История русской литературы с древнейших времен по 1925 год. Том 2
История русской литературы с древнейших времен по 1925 год. Том 2 читать книгу онлайн
Дмитрий Петрович Святополк-Мирский История русской литературы с древнейших времен по 1925 год История русской литературы с древнейших времен по 1925 г.В 1925 г. впервые вышла в свет «История русской литературы», написанная по-английски. Автор — русский литературовед, литературный критик, публицист, князь Дмитрий Петрович Святополк-Мирский (1890—1939). С тех пор «История русской литературы» выдержала не одно издание, была переведена на многие европейские языки и до сих пор не утратила своей популярности. Что позволило автору составить подобный труд? Возможно, обучение на факультетах восточных языков и классической филологии Петербургского университета; или встречи на «Башне» Вячеслава Иванова, знакомство с плеядой «серебряного века» — О. Мандельштамом, М. Цветаевой, А. Ахматовой, Н. Гумилевым; или собственные поэтические пробы, в которых Н. Гумилев увидел «отточенные и полнозвучные строфы»; или чтение курса русской литературы в Королевском колледже Лондонского университета в 20-х годах... Несомненно одно: Мирский являлся не только почитателем, но и блестящим знатоком предмета своего исследования. Книга написана простым и ясным языком, блистательно переведена, и недаром скупой на похвалы Владимир Набоков считал ее лучшей историей русской литературы на любом языке, включая русский. Комментарии Понемногу издаются в России важнейшие труды литературоведов эмиграции. Вышла достойным тиражом (первое на русском языке издание 2001 года был напечатано в количестве 600 экз.) одна из главных книг «красного князя» Дмитрия Святополк-Мирского «История русской литературы». Судьба автора заслуживает отдельной книги. Породистый аристократ «из Рюриковичей», белый офицер и убежденный монархист, он в эмиграции вступил в английскую компартию, а вначале 30-х вернулся в СССР. Жизнь князя-репатрианта в «советском раю» продлилась недолго: в 37-м он был осужден как «враг народа» и сгинул в лагере где-то под Магаданом. Некоторые его работы уже переизданы в России. Особенность «Истории русской литературы» в том, что она писалась по-английски и для англоязычной аудитории. Это внятный, добротный, без цензурных пропусков курс отечественной словесности. Мирский не только рассказывает о писателях, но и предлагает собственные концепции развития литпроцесса (связь литературы и русской цивилизации и др.). Николай Акмейчук Русская литература, как и сама православная Русь, существует уже более тысячелетия. Но любознательному российскому читателю, пожелавшему пообстоятельней познакомиться с историей этой литературы во всей ее полноте, придется столкнуться с немалыми трудностями. Школьная программа ограничивается именами классиков, вузовские учебники как правило, охватывают только отдельные периоды этой истории. Многотомные академические издания советского периода рассчитаны на специалистов, да и «призма соцреализма» дает в них достаточно тенденциозную картину (с разделением авторов на прогрессивных и реакционных), ныне уже мало кому интересную. Таким образом, в России до последнего времени не существовало книг, дающих цельный и непредвзятый взгляд на указанный предмет и рассчитанных, вместе с тем, на массового читателя. Зарубежным любителям русской литературы повезло больше. Еще в 20-х годах XIX века в Лондоне вышел капитальный труд, состоящий из двух книг: «История русской литературы с древнейших времен до смерти Достоевского» и «Современная русская литература», написанный на английском языке и принадлежащий перу… известного русского литературоведа князя Дмитрия Петровича Святополка-Мирского. Под словом «современная» имелось в виду – по 1925 год включительно. Книги эти со временем разошлись по миру, были переведены на многие языки, но русский среди них не значился до 90-х годов прошлого века. Причиной тому – и необычная биография автора книги, да и само ее содержание. Литературоведческих трудов, дающих сравнительную оценку стилистики таких литераторов, как В.И.Ленин и Л.Д.Троцкий, еще недавно у нас публиковать было не принято, как не принято было критиковать великого Л.Толстого за «невыносимую абстрактность» образа Платона Каратаева в «Войне и мире». И вообще, «честный субъективизм» Д.Мирского (а по выражению Н. Эйдельмана, это и есть объективность) дает возможность читателю, с одной стороны, представить себе все многообразие жанров, течений и стилей русской литературы, все богатство имен, а с другой стороны – охватить это в едином контексте ее многовековой истории. По словам зарубежного биографа Мирского Джеральда Смита, «русская литература предстает на страницах Мирского без розового флера, со всеми зазубринами и случайными огрехами, и величия ей от этого не убавляется, оно лишь прирастает подлинностью». Там же приводится мнение об этой книге Владимира Набокова, известного своей исключительной скупостью на похвалы, как о «лучшей истории русской литературы на любом языке, включая русский». По мнению многих специалистов, она не утратила своей ценности и уникальной свежести по сей день. Дополнительный интерес к книге придает судьба ее автора. Она во многом отражает то, что произошло с русской литературой после 1925 года. Потомок древнего княжеского рода, родившийся в семье видного царского сановника в 1890 году, он был поэтом-символистом в период серебряного века, белогвардейцем во время гражданской войны, известным литературоведом и общественным деятелем послереволюционной русской эмиграции. Но живя в Англии, он увлекся социалистическим идеями, вступил в компартию и в переписку с М.Горьким, и по призыву последнего в 1932 году вернулся в Советский Союз. Какое-то время Мирский был обласкан властями и являлся желанным гостем тогдашних литературных и светских «тусовок» в качестве «красного князя», но после смерти Горького, разделил участь многих своих коллег, попав в 1937 году на Колыму, где и умер в 1939.«Когда-нибудь в будущем, может, даже в его собственной стране, – писал Джеральд Смит, – найдут способ почтить память Мирского достойным образом». Видимо, такое время пришло. Лучшим, самым достойным памятником Д.П.Мирскому служила и служит его превосходная книга. Нелли Закусина "Впервые для массового читателя – малоизвестный у нас (но высоко ценившийся специалистами, в частности, Набоковым) труд Д. П. Святополк-Мирского". Сергей Костырко. «Новый мир» «Поздней ласточкой, по сравнению с первыми "перестроечными", русского литературного зарубежья можно назвать "Историю литературы" Д. С.-Мирского, изданную щедрым на неожиданности издательством "Свиньин и сыновья"». Ефрем Подбельский. «Сибирские огни» "Текст читается запоем, по ходу чтения его без конца хочется цитировать вслух домашним и конспектировать не для того, чтобы запомнить, многие пассажи запоминаются сами, как талантливые стихи, но для того, чтобы еще и еще полюбоваться умными и сочными авторскими определениями и характеристиками". В. Н. Распопин. Сайт «Book-о-лики» "Это внятный, добротный, без цензурных пропусков курс отечественной словесности. Мирский не только рассказывает о писателях, но и предлагает собственные концепции развития литпроцесса (связь литературы и русской цивилизации и др.)". Николай Акмейчук. «Книжное обозрение» "Книга, издававшаяся в Англии, написана князем Святополк-Мирским. Вот она – перед вами. Если вы хотя бы немного интересуетесь русской литературой – лучшего чтения вам не найти!" Обзор. «Книжная витрина» "Одно из самых замечательных переводных изданий последнего времени". Обзор. Журнал «Знамя» Источник: http://www.isvis.ru/mirskiy_book.htm === Дмитрий Петрович Святополк-Мирский (1890-1939) ===
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
когда даже революционеры были изящны и аристократичны. Его
автобиографические записки тоже пронизаны лирической идеализацией жизни
старой аристократии, с примесью весьма благовоспитанного и изящного
либерализма, когда автор говорит о самодержавии и бюрократии.
Послереволюционная Россия, все время возникающая в его мемуарах,
представлена только как кипящий котел грязи. Стиль его несколько нарочито
небрежен, отрывочен, иногда слишком гладок, но легок и приятен.
Другой беженец в прошлое – Павел Петрович Муратов, один из колумбов
древнерусского искусства, о чем я уже говорил в предыдущей главе; его
История древнерусской живописи (1914) до сих пор остается самым полным
исследованием на эту тему. Его Образы Италии, тоже написанные до войны,
своим стилем напомнили бы английскому читателю хорошо знакомого ему
Вернона Ли, разведенного пожиже. В голодные и холодные 1918–1921 годы он
обратился к художественной литературе и написал роман Эгерия, об
итальянском XVIII веке. Там есть сложная любовная и политическая интрига, и
весь он проникнут любовью к барочному Риму и Римской Кампанье. Стиль
имитирует стиль восхитительного романа Анри де Ренье La double Maitresse.
Эгерия не свидетельствует о большой творческой силе, но она продукт
высочайшей культуры и сильнейшей любви к красоте. Патетиче ское звучание
сообщает ей помещенная на последней странице дата: Москва, 1920 год. С тех
пор Муратову удалось еще раз увидеть Италию и разделить восторги
итальянцев по поводу заново открытого искусства художников барокко.
Еще один обращенный в прошлое писатель – Марк Алданов (псевдоним
Марка Александровича Ландау), но его исторические романы отнюдь не бегство
от современности. Напротив, он изучает прошлое, чтобы понять настоящее и
его романы о французской революции надо читать с точки зрения революции
русской. У Алданова «латинский» ум, он ироничен и превыше всего почитает
здравый смысл. В нем есть что-то от Стрэйчи, хотя он очень далек от
свойственного автору Королевы Виктории идеального чувства меры. Первый
его роман Святая Елена (1921), который переведен на английский язык,
является лучшим его романом; он менее перегружен эрудицией и аллюзиями на
сегодняшний день, чем Девятое термидора (1923). Но оба романа –
занимательное чтение и к тому же свободны от греха излишнего
184
мудрствования, которое убивает историче ские романы Мережковского.
Алданов, кроме того, острый и колкий политический автор. Его французская
книга о Ленине (1921) написана со слишком очевидным пред убеждением, но
эссе Клемансо и Людендорф, напечатанное тогда же, выдерживает сравнение с
самыми блестящими портретами м-ра Дж. М. Кейнза.
Другой писатель, которого можно сравнивать с м-ром Литтоном Стрэйчи, – Георгий
Блок (двоюродный брат великого поэта), чьи прекрасные эссе о жизни Фета (особенно
Рождение поэта, 1924) – чуть ли не первый в России опыт создания биографии, дающей
надежную информацию и одновременно читающейся как литературное произведение.
6. ШКЛОВСКИЙ И ЭРЕНБУРГ
Послереволюционная русская проза характерна преувеличенным
вниманием к стилю, в ущерб «идеям» и «вопросам». Она сделалась открыто и
подчеркнуто формальной. Произошло это под влиянием Ремизова, Белого и
Замятина. Способствовало этому и рождение новой школы литературных
критиков, объединенных тем, что (не совсем верно) называется формальным
методом. «Формалистам» принадлежит сентенция: «произведение искусства
равно сумме приемов, использованных для его изготовления» – формула,
снимающая все «идеологические» и «философские» интерпретации и сводящая
все развитие литературы к развитию литературных форм. Я еще буду говорить
о формалистах в главе о литературной критике, но здесь уместно поговорить о
самом заметном из них – Викторе Шкловском.
Шкловский родился в 1893 г. в еврейской семье, из которой уже вышло
несколько заметных литераторов. Изучал филологию в Петербурге и стал
главным инициатором формалистского движения и одним из основателей
Опояза (Общества изучения поэтического языка), ставшего основным тараном
нового учения. В 1916 г. он был мобилизован и служил механиком в
автомобильной роте в Петербурге. Он сыграл заметную роль в февральско-
мартовской революции 1917 года как член партии эсеров и стал членом
Петроградского совета; его сделали комиссаром Временного правительства на
фронте, сначала в Галиции (где он был ранен во время разгрома при Калуш-
Галиче), потом в Персии. В 1918–1920 гг. он частью занимался разработкой
своих литературных теорий, частью строил заговоры против большевиков и
воевал на их стороне против белых. В 1921 г. он был самой заметной
литературной фигурой среди петербургского молодого поколения, которое он
учил теории литературы. В 1922 г. он бежал из России и таким образом избежал
суда за свою заговорщическую деятельность. Но после короткого пребывания в
Берлине он вернулся в Россию и помирился с советскими властями. Теоретик
он, несомненно, блестящий, хотя стиль у него аффектированный и неряшливый,
а сам он поверхностен и совершенно лишен чувства исторической перспективы
и чувства меры. Но идеи, которые он пустил в оборот – здравые идеи,
оказавшиеся очень плодотворными. Как критик он умело применяет свои
любимые теории к любому литературному произведению, старому и новому,
отбрасывая их «идеи» и «философии» и сводя их к чисто формальным
элементам. Любимый его писатель Стерн, и на примере Тристрама Шенди он
продемонстрировал два своих любимых явления: «игру с сюжетом» и
«обнажение приема». Недавно он опубликовал подробный анализ Крошки
Доррит, в котором демонстрирует приемы «романа тайн». Сам он не писал
художественных произведений, но у него есть место не только в теории
литературы, но и в самой литературе, благодаря замечательной книге
воспоминаний, название для которой он, верный себе, взял у своего любимого
Стерна – Сентиментальное путешествие (1923); в ней рассказаны его
185
приключения от Февральской революции до 1921 года. По-видимому, книга
названа так по принципу « lucus а поп lucendo» («роща не светит» – лат. форма,
означает «по противоположности»), ибо всего замечательнее, что
сентиментальность из книги вытравлена без остатка. Самые кошмарные
события, как, например, резня курдов и айсоров в Юрмии, описаны с
нарочитым спокойствием и с изобилием фактических подробностей. Несмотря
на аффектированно-неряшливый и небрежный стиль, книга захватывающе
интересна. В отличие от столь многих нынешних русских книг, она полна ума и
здравого смысла. Притом она очень правдивая и, несмотря на отсутствие
сентиментальности, напряженно эмоциональна. При всех своих недостатках это
самая замечательная книга на подобную тему. После Сентиментального
путешествия Шкловский выпустил «роман в письмах» – Zoo (1923). Здесь все
недостатки его предыдущей книги непомерно вырастают, а достоинства не
сохраняются. Она жеманна, неряшлива, визглива и слишком охотно занимается
личной жизнью автора и его друзей. К сожалению, эти черты стиля Шкловского
имели такое же большое влияние, как его теории, и у молодых людей теперь
модно начинать литературное поприще с натянуто-шутливой и претенциозной
«автобиографии»*.
Влияние Шкловского шло в направлении переноса внимания с меньших
узлов на более крупные, со стиля на конструкцию. Сейчас это называют
«западной» тенденцией прозы, в отличие от «восточной» тенденции к