История русской литературы с древнейших времен по 1925 год. Том 2
История русской литературы с древнейших времен по 1925 год. Том 2 читать книгу онлайн
Дмитрий Петрович Святополк-Мирский История русской литературы с древнейших времен по 1925 год История русской литературы с древнейших времен по 1925 г.В 1925 г. впервые вышла в свет «История русской литературы», написанная по-английски. Автор — русский литературовед, литературный критик, публицист, князь Дмитрий Петрович Святополк-Мирский (1890—1939). С тех пор «История русской литературы» выдержала не одно издание, была переведена на многие европейские языки и до сих пор не утратила своей популярности. Что позволило автору составить подобный труд? Возможно, обучение на факультетах восточных языков и классической филологии Петербургского университета; или встречи на «Башне» Вячеслава Иванова, знакомство с плеядой «серебряного века» — О. Мандельштамом, М. Цветаевой, А. Ахматовой, Н. Гумилевым; или собственные поэтические пробы, в которых Н. Гумилев увидел «отточенные и полнозвучные строфы»; или чтение курса русской литературы в Королевском колледже Лондонского университета в 20-х годах... Несомненно одно: Мирский являлся не только почитателем, но и блестящим знатоком предмета своего исследования. Книга написана простым и ясным языком, блистательно переведена, и недаром скупой на похвалы Владимир Набоков считал ее лучшей историей русской литературы на любом языке, включая русский. Комментарии Понемногу издаются в России важнейшие труды литературоведов эмиграции. Вышла достойным тиражом (первое на русском языке издание 2001 года был напечатано в количестве 600 экз.) одна из главных книг «красного князя» Дмитрия Святополк-Мирского «История русской литературы». Судьба автора заслуживает отдельной книги. Породистый аристократ «из Рюриковичей», белый офицер и убежденный монархист, он в эмиграции вступил в английскую компартию, а вначале 30-х вернулся в СССР. Жизнь князя-репатрианта в «советском раю» продлилась недолго: в 37-м он был осужден как «враг народа» и сгинул в лагере где-то под Магаданом. Некоторые его работы уже переизданы в России. Особенность «Истории русской литературы» в том, что она писалась по-английски и для англоязычной аудитории. Это внятный, добротный, без цензурных пропусков курс отечественной словесности. Мирский не только рассказывает о писателях, но и предлагает собственные концепции развития литпроцесса (связь литературы и русской цивилизации и др.). Николай Акмейчук Русская литература, как и сама православная Русь, существует уже более тысячелетия. Но любознательному российскому читателю, пожелавшему пообстоятельней познакомиться с историей этой литературы во всей ее полноте, придется столкнуться с немалыми трудностями. Школьная программа ограничивается именами классиков, вузовские учебники как правило, охватывают только отдельные периоды этой истории. Многотомные академические издания советского периода рассчитаны на специалистов, да и «призма соцреализма» дает в них достаточно тенденциозную картину (с разделением авторов на прогрессивных и реакционных), ныне уже мало кому интересную. Таким образом, в России до последнего времени не существовало книг, дающих цельный и непредвзятый взгляд на указанный предмет и рассчитанных, вместе с тем, на массового читателя. Зарубежным любителям русской литературы повезло больше. Еще в 20-х годах XIX века в Лондоне вышел капитальный труд, состоящий из двух книг: «История русской литературы с древнейших времен до смерти Достоевского» и «Современная русская литература», написанный на английском языке и принадлежащий перу… известного русского литературоведа князя Дмитрия Петровича Святополка-Мирского. Под словом «современная» имелось в виду – по 1925 год включительно. Книги эти со временем разошлись по миру, были переведены на многие языки, но русский среди них не значился до 90-х годов прошлого века. Причиной тому – и необычная биография автора книги, да и само ее содержание. Литературоведческих трудов, дающих сравнительную оценку стилистики таких литераторов, как В.И.Ленин и Л.Д.Троцкий, еще недавно у нас публиковать было не принято, как не принято было критиковать великого Л.Толстого за «невыносимую абстрактность» образа Платона Каратаева в «Войне и мире». И вообще, «честный субъективизм» Д.Мирского (а по выражению Н. Эйдельмана, это и есть объективность) дает возможность читателю, с одной стороны, представить себе все многообразие жанров, течений и стилей русской литературы, все богатство имен, а с другой стороны – охватить это в едином контексте ее многовековой истории. По словам зарубежного биографа Мирского Джеральда Смита, «русская литература предстает на страницах Мирского без розового флера, со всеми зазубринами и случайными огрехами, и величия ей от этого не убавляется, оно лишь прирастает подлинностью». Там же приводится мнение об этой книге Владимира Набокова, известного своей исключительной скупостью на похвалы, как о «лучшей истории русской литературы на любом языке, включая русский». По мнению многих специалистов, она не утратила своей ценности и уникальной свежести по сей день. Дополнительный интерес к книге придает судьба ее автора. Она во многом отражает то, что произошло с русской литературой после 1925 года. Потомок древнего княжеского рода, родившийся в семье видного царского сановника в 1890 году, он был поэтом-символистом в период серебряного века, белогвардейцем во время гражданской войны, известным литературоведом и общественным деятелем послереволюционной русской эмиграции. Но живя в Англии, он увлекся социалистическим идеями, вступил в компартию и в переписку с М.Горьким, и по призыву последнего в 1932 году вернулся в Советский Союз. Какое-то время Мирский был обласкан властями и являлся желанным гостем тогдашних литературных и светских «тусовок» в качестве «красного князя», но после смерти Горького, разделил участь многих своих коллег, попав в 1937 году на Колыму, где и умер в 1939.«Когда-нибудь в будущем, может, даже в его собственной стране, – писал Джеральд Смит, – найдут способ почтить память Мирского достойным образом». Видимо, такое время пришло. Лучшим, самым достойным памятником Д.П.Мирскому служила и служит его превосходная книга. Нелли Закусина "Впервые для массового читателя – малоизвестный у нас (но высоко ценившийся специалистами, в частности, Набоковым) труд Д. П. Святополк-Мирского". Сергей Костырко. «Новый мир» «Поздней ласточкой, по сравнению с первыми "перестроечными", русского литературного зарубежья можно назвать "Историю литературы" Д. С.-Мирского, изданную щедрым на неожиданности издательством "Свиньин и сыновья"». Ефрем Подбельский. «Сибирские огни» "Текст читается запоем, по ходу чтения его без конца хочется цитировать вслух домашним и конспектировать не для того, чтобы запомнить, многие пассажи запоминаются сами, как талантливые стихи, но для того, чтобы еще и еще полюбоваться умными и сочными авторскими определениями и характеристиками". В. Н. Распопин. Сайт «Book-о-лики» "Это внятный, добротный, без цензурных пропусков курс отечественной словесности. Мирский не только рассказывает о писателях, но и предлагает собственные концепции развития литпроцесса (связь литературы и русской цивилизации и др.)". Николай Акмейчук. «Книжное обозрение» "Книга, издававшаяся в Англии, написана князем Святополк-Мирским. Вот она – перед вами. Если вы хотя бы немного интересуетесь русской литературой – лучшего чтения вам не найти!" Обзор. «Книжная витрина» "Одно из самых замечательных переводных изданий последнего времени". Обзор. Журнал «Знамя» Источник: http://www.isvis.ru/mirskiy_book.htm === Дмитрий Петрович Святополк-Мирский (1890-1939) ===
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
Шилейко, блистательного молодого ассириолога (и очень оригинального, хотя
очень мало пишущего поэта), но через несколько лет они разошлись. Живет она
в Петербурге и после смерти Блока стала princeps (первой) в литературной
республике этого города.
Поэзия ее – чисто личная и в значительной степени
автобиографичная, но, разумеется, всякий биографический
комментарий сейчас был бы преждевременным.
Успех Ахматовой состоялся именно из-за личного и
автобиографического характера ее стихов: они откровенно
чувствительны, в том смысле, что говорят о чувствах; чувства же
выражены не в символических или мистических терминах, а на
простом и внятном человеческом языке. Главная их тема – любовь.
Она всегда реальная, причем не только само чувство, но и его
трактовка. Стихотворения ее реалистичны, живо-конкретны; их
легко представить себе зрительно.
У них всегда определенное место действия – Петербург, Царское Село,
деревня в Тверской губернии. Многие могут быть охарактеризованы, как
лирические драмы (термин, который вполне уместно вызывает в памяти
Браунинга): Ночная встреча и Утреннее расставание могли бы быть написаны
Ахматовой. Главная черта ее коротких стихотворений (они редко бывают
длиннее, чем двенадцать строк, и никогда не превышают двадцати) – их
величайшая сжатость. Техническое совершенство их не может быть передано
переводом.
157
Настоящую нежность не спутаешь
Ни с чем, и она тиха.
Ты напрасно бережно кутаешь
Мне плечи и грудь в меха.
И напрасно слова покорные
Говоришь о первой любви.
Как я знаю эти упорные
Несытые взгляды твои.
Другое лирико-драматическое стихотворение несколько другого тона:
Со дня Купальницы-Аграфены
Малиновый платок хранит.
Молчит, а ликует, как царь Давид.
В морозной келье белы стены,
И с ним никто не говорит.
Приду и стану на порог,
Скажу: «Отдай мне мой платок!»
Оба стихотворения написаны в ее первой манере, которая ее прославила и
которая господствует в Четках и, большей частью, в Белой стае. Но в этой
последней книге уже проявляется новый стиль.
Он начинается с пронзительных и пророческих стихов под
многозначительным названием Июль 1914. Это более строгий, более
суровый стиль, и материал его трагический – тяжкие испытания, которые
начались для ее родины с началом войны. Легкая и грациозная метрика
ранних стихов сменяется суровой и торжественной героической строфой и
другими подобными размерами нового ритма.
Иногда ее голос достигает грубого и мрачного величия, которое заставляет
вспомнить о Данте. Не переставая быть женским по чувству, он становится
«мужским» и «мужественным». Этот новый стиль постепенно вытеснил ее
раннюю манеру, а в Anno Domini овладел даже ее любовной лирикой и стал
доминантой ее творчества. Ее «гражданскую» поэзию нельзя назвать
политической. Она надпартийна; скорее она религиозная и пророческая. В ее
голосе слышится авторитет того, кто имеет право судить, и сердце,
чувствующее с необычной силой. Вот характерные стихи 1916 г.:
Чем хуже этот век предшествующих? Разве
Тем, что в чаду печали и тревог
Он к самой черной прикоснулся язве,
Но исцелить ее не мог.
Еще на западе земное солнце светит
И кровли городов в его лучах блестят,
А здесь уж белая дома крестами метит
И кличет воронов, и вороны летят.
В своих последних произведениях Ахматова, как кажется, сознательно
стремится избавиться от всего, что привлекало к ней читателей. От
утонченности сконцентрированных, предельно сгущенных романов о
любви, какими являются ее лирические драмы, она ушла в строгий и
аскетический высокий стиль, который вряд ли многим придется по вкусу.
Авангардные поэтические школы считают Ахматову старомодной
158
«реакционеркой», но нет сомнения, что место ее в пантеоне потомства
сохранится среди немногих истинных поэтов.
3. Мандельштам
Осип (Иосиф) Эмильевич Мандельштам появился в то же время и в том же
издании, что и Ахматова. Он один из самых неплодовитых поэтов: все им
написанное вошло в две маленькие книжки: Камень (1916) и Tristia (1922); в
обеих вместе не более ста коротких стихотворений. Мандельштам – человек,
пропитанный культурой. Он хорошо знает русскую, французскую и латинскую
поэзию и большая часть его стихов написана на литературные и
художественные темы. Диккенс, Оссиан, Бах, Нотр-Дам, св. София,
гомеровский список кораблей, расиновская Федра, лютеран ские похороны – вот
характерные для него темы. Все это вводится не как декорация, как делает
Брюсов, и не как символы какой-нибудь Ens Realius, как сделал бы Вячеслав
Иванов, но с настоящим историческим и критическим проникновением, как
отдельное реальное явление с твердым местом в истории. Поэтический язык
Мандельштама достигает иногда блистательной «латинской» звучности, какой
со времен Ломоносова не достигал ни один русский поэт. Но главное в его
поэзии (как бы ни были интересны его исторические взгляды) – это форма, и
то, как он ее подчеркивает, делает ощутимой. Достигает он этого, пользуясь
словами, полными различных противоречивых ассоциаций: великолепными,
вышедшими из употребления архаизмами, и словами ежедневного пользования,
еще не вошедшими в употребление в поэзии. Особенно любопытно перемешан
его синтаксис – риторические периоды борются с чисто разговорными
оборотами речи. Даже построены его стихотворения так, чтобы ощущалась
трудность, шероховатость формы: это ломаная линия, меняющая направление с
каждым поворотом строфы. Вспышки величественного красноречия особенно
полно звучат в такой своеобразной, неожиданной оправе. Красноречие его
действительно великолепно и, будучи основано на поэтическом языке и ритме,
не поддается переводу. Но, помимо всего этого, Мандельштам интереснейший
мыслитель; в его прозаических эссе (к сожалению, не собранных) заключены,
пожалуй, самые замечательные, непредвзятые и независимые высказывания,
когда-либо произнесенные по поводу современной русской цивилизации и
поэтического искусства. Когда они будут собраны, они составят книгу,
захватывающе интересную и для тех, кто изучает поэзию, и для тех, кто
изучает историю русской цивилизации.
4. Вульгаризаторы: Северянин
Символизм был аристократической поэзией, которая нравилась, в
конечном счете, только избранным. Поэзия Ахматовой более общеинтересна, но
если она не требует специальной подготовки, то все-таки требует более тонкой
чувствительности, чем у среднего читателя газет и посетителей кино. Но
читатели газет и посетители кино хотели и своей собственной поэзии, и
разрешенное символизмом расширение границ поэтического вкуса позволило
включить в пределы поэзии многое такое, чего не потерпели бы
«викторианцы». Наступил момент, когда вульгарность потребовала для себя
места на Парнасе и выпустила свою Декларацию прав в стихах Игоря
Северянина.
Северянин (псевдоним Игоря Васильевича Лотарева, род. 1887) назвал
себя футуристом (эгофутуристом), но с творческим движением русского
