История русской литературы с древнейших времен по 1925 год. Том 2
История русской литературы с древнейших времен по 1925 год. Том 2 читать книгу онлайн
Дмитрий Петрович Святополк-Мирский История русской литературы с древнейших времен по 1925 год История русской литературы с древнейших времен по 1925 г.В 1925 г. впервые вышла в свет «История русской литературы», написанная по-английски. Автор — русский литературовед, литературный критик, публицист, князь Дмитрий Петрович Святополк-Мирский (1890—1939). С тех пор «История русской литературы» выдержала не одно издание, была переведена на многие европейские языки и до сих пор не утратила своей популярности. Что позволило автору составить подобный труд? Возможно, обучение на факультетах восточных языков и классической филологии Петербургского университета; или встречи на «Башне» Вячеслава Иванова, знакомство с плеядой «серебряного века» — О. Мандельштамом, М. Цветаевой, А. Ахматовой, Н. Гумилевым; или собственные поэтические пробы, в которых Н. Гумилев увидел «отточенные и полнозвучные строфы»; или чтение курса русской литературы в Королевском колледже Лондонского университета в 20-х годах... Несомненно одно: Мирский являлся не только почитателем, но и блестящим знатоком предмета своего исследования. Книга написана простым и ясным языком, блистательно переведена, и недаром скупой на похвалы Владимир Набоков считал ее лучшей историей русской литературы на любом языке, включая русский. Комментарии Понемногу издаются в России важнейшие труды литературоведов эмиграции. Вышла достойным тиражом (первое на русском языке издание 2001 года был напечатано в количестве 600 экз.) одна из главных книг «красного князя» Дмитрия Святополк-Мирского «История русской литературы». Судьба автора заслуживает отдельной книги. Породистый аристократ «из Рюриковичей», белый офицер и убежденный монархист, он в эмиграции вступил в английскую компартию, а вначале 30-х вернулся в СССР. Жизнь князя-репатрианта в «советском раю» продлилась недолго: в 37-м он был осужден как «враг народа» и сгинул в лагере где-то под Магаданом. Некоторые его работы уже переизданы в России. Особенность «Истории русской литературы» в том, что она писалась по-английски и для англоязычной аудитории. Это внятный, добротный, без цензурных пропусков курс отечественной словесности. Мирский не только рассказывает о писателях, но и предлагает собственные концепции развития литпроцесса (связь литературы и русской цивилизации и др.). Николай Акмейчук Русская литература, как и сама православная Русь, существует уже более тысячелетия. Но любознательному российскому читателю, пожелавшему пообстоятельней познакомиться с историей этой литературы во всей ее полноте, придется столкнуться с немалыми трудностями. Школьная программа ограничивается именами классиков, вузовские учебники как правило, охватывают только отдельные периоды этой истории. Многотомные академические издания советского периода рассчитаны на специалистов, да и «призма соцреализма» дает в них достаточно тенденциозную картину (с разделением авторов на прогрессивных и реакционных), ныне уже мало кому интересную. Таким образом, в России до последнего времени не существовало книг, дающих цельный и непредвзятый взгляд на указанный предмет и рассчитанных, вместе с тем, на массового читателя. Зарубежным любителям русской литературы повезло больше. Еще в 20-х годах XIX века в Лондоне вышел капитальный труд, состоящий из двух книг: «История русской литературы с древнейших времен до смерти Достоевского» и «Современная русская литература», написанный на английском языке и принадлежащий перу… известного русского литературоведа князя Дмитрия Петровича Святополка-Мирского. Под словом «современная» имелось в виду – по 1925 год включительно. Книги эти со временем разошлись по миру, были переведены на многие языки, но русский среди них не значился до 90-х годов прошлого века. Причиной тому – и необычная биография автора книги, да и само ее содержание. Литературоведческих трудов, дающих сравнительную оценку стилистики таких литераторов, как В.И.Ленин и Л.Д.Троцкий, еще недавно у нас публиковать было не принято, как не принято было критиковать великого Л.Толстого за «невыносимую абстрактность» образа Платона Каратаева в «Войне и мире». И вообще, «честный субъективизм» Д.Мирского (а по выражению Н. Эйдельмана, это и есть объективность) дает возможность читателю, с одной стороны, представить себе все многообразие жанров, течений и стилей русской литературы, все богатство имен, а с другой стороны – охватить это в едином контексте ее многовековой истории. По словам зарубежного биографа Мирского Джеральда Смита, «русская литература предстает на страницах Мирского без розового флера, со всеми зазубринами и случайными огрехами, и величия ей от этого не убавляется, оно лишь прирастает подлинностью». Там же приводится мнение об этой книге Владимира Набокова, известного своей исключительной скупостью на похвалы, как о «лучшей истории русской литературы на любом языке, включая русский». По мнению многих специалистов, она не утратила своей ценности и уникальной свежести по сей день. Дополнительный интерес к книге придает судьба ее автора. Она во многом отражает то, что произошло с русской литературой после 1925 года. Потомок древнего княжеского рода, родившийся в семье видного царского сановника в 1890 году, он был поэтом-символистом в период серебряного века, белогвардейцем во время гражданской войны, известным литературоведом и общественным деятелем послереволюционной русской эмиграции. Но живя в Англии, он увлекся социалистическим идеями, вступил в компартию и в переписку с М.Горьким, и по призыву последнего в 1932 году вернулся в Советский Союз. Какое-то время Мирский был обласкан властями и являлся желанным гостем тогдашних литературных и светских «тусовок» в качестве «красного князя», но после смерти Горького, разделил участь многих своих коллег, попав в 1937 году на Колыму, где и умер в 1939.«Когда-нибудь в будущем, может, даже в его собственной стране, – писал Джеральд Смит, – найдут способ почтить память Мирского достойным образом». Видимо, такое время пришло. Лучшим, самым достойным памятником Д.П.Мирскому служила и служит его превосходная книга. Нелли Закусина "Впервые для массового читателя – малоизвестный у нас (но высоко ценившийся специалистами, в частности, Набоковым) труд Д. П. Святополк-Мирского". Сергей Костырко. «Новый мир» «Поздней ласточкой, по сравнению с первыми "перестроечными", русского литературного зарубежья можно назвать "Историю литературы" Д. С.-Мирского, изданную щедрым на неожиданности издательством "Свиньин и сыновья"». Ефрем Подбельский. «Сибирские огни» "Текст читается запоем, по ходу чтения его без конца хочется цитировать вслух домашним и конспектировать не для того, чтобы запомнить, многие пассажи запоминаются сами, как талантливые стихи, но для того, чтобы еще и еще полюбоваться умными и сочными авторскими определениями и характеристиками". В. Н. Распопин. Сайт «Book-о-лики» "Это внятный, добротный, без цензурных пропусков курс отечественной словесности. Мирский не только рассказывает о писателях, но и предлагает собственные концепции развития литпроцесса (связь литературы и русской цивилизации и др.)". Николай Акмейчук. «Книжное обозрение» "Книга, издававшаяся в Англии, написана князем Святополк-Мирским. Вот она – перед вами. Если вы хотя бы немного интересуетесь русской литературой – лучшего чтения вам не найти!" Обзор. «Книжная витрина» "Одно из самых замечательных переводных изданий последнего времени". Обзор. Журнал «Знамя» Источник: http://www.isvis.ru/mirskiy_book.htm === Дмитрий Петрович Святополк-Мирский (1890-1939) ===
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
ощущаться только тогда, когда молодые люди рождения 1895 года и
последующих, начавшие жизнь как солдаты, кадеты или добровольцы, осво -
бодились и смогли писать. Это произошло только в 1921 г., после окончания
гражданских войн. По своему отношению к войне интеллигенция разделилась
почти поровну на патриотов, равнодушных и пораженцев. Я упоминал уже об
усилиях Блока избежать мобилизации; Блок не был исключением. Поэтому нас
не должно удивлять, что война гораздо менее интересно отразилась в русской
литературе, чем в литературе западных стран. То немногое, что существует (за
исключением стихов Гумилева и того, что написали молодые писатели,
появившиеся после войны) написано военными корреспондентами, а не
солдатами.
Февральская революция 1917 г. поначалу вызвала всеобщий энтузиазм, но
вскоре развитие событий положило конец всякому патриотическому оптимизму.
Оптимистическая стадия революции почти не отразилась в русской литературе.
Растущий пессимизм, ощущение, что все кончено, с силой выразилось уже в
августе 1917 г. в ремизовском Слове о погибели Русской земли. Мемуаров о
1917 г. существует множество: немногие из них являются литературой, но
среди этих немногих такие замечательные вещи как Взвихренная Русь Ремизова
и Фронт и революция (первая часть Сентиментального путешествия) Виктора
Шкловского.
Вдохновила революционную поэзию Октябрьская революция,
большевистская революция. Авторами величайших произведений,
вдохновленных ею, были не коммунисты, а мистики, очень мало общего
имевшие и с вождями, и с целями революции – Блок и Белый. Оба они в 1917–
1918 были тесно связаны с левыми эсерами; одним из вождей и теоретиков
этого движения был Иванов-Разумник, историк литературы, который и
придумал «скифскую» доктрину. «Скифы» были мистиче скими
революционерами, верившими в религиозную суть большевистской революции
и в очистительную силу разрушительных катаклизмов. Немало интеллигентов,
ничего общего не имевших с атеистическим оптимизмом Ленина,
приветствовали его революцию, охваченные духом самоубийственного экстаза.
Они надеялись и верили, что старый буржуазный мир, так бесполезно
нагородивший всю эту культуру, будет разрушен и новое человечество родится
к новой жизни на новой и голой земле. Они верили, что разрушение
материальных богатств, политического и экономического величия даст
большую свободу духа и что наступающая эпоха станет великой эпохой
духовной культуры – культуры вечности, по выражению Белого. Эти чувства
присутствуют в произведениях Блока, Белого, Гершензона, Волошина,
148
Ремизова, Ходасевича и других людей символистского поколения. Эти чувства
нарастали и распространялись в худшие годы голода, разрухи и террора.
В 1918–1920 гг. мистицизм был живым, как никогда. В Петербурге его центром
была «Вольфила», учрежденная Андреем Белым (Вольная философская
ассоциация), объединявшая принимающих большевизм и тех, кто отвергал
большевизм, но принимал новую эпоху – эпоху материального разрушения и
духовного созидания. Подобные чувства были распространены и среди
православного духовенства, которое, осуждая злую силу атеистического
коммунизма, готовилось к новой эре «примитивного христианства», когда
Церковь, преследуемая и преданная, воссияет ярче и более чистым
мистическим светом.
2
Русский большевизм есть ветвь русского марксизма и то, что характерно
для большевистской политической литературы, характерно для русской
марксистской литературы вообще. В целом это нелегкое чтение: все написано
на партийном жаргоне, который непонятен читателю, если сам он не
начитанный марксист. Это сплошной догматизм; авторитет тут играет гораздо
более важную роль, чем свободное исследование – марксист верит в авторитеты
так же свято, как средневековый схоласт. Произведения Маркса, Энгельса и
(после его смерти) Ленина считаются непогрешимыми. Писания
ортодоксальных марксистов, таких как Каутский и Плеханов, уважаются, пока
они не впадают в ересь. Аргумент Маркса неоспорим, разве только оппоненту
удастся найти ему другое толкование. Тексты Маркса (а теперь это начинается
и с Лениным) интерпретируются на множество манеров, как когда-то Библия,
ибо не существует ничего достоверного, кроме Святого Писания. Из всей
большевистской литературы писания Ленина – самое интересное со всех точек
зрения. Ленин, безусловно, был великолепным оратором и в речах, и в своих
писаниях. Язык его сравнительно свободен от официального жаргона.
Изложение ясное. У него есть дар иронии и гениальное умение облекать свои
идеи, как и свои повороты и перевороты в политике, в оракулоподобные,
запоминающиеся формулировки. Его статьи – статьи человека действия. У него
есть ораторский темперамент, но нет литературной культуры, и его речи и
статьи не есть литература в том смысле, например, как речи Жореса. Троцкий в
своих писаниях – немногим более чем воодушевленный и ловкий полемист.
Стиль его – неряшливый, газетный, изуродованный обычным большевистским
жаргоном. Это русский язык только в самом широком смысле слова. Он
развлекался также и «литературной критикой» и в этом виде деятельности
проявил довольно либеральный для коммуниста образ мыслей. Но, как и всякий
большевистский официальный критик, он интересуется не литературной
ценностью произведения, а его педагогической полезностью для воспитания
пролетариата. Единственная разница между большевистскими критиками в том,
что некоторые, как Троцкий и Воронский, понимают воспитание в более
широком смысле, включая туда и некоторую общую культуру, а другие думают,
что оно должно сводиться к вколачиванию марксизма и «ленинизма».
Главный литератор большевистской олигархии – Луначарский, комиссар
просвещения. Но если на писаниях Ленина и Троцкого, что бы мы ни думали об
их литературных и философских заслугах, несомненно лежит отпечаток
могучей личности, то Луначарский, хотя он человек сравнительно более
высокой культуры и с литературными притязаниями, – не более, чем
третьесортный провинциальный школьный учитель с примесью журналиста.
Его проза по уровню ниже приличной журналистской прозы. Стихи же его
149
считались бы безнадежно плоскими и неумелыми даже во времена Надсона. Его
драмы – которые встретили в Англии такой необъяснимо хороший прием (во
всяком случае, со стороны прессы) – жалкие ребяческие аллегории самого
дурного и скучного сорта. Конечно, неумелость его стихов несколько теряется в
переводе, но даже и тут видна его полная неспособность сделать свои
персонажи живыми и надутая пустота его мнимо-глубокомысленного
символизма. Дистанция между Бурей Шекспира и самым худшим Андреевым
меньше, чем дистанция между худшим Андреевым и Луначарским. Но,
вероятно, к счастью для репутации Луначарского за границей, полная
бездарность так же непереводима, как и абсолютное совершенство.
С самого начала союзниками большевиков были футуристы, но отношение
большевиков к таким опасным друзьям было несколько подозрительным и
осторожным, хотя грандиозный успех Мистерии Буфф Маяковского и его
замечательные достижения в политической сатире научили коммунистических
вождей его ценить. Но об этом, как и о крайне желанном и поощряемом
возникновении школы пролетарских поэтов, мы поговорим в главе,
посвященной современной поэзии.
3
Гражданская война, длившаяся почти ровно три года (с «Октябрьской», по
старому стилю, революции, которая произошла 7 ноября 1917 г., до падения
Врангеля в ноябре 1920 г.) повлияла на русскую жизнь гораздо больше и
