История русской литературы с древнейших времен по 1925 год. Том 2
История русской литературы с древнейших времен по 1925 год. Том 2 читать книгу онлайн
Дмитрий Петрович Святополк-Мирский История русской литературы с древнейших времен по 1925 год История русской литературы с древнейших времен по 1925 г.В 1925 г. впервые вышла в свет «История русской литературы», написанная по-английски. Автор — русский литературовед, литературный критик, публицист, князь Дмитрий Петрович Святополк-Мирский (1890—1939). С тех пор «История русской литературы» выдержала не одно издание, была переведена на многие европейские языки и до сих пор не утратила своей популярности. Что позволило автору составить подобный труд? Возможно, обучение на факультетах восточных языков и классической филологии Петербургского университета; или встречи на «Башне» Вячеслава Иванова, знакомство с плеядой «серебряного века» — О. Мандельштамом, М. Цветаевой, А. Ахматовой, Н. Гумилевым; или собственные поэтические пробы, в которых Н. Гумилев увидел «отточенные и полнозвучные строфы»; или чтение курса русской литературы в Королевском колледже Лондонского университета в 20-х годах... Несомненно одно: Мирский являлся не только почитателем, но и блестящим знатоком предмета своего исследования. Книга написана простым и ясным языком, блистательно переведена, и недаром скупой на похвалы Владимир Набоков считал ее лучшей историей русской литературы на любом языке, включая русский. Комментарии Понемногу издаются в России важнейшие труды литературоведов эмиграции. Вышла достойным тиражом (первое на русском языке издание 2001 года был напечатано в количестве 600 экз.) одна из главных книг «красного князя» Дмитрия Святополк-Мирского «История русской литературы». Судьба автора заслуживает отдельной книги. Породистый аристократ «из Рюриковичей», белый офицер и убежденный монархист, он в эмиграции вступил в английскую компартию, а вначале 30-х вернулся в СССР. Жизнь князя-репатрианта в «советском раю» продлилась недолго: в 37-м он был осужден как «враг народа» и сгинул в лагере где-то под Магаданом. Некоторые его работы уже переизданы в России. Особенность «Истории русской литературы» в том, что она писалась по-английски и для англоязычной аудитории. Это внятный, добротный, без цензурных пропусков курс отечественной словесности. Мирский не только рассказывает о писателях, но и предлагает собственные концепции развития литпроцесса (связь литературы и русской цивилизации и др.). Николай Акмейчук Русская литература, как и сама православная Русь, существует уже более тысячелетия. Но любознательному российскому читателю, пожелавшему пообстоятельней познакомиться с историей этой литературы во всей ее полноте, придется столкнуться с немалыми трудностями. Школьная программа ограничивается именами классиков, вузовские учебники как правило, охватывают только отдельные периоды этой истории. Многотомные академические издания советского периода рассчитаны на специалистов, да и «призма соцреализма» дает в них достаточно тенденциозную картину (с разделением авторов на прогрессивных и реакционных), ныне уже мало кому интересную. Таким образом, в России до последнего времени не существовало книг, дающих цельный и непредвзятый взгляд на указанный предмет и рассчитанных, вместе с тем, на массового читателя. Зарубежным любителям русской литературы повезло больше. Еще в 20-х годах XIX века в Лондоне вышел капитальный труд, состоящий из двух книг: «История русской литературы с древнейших времен до смерти Достоевского» и «Современная русская литература», написанный на английском языке и принадлежащий перу… известного русского литературоведа князя Дмитрия Петровича Святополка-Мирского. Под словом «современная» имелось в виду – по 1925 год включительно. Книги эти со временем разошлись по миру, были переведены на многие языки, но русский среди них не значился до 90-х годов прошлого века. Причиной тому – и необычная биография автора книги, да и само ее содержание. Литературоведческих трудов, дающих сравнительную оценку стилистики таких литераторов, как В.И.Ленин и Л.Д.Троцкий, еще недавно у нас публиковать было не принято, как не принято было критиковать великого Л.Толстого за «невыносимую абстрактность» образа Платона Каратаева в «Войне и мире». И вообще, «честный субъективизм» Д.Мирского (а по выражению Н. Эйдельмана, это и есть объективность) дает возможность читателю, с одной стороны, представить себе все многообразие жанров, течений и стилей русской литературы, все богатство имен, а с другой стороны – охватить это в едином контексте ее многовековой истории. По словам зарубежного биографа Мирского Джеральда Смита, «русская литература предстает на страницах Мирского без розового флера, со всеми зазубринами и случайными огрехами, и величия ей от этого не убавляется, оно лишь прирастает подлинностью». Там же приводится мнение об этой книге Владимира Набокова, известного своей исключительной скупостью на похвалы, как о «лучшей истории русской литературы на любом языке, включая русский». По мнению многих специалистов, она не утратила своей ценности и уникальной свежести по сей день. Дополнительный интерес к книге придает судьба ее автора. Она во многом отражает то, что произошло с русской литературой после 1925 года. Потомок древнего княжеского рода, родившийся в семье видного царского сановника в 1890 году, он был поэтом-символистом в период серебряного века, белогвардейцем во время гражданской войны, известным литературоведом и общественным деятелем послереволюционной русской эмиграции. Но живя в Англии, он увлекся социалистическим идеями, вступил в компартию и в переписку с М.Горьким, и по призыву последнего в 1932 году вернулся в Советский Союз. Какое-то время Мирский был обласкан властями и являлся желанным гостем тогдашних литературных и светских «тусовок» в качестве «красного князя», но после смерти Горького, разделил участь многих своих коллег, попав в 1937 году на Колыму, где и умер в 1939.«Когда-нибудь в будущем, может, даже в его собственной стране, – писал Джеральд Смит, – найдут способ почтить память Мирского достойным образом». Видимо, такое время пришло. Лучшим, самым достойным памятником Д.П.Мирскому служила и служит его превосходная книга. Нелли Закусина "Впервые для массового читателя – малоизвестный у нас (но высоко ценившийся специалистами, в частности, Набоковым) труд Д. П. Святополк-Мирского". Сергей Костырко. «Новый мир» «Поздней ласточкой, по сравнению с первыми "перестроечными", русского литературного зарубежья можно назвать "Историю литературы" Д. С.-Мирского, изданную щедрым на неожиданности издательством "Свиньин и сыновья"». Ефрем Подбельский. «Сибирские огни» "Текст читается запоем, по ходу чтения его без конца хочется цитировать вслух домашним и конспектировать не для того, чтобы запомнить, многие пассажи запоминаются сами, как талантливые стихи, но для того, чтобы еще и еще полюбоваться умными и сочными авторскими определениями и характеристиками". В. Н. Распопин. Сайт «Book-о-лики» "Это внятный, добротный, без цензурных пропусков курс отечественной словесности. Мирский не только рассказывает о писателях, но и предлагает собственные концепции развития литпроцесса (связь литературы и русской цивилизации и др.)". Николай Акмейчук. «Книжное обозрение» "Книга, издававшаяся в Англии, написана князем Святополк-Мирским. Вот она – перед вами. Если вы хотя бы немного интересуетесь русской литературой – лучшего чтения вам не найти!" Обзор. «Книжная витрина» "Одно из самых замечательных переводных изданий последнего времени". Обзор. Журнал «Знамя» Источник: http://www.isvis.ru/mirskiy_book.htm === Дмитрий Петрович Святополк-Мирский (1890-1939) ===
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
литературный пик поколения, родившегося примерно между 1892 и 1900 гг.,
причем писатели, а не журналисты. Эти-то писатели и есть самый интересный
и ценный факт сегодняшней русской литературы.
Первый из новых писателей, обративший на себя общее внимание, был
Борис Пильняк (псевдоним Бориса Андреевича Вогау, смешанного русско-
немецкого происхождения, р. 1894 г.). Он начал писать до революции (в
1915 г.), но ранние его вещи неоригинальны и отражают самые разные влияния,
больше всего – Бунина. В 1922 г. появляется его «роман» – Голый год, который
произвел нечто вроде сенсации как своим сюжетом, так и новой манерой. Этот
роман не роман вовсе: характерное для новой русской прозы отсутствие
повествовательности достигает тут своего предела. Это, скорее, симфония,
разворачивающаяся по законам, изобретенным автором, задуманная как
панорама России в родовых муках революции и Гражданской войны. Главное
литературное влияние, которое тут ощущается – влияние Петербурга Андрея
Белого. Как и Петербург, это, прежде всего, философия истории: единственный
реальный персонаж книги – Россия, Россия как стихийная сила и историческое
единство. Революция для Пильняка – это восстание крестьянских масс и
низших классов против нерусского государственного устройства Петербургской
империи. За Голым годом последовали Иван-да-Марья (1923), Третья столица
(1923) и множество коротких «повестей» того же характера. «Романы» и
«повести» Пильняка можно рассматривать как политический журнализм
высокого класса, принявший форму музыкальной фуги. К сожалению, Пильняк
слишком туп, некультурен (несмотря на поверхностный лак «символистской»
культуры) и безыдеен, чтобы его концепция русской истории представляла
какой-либо глубинный интерес. Манера его, в значительной степени
188
развивающая манеру Андрея Белого, в деталях, однако, принадлежит ему
самому: она построена на широких панорамах и массовых эффектах, с
изобилием исторических аллюзий и сознательном использовании
«пересекающихся плоскостей», – так, чтобы линия повествования (если его
можно так назвать) то и дело резко обрывалась и потом подхватывалась вновь в
другой географической и конструктивной точке. Он доходит до того, что ради
«пересечений» и «разъединений» вставляет в свои произведения куски из
чужих книг: Третья столица содержит длинные цитаты из Господина из Сан-
Франциско и из рассказа Всеволода Иванова. В целом, манера Пильняка – тупик
и не более чем курьез. Его «романы» были бы жалки, если бы не подлинный
дар яркого, реалистического живописания, благодаря которому в голой пустыне
его исторических рассуждении возникают освежающие островки. Глава Голого
года – Поезд № 58, – рассказывающая о езде по Советской России в 1919 г., –
великолепный пример его грубого, неподслащенного и откровенного
натурализма. Ксения Ордынина в книге Иван-да-Марья, дворянская девушка,
ставшая агентом ЧК и совершающая неслыханные жестокости на почве своего
полового извращения (она говорит, что для нее революция «пахнет половыми
органами») – страшная и достоверная, хоть и, разумеется, непривлекательная
фигура. Пильняк побывал в Англии (в 1924 г.) и написал книгу Английские
рассказы (1924), но о них – чем меньше, тем лучше, ибо они просто глупы до
невероятности.
Манера Пильняка получила распространение. Ему подражают многие
молодые писатели. Самый видный из «пильняковцев» – Н. Огнев; его повести о
революции ( Евразия и Суд республики) воспроизводят манеру Пильняка с
несколько большей логичностью и вводят более крепкий костяк в
повествование. Влияние Белого, в более притушенной форме, ощущается в
произведениях Владимира Лидина (род. 1894), который начинал в 1915 г. как
последователь Чехова и последние книги которого посвящены описанию
«советских будней» в Москве. Это, как и многое в современной литературе,
описание без повествования: витиеватый и притязающий на большее вид
художественного журнализма.
Леонид Максимович Леонов (род. 1899 г. в Москве) принадлежит к более
молодому поколению. Первые его рассказы появились в 1922 г. Большая часть
их выдержана в ортодоксально-ремизовской сказовой манере, где внимание
читателя привлекается в первую очередь к орнаментальной фактуре стиля. Он
еще не проявил своего истинного лица, но доказал выдающуюся литературную
одаренность в произведениях, очень отличающихся друг от друга по стилю. Он
в принципе pasticheur (имитатор), но pasticheur высокого класса. Конец
мелкого человека – мастерской пастиш Достоевского. Записи некоторых
эпизодов, сделанные в городе Гогулеве Андреем Петровичем Ковякиным до
тонкости воспроизводит жаргон полуобразованного приказчика в заштатном
городке. Критики-коммунисты учуяли в Леонове опасный дух сочувствия и
сострадания к «мелкому человеку», чье благосостояние было принесено в
жертву революции и готовы отказать ему даже в звании попутчика. Особо от
прочих его вещей стоит Туатамур (1924), оригинальнейшая поэма в прозе,
написанная от лица одного из чингиз-хановых военачальников и
рассказывающая о поражении русских при Калке (1224) с точки зрения
монголов-победителей. Написана она с великолепной энергией и крепостью
стиля и пересыпана тюркскими словами и оборотами. Она дышит дикой,
жестокой поэзией кочевых степей. Это одно из самых оригинальных явлений
новой русской прозы.
189
В Петербурге возрождение художественной прозы происходило вокруг
«Серапионовых братьев», братства писателей, сформировавшегося в основном
из слушателей замятинской студии, которым покровительствовал Горький и на
которых влиял Шкловский. Туда входили поэты – Тихонов, Познер и Елизавета
Полонская; критик Груздев, драматург Лунц, прозаики – Каверин, Слонимский,
Федин, Зощенко, Никитин и Всеволод Иванов. В 1922 г. о «Серапионовых
братьях» очень шумели, и их автобиографии (написанные в кокетливом и
небрежном стиле, введенном Шкловским) стали известны читающей публике
раньше, чем они опубликовали свои произведения. Между «Серапионовыми
братьями» мало общего; даже если исключить крайних западников Каверина и
Лунца, остальные похожи друг на друга не больше, чем большинство молодых
писателей. Николай Никитин (р. 1896) – ученик Замятина, крайний
орнаменталист, в запутанных рассказах которого почти невозможно разглядеть
линию повествования. Всего характернее для него эпизоды из Гражданской
войны, рассказываемые с нарочитой холодностью и без всякого сочувствия.
Один из лучших – Камни, эпизод войны в Карелии: белые занимают деревню,
приказывают крестьянам выдать председателя сельсовета, казнят его и велят
выбрать старосту; потом белые уходят и приходят красные, приказывают
выдать старосту, казнят его и опять создают сельсовет. Мораль рассказа та, что
жизнь деревни и жизнь Матери-земли одна и та же – что под красными, что под
белыми, – и времена года сменяются независимо от людских раздоров.
Михаил Зощенко (1895) – более повествовательный писатель: он тоже
орнаменталист, но его орнаментализм – чистый сказ, идущий от Лескова. Его
рассказы – простые анекдоты о войне или советской жизни, рассказанные
забавным сленгом полуобразованного капрала. Зощенко прежде всего
великолепный пародист. Он пишет замечательные пародии, и главное
достоинство его писаний – абсолютно верная интонация. Михаил Слоним ский и
Константин Федин еще не обрели своей манеры, но Федин (р. 1892) писатель
