Д.Мирского (а по выражению Н. Эйдельмана, это и есть объективность) дает возможность читателю, с одной стороны, представить себе все многообразие жанров, течений и стилей русской литературы, все богатство имен, а с другой стороны – охватить это в едином контексте ее многовековой истории. По словам зарубежного биографа Мирского Джеральда Смита, «русская литература предстает на страницах Мирского без розового флера, со всеми зазубринами и случайными огрехами, и величия ей от этого не убавляется, оно лишь прирастает подлинностью». Там же приводится мнение об этой книге Владимира Набокова, известного своей исключительной скупостью на похвалы, как о «лучшей истории русской литературы на любом языке, включая русский». По мнению многих специалистов, она не утратила своей ценности и уникальной свежести по сей день. Дополнительный интерес к книге придает судьба ее автора. Она во многом отражает то, что произошло с русской литературой после 1925 года. Потомок древнего княжеского рода, родившийся в семье видного царского сановника в 1890 году, он был поэтом-символистом в период серебряного века, белогвардейцем во время гражданской войны, известным литературоведом и общественным деятелем послереволюционной русской эмиграции. Но живя в Англии, он увлекся социалистическим идеями, вступил в компартию и в переписку с М.Горьким, и по призыву последнего в 1932 году вернулся в Советский Союз. Какое-то время Мирский был обласкан властями и являлся желанным гостем тогдашних литературных и светских «тусовок» в качестве «красного князя», но после смерти Горького, разделил участь многих своих коллег, попав в 1937 году на Колыму, где и умер в 1939.«Когда-нибудь в будущем, может, даже в его собственной стране, – писал Джеральд Смит, – найдут способ почтить память Мирского достойным образом». Видимо, такое время пришло. Лучшим, самым достойным памятником Д.П.Мирскому служила и служит его превосходная книга. Нелли Закусина "Впервые для массового читателя – малоизвестный у нас (но высоко ценившийся специалистами, в частности, Набоковым) труд Д. П. Святополк-Мирского". Сергей Костырко. «Новый мир» «Поздней ласточкой, по сравнению с первыми "перестроечными", русского литературного зарубежья можно назвать "Историю литературы" Д. С.-Мирского, изданную щедрым на неожиданности издательством "Свиньин и сыновья"». Ефрем Подбельский. «Сибирские огни» "Текст читается запоем, по ходу чтения его без конца хочется цитировать вслух домашним и конспектировать не для того, чтобы запомнить, многие пассажи запоминаются сами, как талантливые стихи, но для того, чтобы еще и еще полюбоваться умными и сочными авторскими определениями и характеристиками". В. Н. Распопин. Сайт «Book-о-лики» "Это внятный, добротный, без цензурных пропусков курс отечественной словесности. Мирский не только рассказывает о писателях, но и предлагает собственные концепции развития литпроцесса (связь литературы и русской цивилизации и др.)". Николай Акмейчук. «Книжное обозрение» "Книга, издававшаяся в Англии, написана князем Святополк-Мирским. Вот она – перед вами. Если вы хотя бы немного интересуетесь русской литературой – лучшего чтения вам не найти!" Обзор. «Книжная витрина» "Одно из самых замечательных переводных изданий последнего времени". Обзор. Журнал «Знамя» Источник: http://www.isvis.ru/mirskiy_book.htm === Дмитрий Петрович Святополк-Мирский (1890-1939) ===
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
являются анналы, или хроники – по-русски летописи.
Русское летописание началось примерно тогда же, когда и русская
литература, и его традиция не прерывалась до семнадцатого века
включительно, а в Сибири продолжалась еще и в восемнадцатом. Писались
летописи частично монахами, частично светскими книжниками, а в
московские времена – официальными писцами. Как и почти вся
древнерусская литература, они анонимны и дошли до нас не в своем
индивидуальном, оригинальном виде, а как часть больших сводов, которые от
рукописи к рукописи дают разные варианты и где работа компилятора стерла
все внешние признаки отдельных составляющих частей.
Летописи киевского периода содержатся главным образом в двух
сборниках, которые в той или иной форме появляются в начале всех
последующих сводов. Это так называемая Начальная летопись,
охватывающая период от «начала России» до 1116 года, и так называемая
Киевская летопись, охватывающая период от 1116 г. до 1200 г. Начальная
летопись в более поздних списках приписывается св. Нестору, печерскому
монаху, автору житий Бориса и Глеба и св. Феодосия. В XVIII веке и в начале
XIX века он считался их единоличным автором, но с тех пор стало очевидно,
что они не представляют настоящего единства и что окончательный вид им
придан Сильвестром, настоятелем Выдубецким. Русские ученые потратили
много труда и проявили немало критической проницательности при анализе
Начальной летописи, но, хотя составляющие ее части теперь можно ясно
отличить друг от друга, время написания и особенно авторство каждой из них
оставляют поле для предположений.
Начальная летопись открывается генеалогией славян «от поколения
Иафета». За ней идет рассказ о ранней истории славян, их расселении и
обычаях, на удивление близкий по своим панславистским чувствам и
этнографическим интересам к духу девятнадцатого века. Засим следует
хорошо известная история «приглашения варягов» в Новгород,
подозрительно похожая на историю Хенгиста и Хорсы и сейчас считаемая
чисто этиологическим изобретением какого-то ученого писца XI века.
Повествование о событиях конца девятого и десятого веков
основывается на довольно крепкой хронологической канве, но чисто
исторических записей чрезвычайно мало. Они оживляются многочисленными
яркими и воодушевляющими традиционными преданиями, которые и
составляют главную привлекательность этой части летописей. Первая запись
датируется 882 годом, и они доводятся до ранних лет Ярослава (1019–1054).
Они явно основываются на устной традиции, но нет оснований думать, что
это была поэтическая традиция. Это просто анекдоты, такого же рода, как те,
что составляют главное очарование Геродота. Один из анекдотов русского
летописца даже вполне идентичен одному израссказов «отца истории»
(рассказ об осаде Белгорода печенегами и рассказ об осаде Милета
лидийцами). Для примера я процитирую здесь один из самых известных
(Пушкин избрал его темой для своей баллады). Это история о смерти Олега,
основателя Киевской монархии, и записана она под 915-м годом.
[Олег] въпрашал волхвов и кудесник: «От чего ми есть умрети?» и рече
ему кудесник один: «Княже! Конь, егоже любиши и ездиши на нем, от того
ти умрети». Олег же приим в уме, си рече: «Николи же всяду на нь, ни вижу
его боле того». И повеле кормити и не водити его к нему, и пребы неколико
лет не виде его, дондеже на грекы иде. И пришедшу ему Кыеву и пребывшю 4
лета, на пятое лето помяну конь, от негоже бяхуть рекли волъсви умрети, и
призва старейшину конюхом, рече: «Къде есть кънь мой, егоже бех поставил
кормити и блюсти его?» Он же рече: «Умерл есть». Олег же посмеася и
укори кудесника, река: «То ти неправо глаголють волсви, но все то лжа
есть: конь умерл есть, а я живе». И повеле оседлати конь: «а то вижю
кости его». И прииде на место, идеже беша лежаще кости его голы и лоб
гол, и сседе с коня, и посмеяся рече: «От сего ли лба смърть было взяти
мне?» И вступи ногою на лоб; и выникнувши змиа изо лба, и уклюну в ногу, и
с того разболеся и умре.
Рядом с историями такого рода в ранних летописях содержатся и более
связные и обобщенные пассажи, такие, например, как рассказ о войнах
великого авантюриста князя Святослава, часть которого близко пересказана
Гиббоном в его Упадке и разрушении Римской империи. Рассказ о княжении
Владимира включает замечательную историю о том, как этот князь
рассматривал разные религии перед тем, как принять от греков христианство.
Он отверг ислам, потому что «веселие Руси есть пити: мы без этого не можем
жити». В конце концов он выбрал православие под впечатлением рассказа
своих посланцев о красоте и великолепии службы в константинопольском
храме св. Софии – мотив, который очень важен для понимания древнерусской
концепции религии, в основе своей ритуальной и эстетической.
Часть летописи после 1040 г., по-видимому, является в основном работой
печерского монаха, возможно, Нестора. Эта последняя часть проникнута
глубоко религиозным духом. Летописец рассматривает все события как
прямое вмешательство Провидения. Он проявляет острый интерес к
предзнаменованиям и знамениям и все беды российские объясняет как
наказание, ниспосланное за дурное поведение князей: вторая половина
одиннадцатого века прошла в непрерывных междуусобных войнах сыновей и
внуков Ярослава. Летописец призывает князей забыть свои распри и обратить
внимание на защиту степных границ от надвигающихся кочевников. Он
особенно ценит Владимира Мономаха, который, единственный из всех
русских князей, отвечал его идеалу князя-патриота. Другие были рабами
жадности и военных амбиций. В этой части летописи под 1096 годом имеется
повествование необыкновенных достоинств, принадлежащее, по-видимому,
священнику по имени Василий. Это рассказ об ослеплении Василько, князя
Теребовльского (в Галиции) его двоюродным братом и соседом Давидом
Волынским и о воспоследовавших событиях. История рассказана очень
подробно, подробнее, чем все остальные в этой летописи, и является
шедевром простого и прямого повествования. По прямоте и всепонимающей
человечности ее можно было бы сравнить даже с рассказами из книги Бытия.
Киевская хроника XII столетия была менее тщательно препарирована,
чем ее предшественница, но и она является составным документом. Самая
ценнаячасть ее – рассказ о промежутке времени с 1146 до 1154 года, когда
происходила борьба князя Изяслава II (внука Мономаха) за киевский престол.
Рассказ замечателен не только широчайшей и правдивейшей картиной
жизни военной аристократии Южной России, но и необыкновенной
живостью изложения. Очевидно, что автор – воин, один из «товарищей»
князя Изяслава; рассказ полон духа воинской удали. Честолюбие князей и
жажда воинской чести, добытой на полях сражений, определяют их действия.
Изложение ясное, неторопливое, подробное и простое, стиль свободный, не
обремененный риторическими ухищрениями. Это настоящий шедевр
киевской исторической литературы, ни в чем не уступающий лучшим
образцам истории средних веков.
После заката Киева летописание продолжалось и на Севере, и на юго-
западе, в Галицком княжестве, которое расцвело во второй половине
тринадцатого века и заняло достойное место в истории литературы благодаря
своему единственному дошедшему до нас памятнику – так называемой
Волынской летописи.
Она отличается от других русских летописей тем, что по форме
