История русской литературы с древнейших времен по 1925 год. Том 2
История русской литературы с древнейших времен по 1925 год. Том 2 читать книгу онлайн
Дмитрий Петрович Святополк-Мирский История русской литературы с древнейших времен по 1925 год История русской литературы с древнейших времен по 1925 г.В 1925 г. впервые вышла в свет «История русской литературы», написанная по-английски. Автор — русский литературовед, литературный критик, публицист, князь Дмитрий Петрович Святополк-Мирский (1890—1939). С тех пор «История русской литературы» выдержала не одно издание, была переведена на многие европейские языки и до сих пор не утратила своей популярности. Что позволило автору составить подобный труд? Возможно, обучение на факультетах восточных языков и классической филологии Петербургского университета; или встречи на «Башне» Вячеслава Иванова, знакомство с плеядой «серебряного века» — О. Мандельштамом, М. Цветаевой, А. Ахматовой, Н. Гумилевым; или собственные поэтические пробы, в которых Н. Гумилев увидел «отточенные и полнозвучные строфы»; или чтение курса русской литературы в Королевском колледже Лондонского университета в 20-х годах... Несомненно одно: Мирский являлся не только почитателем, но и блестящим знатоком предмета своего исследования. Книга написана простым и ясным языком, блистательно переведена, и недаром скупой на похвалы Владимир Набоков считал ее лучшей историей русской литературы на любом языке, включая русский. Комментарии Понемногу издаются в России важнейшие труды литературоведов эмиграции. Вышла достойным тиражом (первое на русском языке издание 2001 года был напечатано в количестве 600 экз.) одна из главных книг «красного князя» Дмитрия Святополк-Мирского «История русской литературы». Судьба автора заслуживает отдельной книги. Породистый аристократ «из Рюриковичей», белый офицер и убежденный монархист, он в эмиграции вступил в английскую компартию, а вначале 30-х вернулся в СССР. Жизнь князя-репатрианта в «советском раю» продлилась недолго: в 37-м он был осужден как «враг народа» и сгинул в лагере где-то под Магаданом. Некоторые его работы уже переизданы в России. Особенность «Истории русской литературы» в том, что она писалась по-английски и для англоязычной аудитории. Это внятный, добротный, без цензурных пропусков курс отечественной словесности. Мирский не только рассказывает о писателях, но и предлагает собственные концепции развития литпроцесса (связь литературы и русской цивилизации и др.). Николай Акмейчук Русская литература, как и сама православная Русь, существует уже более тысячелетия. Но любознательному российскому читателю, пожелавшему пообстоятельней познакомиться с историей этой литературы во всей ее полноте, придется столкнуться с немалыми трудностями. Школьная программа ограничивается именами классиков, вузовские учебники как правило, охватывают только отдельные периоды этой истории. Многотомные академические издания советского периода рассчитаны на специалистов, да и «призма соцреализма» дает в них достаточно тенденциозную картину (с разделением авторов на прогрессивных и реакционных), ныне уже мало кому интересную. Таким образом, в России до последнего времени не существовало книг, дающих цельный и непредвзятый взгляд на указанный предмет и рассчитанных, вместе с тем, на массового читателя. Зарубежным любителям русской литературы повезло больше. Еще в 20-х годах XIX века в Лондоне вышел капитальный труд, состоящий из двух книг: «История русской литературы с древнейших времен до смерти Достоевского» и «Современная русская литература», написанный на английском языке и принадлежащий перу… известного русского литературоведа князя Дмитрия Петровича Святополка-Мирского. Под словом «современная» имелось в виду – по 1925 год включительно. Книги эти со временем разошлись по миру, были переведены на многие языки, но русский среди них не значился до 90-х годов прошлого века. Причиной тому – и необычная биография автора книги, да и само ее содержание. Литературоведческих трудов, дающих сравнительную оценку стилистики таких литераторов, как В.И.Ленин и Л.Д.Троцкий, еще недавно у нас публиковать было не принято, как не принято было критиковать великого Л.Толстого за «невыносимую абстрактность» образа Платона Каратаева в «Войне и мире». И вообще, «честный субъективизм» Д.Мирского (а по выражению Н. Эйдельмана, это и есть объективность) дает возможность читателю, с одной стороны, представить себе все многообразие жанров, течений и стилей русской литературы, все богатство имен, а с другой стороны – охватить это в едином контексте ее многовековой истории. По словам зарубежного биографа Мирского Джеральда Смита, «русская литература предстает на страницах Мирского без розового флера, со всеми зазубринами и случайными огрехами, и величия ей от этого не убавляется, оно лишь прирастает подлинностью». Там же приводится мнение об этой книге Владимира Набокова, известного своей исключительной скупостью на похвалы, как о «лучшей истории русской литературы на любом языке, включая русский». По мнению многих специалистов, она не утратила своей ценности и уникальной свежести по сей день. Дополнительный интерес к книге придает судьба ее автора. Она во многом отражает то, что произошло с русской литературой после 1925 года. Потомок древнего княжеского рода, родившийся в семье видного царского сановника в 1890 году, он был поэтом-символистом в период серебряного века, белогвардейцем во время гражданской войны, известным литературоведом и общественным деятелем послереволюционной русской эмиграции. Но живя в Англии, он увлекся социалистическим идеями, вступил в компартию и в переписку с М.Горьким, и по призыву последнего в 1932 году вернулся в Советский Союз. Какое-то время Мирский был обласкан властями и являлся желанным гостем тогдашних литературных и светских «тусовок» в качестве «красного князя», но после смерти Горького, разделил участь многих своих коллег, попав в 1937 году на Колыму, где и умер в 1939.«Когда-нибудь в будущем, может, даже в его собственной стране, – писал Джеральд Смит, – найдут способ почтить память Мирского достойным образом». Видимо, такое время пришло. Лучшим, самым достойным памятником Д.П.Мирскому служила и служит его превосходная книга. Нелли Закусина "Впервые для массового читателя – малоизвестный у нас (но высоко ценившийся специалистами, в частности, Набоковым) труд Д. П. Святополк-Мирского". Сергей Костырко. «Новый мир» «Поздней ласточкой, по сравнению с первыми "перестроечными", русского литературного зарубежья можно назвать "Историю литературы" Д. С.-Мирского, изданную щедрым на неожиданности издательством "Свиньин и сыновья"». Ефрем Подбельский. «Сибирские огни» "Текст читается запоем, по ходу чтения его без конца хочется цитировать вслух домашним и конспектировать не для того, чтобы запомнить, многие пассажи запоминаются сами, как талантливые стихи, но для того, чтобы еще и еще полюбоваться умными и сочными авторскими определениями и характеристиками". В. Н. Распопин. Сайт «Book-о-лики» "Это внятный, добротный, без цензурных пропусков курс отечественной словесности. Мирский не только рассказывает о писателях, но и предлагает собственные концепции развития литпроцесса (связь литературы и русской цивилизации и др.)". Николай Акмейчук. «Книжное обозрение» "Книга, издававшаяся в Англии, написана князем Святополк-Мирским. Вот она – перед вами. Если вы хотя бы немного интересуетесь русской литературой – лучшего чтения вам не найти!" Обзор. «Книжная витрина» "Одно из самых замечательных переводных изданий последнего времени". Обзор. Журнал «Знамя» Источник: http://www.isvis.ru/mirskiy_book.htm === Дмитрий Петрович Святополк-Мирский (1890-1939) ===
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
никогда не перепечатывались и теперь практически недоступны. Конечно же,
их когда-нибудь откроют и их автор займет подобающее ему место.
Основателем русского футуризма был Виктор (или, как он себя
переименовал, Велемир) Хлебников (1885–1922), умерший в крайней нищете
в то время, когда его друзья были на высоте известности и официального
фавора. Это необычайно интересная и оригинальная фигура. В отличие от
других футуристов он был своего рода мистиком, вернее – у него мистико-
реалистическое мышление первобытного человека. Но его мистицизм был
мистицизмом вещей и слов, а не идей и символов. В жизни он был до странного
суеверен, в стихах он, скорее, заклинатель, играющий с языком, чем то, что мы
понимаем под словом «поэт».
Слова и формы для него вели самостоятельное существование, и делом его
жизни было создание нового мира слов. У него было глубокое, первозданное
чувство русского языка. Он был славянофилом, но дохристианским, чуть ли не
доязыческим слaвянoфилом.
Его Россия – это Россия, свободная от всей шелухи христианской и
европейской цивилизации, Россия, которую «доскребли – до татар». В его
видении первобытный мир был не нарядный, как в гумилевской мифологии, и
не добродетельно-простой, как у Руссо: он искал не естественного человека, а
человека-мага.
Все было для него лишь материалом для построения нового мира слов.
Этот мир слов, несомненно, творение гения, но, совершенно очевидно, не для
всех. Его не читают, и, вероятно, никогда не будет читать никто, кроме поэтов и
филологов, хотя можно было бы отобрать из его произведений антологию ad
164
usum profanorum (для непосвященных), чтобы представить его в более
привлекательном и доступном виде, чем он предпочел сделать это сам.
Поэты же нашли в нем неистощимые залежи прекрасных примеров и
полезных соображений. Они используют его произведения как амбар, откуда
берут семена для собственной жатвы. Для филолога его труды тоже очень
интересны, потому что он был властителем языка: он знал его скрытые
возможности и вынуждал его их являть. Его труды – микрокосм, отражающий с
огромным увеличением творческие процессы всей истории жизни языка.
В своей творческой лингвистике Хлебников был верен истинному духу
русского языка; метод его тот же, что и метод самого языка – аналогия.
Другой футурист (Крученых) пробовал создать совершенно новый язык,
или даже создавать ad hoc новый язык с каждой новой поэмой. Это ни к чему
хорошему не привело, так как ни сам Крученых, ни большинство его
последователей не чувствовали фонетической души русского языка и их
написанные изобретения, как правило, просто непроизносимы. Но когда этот
«заумный» язык употребляется в соответствии с фонетической душой языка,
это дает неожиданные и интересные результаты.
Главное, что надо сделать, чтобы его оживить, – хорошо читать – тогда
заумные слова в соединении с совершенно разумной интонацией создают
иллюзию, что ты слушаешь «русский язык, каким он мог бы быть».
Молодой футурист Илья Зданевич (живущий в Париже) особенно хорошо
справляется с этой игрой. «Заумная» пьеса в его исполнении слушается с
большим интересом. «Заумное» движение, безусловно способствовало
«деитальянизации» русского языка и возвращению его к более шероховатым и
грубым фонетическим гармониям.
Более эклектическая группа футуристов, также ощущавших
необходимость укрепления и реформирования поэтических методов,
обратилась, вместо изобретения нового языка или возвращения к корням
старого, к изучению старых авторов, особенно авторов Золотого века (1820–
1830), – в частности, Языкова, который был футуристом до футуризма, а
также и авторов восемнадцатого века. Они тщательно изучали русскую
поэзию и продолжали метрические разыскания Андрея Белого, но задачей
их было, как и задачей истых футуристов, найти свежие формы и новые
силы. У этих ученых футуристов много общего с Мандельштамом и из их
рядов вышла замечательная поэзия Пастернака.
8. Маяковский
Все эти проявления футуризма остались чем-то вроде эзотерической
литературы, важной и необходимой для внутренней жизни русской поэзии, но
по самой своей природе неспособной дойти до читающей публики. Для
среднего читателя стихов, как и вообще для среднего человека, футуризм – это
синоним поэзии Маяковского.
Владимир Владимирович Маяковский родился в 1893 г. в Закавказье.
Мальчиком тринадцати или четырнадцати лет он стал членом больше вистской
партии. В 1911 г. он познакомился с начинающими футуристами и начал писать
стихи. Вначале он почти не отличался от других футуристов, но постепенно
стал выявляться, как нечто совершенно иное, чем прочие. Его поэзия была не
для кабинетов, а для улицы; она была свободна от «зауми»; она была полна
человеческого интереса; она была откровенно риторична – но риторична в
165
совершенно новом и неожиданном смысле. Когда в 1916 г. его стихи появились
в виде книги под характерным названием Простое как мычание, они имели
значительный успех. В 1917 г. Маяковский разделил триумф своей партии и
стал чем-то вроде официального большевистского поэта. Большая часть того,
что он написал в 1918–1921 гг. – прямая политическая пропаганда ( Мистерия
Буфф, 150 000 000), или сатиры, написанные более или менее по заказу.
С 1923 г. Маяковский – ответственный редактор коммунистическо-
футуристического журнала ЛЕФ. Он также и художник, и в 1918–1920 гг.
главной его работой было рисование пропагандистских плакатов.
Поэзия Маяковского поразительно непохожа на поэзию символистов;
единственным поэтом, имевшим на него влияние – кроме футуристов – он
признает сатирика Сашу Черного, которого я уже упоминал, как
единственного человека, писавшего «непоэтические» стихи в царствование
символизма.
В просодии Маяковский продолжатель символистов: но если для
символистов разрушение классического силлабизма русского стиха было
лишь одной из тенденций, то у Маяковского это сделалось полностью
развитой системой.
Его версификация основана на счете количества ударений (по-русски
это эквивалентно количеству слов) в строке, и не обращает никакого
внимания на неударные слоги.
Система рифмовки тоже развивает символистскую тенденцию, но и тут
Маяковский сделал из тенденции последовательную систему:
главное ударение делается на согласных, предшествующих и
сопровождающих рифмующуюся гласную; качество и даже количество
гласных, идущих после ударения, неважно .
Он купается в длинных рифмах, состоящих из более чем одного слова и в
каламбурных рифмах – метод его рифмовки живо напомнил бы англичанину
Браунинга: ranunculus и Tommy-make-room-for-your-uncle-us – неплохой
эквивалент обычной рифмовки Маяковского. Новая версификация Маяковского
имела очень большое влияние на русскую поэзию, но ей не удалось вытеснить
старую силлабическую систему, которая все-таки гораздо более разнообразна и
богата.
Поэзия Маяковского очень громкая, очень неотесанная и стоит
совершенно вне понятия о «хорошем» и «дурном» вкусе. Он пользуется
разговорным языком в его грубейших формах, деформируя его по своей
надобности в направлении, прямо противоположном старой поэтической
