История русской литературы с древнейших времен по 1925 год. Том 2
История русской литературы с древнейших времен по 1925 год. Том 2 читать книгу онлайн
Дмитрий Петрович Святополк-Мирский История русской литературы с древнейших времен по 1925 год История русской литературы с древнейших времен по 1925 г.В 1925 г. впервые вышла в свет «История русской литературы», написанная по-английски. Автор — русский литературовед, литературный критик, публицист, князь Дмитрий Петрович Святополк-Мирский (1890—1939). С тех пор «История русской литературы» выдержала не одно издание, была переведена на многие европейские языки и до сих пор не утратила своей популярности. Что позволило автору составить подобный труд? Возможно, обучение на факультетах восточных языков и классической филологии Петербургского университета; или встречи на «Башне» Вячеслава Иванова, знакомство с плеядой «серебряного века» — О. Мандельштамом, М. Цветаевой, А. Ахматовой, Н. Гумилевым; или собственные поэтические пробы, в которых Н. Гумилев увидел «отточенные и полнозвучные строфы»; или чтение курса русской литературы в Королевском колледже Лондонского университета в 20-х годах... Несомненно одно: Мирский являлся не только почитателем, но и блестящим знатоком предмета своего исследования. Книга написана простым и ясным языком, блистательно переведена, и недаром скупой на похвалы Владимир Набоков считал ее лучшей историей русской литературы на любом языке, включая русский. Комментарии Понемногу издаются в России важнейшие труды литературоведов эмиграции. Вышла достойным тиражом (первое на русском языке издание 2001 года был напечатано в количестве 600 экз.) одна из главных книг «красного князя» Дмитрия Святополк-Мирского «История русской литературы». Судьба автора заслуживает отдельной книги. Породистый аристократ «из Рюриковичей», белый офицер и убежденный монархист, он в эмиграции вступил в английскую компартию, а вначале 30-х вернулся в СССР. Жизнь князя-репатрианта в «советском раю» продлилась недолго: в 37-м он был осужден как «враг народа» и сгинул в лагере где-то под Магаданом. Некоторые его работы уже переизданы в России. Особенность «Истории русской литературы» в том, что она писалась по-английски и для англоязычной аудитории. Это внятный, добротный, без цензурных пропусков курс отечественной словесности. Мирский не только рассказывает о писателях, но и предлагает собственные концепции развития литпроцесса (связь литературы и русской цивилизации и др.). Николай Акмейчук Русская литература, как и сама православная Русь, существует уже более тысячелетия. Но любознательному российскому читателю, пожелавшему пообстоятельней познакомиться с историей этой литературы во всей ее полноте, придется столкнуться с немалыми трудностями. Школьная программа ограничивается именами классиков, вузовские учебники как правило, охватывают только отдельные периоды этой истории. Многотомные академические издания советского периода рассчитаны на специалистов, да и «призма соцреализма» дает в них достаточно тенденциозную картину (с разделением авторов на прогрессивных и реакционных), ныне уже мало кому интересную. Таким образом, в России до последнего времени не существовало книг, дающих цельный и непредвзятый взгляд на указанный предмет и рассчитанных, вместе с тем, на массового читателя. Зарубежным любителям русской литературы повезло больше. Еще в 20-х годах XIX века в Лондоне вышел капитальный труд, состоящий из двух книг: «История русской литературы с древнейших времен до смерти Достоевского» и «Современная русская литература», написанный на английском языке и принадлежащий перу… известного русского литературоведа князя Дмитрия Петровича Святополка-Мирского. Под словом «современная» имелось в виду – по 1925 год включительно. Книги эти со временем разошлись по миру, были переведены на многие языки, но русский среди них не значился до 90-х годов прошлого века. Причиной тому – и необычная биография автора книги, да и само ее содержание. Литературоведческих трудов, дающих сравнительную оценку стилистики таких литераторов, как В.И.Ленин и Л.Д.Троцкий, еще недавно у нас публиковать было не принято, как не принято было критиковать великого Л.Толстого за «невыносимую абстрактность» образа Платона Каратаева в «Войне и мире». И вообще, «честный субъективизм» Д.Мирского (а по выражению Н. Эйдельмана, это и есть объективность) дает возможность читателю, с одной стороны, представить себе все многообразие жанров, течений и стилей русской литературы, все богатство имен, а с другой стороны – охватить это в едином контексте ее многовековой истории. По словам зарубежного биографа Мирского Джеральда Смита, «русская литература предстает на страницах Мирского без розового флера, со всеми зазубринами и случайными огрехами, и величия ей от этого не убавляется, оно лишь прирастает подлинностью». Там же приводится мнение об этой книге Владимира Набокова, известного своей исключительной скупостью на похвалы, как о «лучшей истории русской литературы на любом языке, включая русский». По мнению многих специалистов, она не утратила своей ценности и уникальной свежести по сей день. Дополнительный интерес к книге придает судьба ее автора. Она во многом отражает то, что произошло с русской литературой после 1925 года. Потомок древнего княжеского рода, родившийся в семье видного царского сановника в 1890 году, он был поэтом-символистом в период серебряного века, белогвардейцем во время гражданской войны, известным литературоведом и общественным деятелем послереволюционной русской эмиграции. Но живя в Англии, он увлекся социалистическим идеями, вступил в компартию и в переписку с М.Горьким, и по призыву последнего в 1932 году вернулся в Советский Союз. Какое-то время Мирский был обласкан властями и являлся желанным гостем тогдашних литературных и светских «тусовок» в качестве «красного князя», но после смерти Горького, разделил участь многих своих коллег, попав в 1937 году на Колыму, где и умер в 1939.«Когда-нибудь в будущем, может, даже в его собственной стране, – писал Джеральд Смит, – найдут способ почтить память Мирского достойным образом». Видимо, такое время пришло. Лучшим, самым достойным памятником Д.П.Мирскому служила и служит его превосходная книга. Нелли Закусина "Впервые для массового читателя – малоизвестный у нас (но высоко ценившийся специалистами, в частности, Набоковым) труд Д. П. Святополк-Мирского". Сергей Костырко. «Новый мир» «Поздней ласточкой, по сравнению с первыми "перестроечными", русского литературного зарубежья можно назвать "Историю литературы" Д. С.-Мирского, изданную щедрым на неожиданности издательством "Свиньин и сыновья"». Ефрем Подбельский. «Сибирские огни» "Текст читается запоем, по ходу чтения его без конца хочется цитировать вслух домашним и конспектировать не для того, чтобы запомнить, многие пассажи запоминаются сами, как талантливые стихи, но для того, чтобы еще и еще полюбоваться умными и сочными авторскими определениями и характеристиками". В. Н. Распопин. Сайт «Book-о-лики» "Это внятный, добротный, без цензурных пропусков курс отечественной словесности. Мирский не только рассказывает о писателях, но и предлагает собственные концепции развития литпроцесса (связь литературы и русской цивилизации и др.)". Николай Акмейчук. «Книжное обозрение» "Книга, издававшаяся в Англии, написана князем Святополк-Мирским. Вот она – перед вами. Если вы хотя бы немного интересуетесь русской литературой – лучшего чтения вам не найти!" Обзор. «Книжная витрина» "Одно из самых замечательных переводных изданий последнего времени". Обзор. Журнал «Знамя» Источник: http://www.isvis.ru/mirskiy_book.htm === Дмитрий Петрович Святополк-Мирский (1890-1939) ===
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
движениями русского народа. Одна из его самых характерных поэм – Ленин,
где он обнаруживает в коммунистическом вожде близость к религиозным
предводителям раскола, старообрядцам!
Второй крестьянский поэт, выдвинутый «скифами», – Сергей Есенин
(род. 1895). Он дитя южной Великороссии (Рязань), которая не обладала
древней архаической цивилизацией русского Севера и где крестьяне всегда
имели некоторую склонность к бродяжничеству, не были крепко связаны с
землей.
Скифская революционность Есенина была другого рода, чем клюев ская: у
Есенина нет интереса к религиозному символизму и обрядности; мистицизм его
поверхностен, и почти богохульные поэмы, которые он писал в 1917 и 1918
годах, – не больше, чем дань моде, свирепствовавшей среди запоздалых
символистов того времени.
Эти стихи, показавшиеся таким глубочайшим откровением доброму
Иванову-Разумнику (а потом и некоторым добрым европейцам-критикам), в
сущности ничто иное, как чистейшая застенчивая чепуха.
К счастью для Есенина его репутация не зависит от этих стихов.
Он подлинный поэт с редким песенным даром. Он по-настоящему
близок к духу русской народной песни, хотя и не пользуется ее метрикой.
Такая смесь тоскливой, задумчивой меланхолии и дерзкой бесшабашности
характерна для русского человека из центральной России; она
присутствует в русских народных песнях и проявляется у Есенина как в
задумчивой нежности его элегий, так и в агрессивной грубости Исповеди
хулигана.
В основе у Есенина нет ни настоящего мистицизма, ни религиозности,
а есть некий веселый, беззаботный нигилизм, который в любую минуту
может перейти в сентиментальную печаль под влиянием любви, выпивки
или воспоминаний. В нем отсутствует мощь;
если Клюев – деревенский византиец или александриец, то
Есенин – что-то вроде крестьянского Тургенева, который видит, как
исчезает столь дорогая ему красота, скорбит о ней, но покоряется
неизбежному. Его лирические стихи часто необыкновенно хороши,
хотя, если читать их подряд, несколько монотонны. Все их
очарование в нежности мелодии.
Единственная его крупная вещь, «трагедия» Пугачев (1922), нисколько не
трагедия, а просто ряд (часто восхитительных) лирических стихов,
произносимых знаменитым мятежником, его соратниками и врагами.
В жизни Есенин с самой революции 1917 г. старался соответствовать
своей репутации «поэта-хулигана». Он был главной фигурой в поэтических
162
кафе, которые процветали в Москве в 1918–1920 гг., а в 1922 г. получил
всемирную известность, благодаря недолговечной женитьбе на Айседоре
Дункан.
Все свои подвиги он совершал вместе с несколькими другими поэтами,
называвшими себя имажинистами и бывшими весьма заметной и шумной
принадлежностью московской литературной жизни.
В худшие дни большевистской тирании, когда печатать книги стало
невозможно, имажинисты были живым напоминанием о неумирающей
свободе: они были единственной независимой группой, не боявшейся, что
ее заметят власти, и необыкновенно ловко, законными и незаконными
способами, умудрялись печатать свои тоненькие сборники и манифесты.
Как поэты имажинисты не имеют особого значения, и имена
Шершеневича, Мариенгофа и «черкеса» Кусикова вряд ли останутся.
Теория имажинизма гласила, что в поэзии главное «имажи » (образы), и
их поэзия (как многое в есенинской) – нагромождение «образов», невероятно
преувеличенных и притянутых за волосы.
На практике они не отделяли «чистых» от «нечистых» и ставили
самые грубые и непристойные свои «образы» рядом с высокими и
патетическими. Некоторые имажинисты были просто «хулиганами», но в
других ясно ощущался трагический надрыв (используя слово Достоевского).
Они, как человек из подполья, чувствовали нездоровую тягу к грязи, унижению
и страданию.
Самый «достоевский» из этих поэтов – Рюрик Ивнев, которому, несмотря
на истеричность его вдохновений, иногда удается дать им запоминающееся и
пронзительное выражение, особенно в стихах о трагической судьбе России,
которые неожиданно напоминают ахматовские.
7. Начало футуризма
Русский символизм вел свои традиции от иностранных источников, но,
в конце концов, развился в национальных масштабах. Русский футуризм не
имеет ничего общего с итальянским движением того же имени, кроме самого
имени. Это самое отечественное движение в развитии русской литературы.
Если пришлось бы обязательно искать западное движение, больше всего
напоминающее первые шаги русского футуризма, я бы указал на французский
дадаизм, который, однако, начался позже (1919–1920). В дальнейшем русский
футуризм сделался очень многосторонним, и между такими поэтами, как
Хлебников, Маяковский и Пастернак мало общего, кроме желания бежать
прочь от поэтических условностей прежних лет и проветрить поэтический
словарь.
В целом о творчестве русских футуристов можно сделать следующее
заключение:
они продолжили начатую символистами работу по революционному
преобразованию метрических форм и открытию новых возможностей
русской просодии;
боролись против символистской идеи о мистической сущности поэзии,
заменяя представление о поэте как священнослужителе представлением о
поэте как о работнике, ремесленнике;
163
трудились над разрушением поэтических канонов прошлого, отлучая
поэзию от того, что традиционно считалось поэтическим, от всякой
традиционной и идеальной красоты;
и работали над созданием нового языка, свободного от эмоциональных
ассоциаций принятого тогда языка поэзии.
Русский футуризм начался в 1910 г., когда появилось ныне знаменитое
хлебниковское этимологическое стихотворение, которое представляло
собой цепь свеже-отчеканенных производных от слова «смех». С 1911 по
1914 гг. футуристы изо всех сил старались «эпатировать буржуа» своими
агрессивно-нетрадиционными публикациями, выступлениями и даже внешним
видом (они, например, рисовали у себя на лице картинки). К ним относились
как к сумасшедшим или наглым хулиганам, но вскоре их принципы и
произведения наложили свой отпечаток на других поэтов, и футуристы быстро
стали самой сильной литературной группой в стране. Нет сомнения, что их
революционная работа по омоложению мастерства и подрыву мистической
торжественности символизма укрепила и оздоровила русскую поэзию, которая
проявляла опасные симптомы анемичности, возникшей от слишком духовной и
бесплотной пищи.
Все те, кто был отброшен «буржуазной» литературой, нашли
пристанище у футуристов. Многие из приставших были просто
незначительными и амбициозными стихоплетами. Но они сберегли память
об одной, по крайней мере, действительно интересной писательнице, –
Елене Гуро (умерла молодой в 1913 г.). Ее тонкие и точные свободные стихи и
великолепная легкая проза прошли для символистов незамеченными. Две ее
книжки Шарманка (1909) и Небесные верблюжата (1912) – это страна чудес по
мягкому и неожиданному выражению тончайшей ткани переживания. Они
