История русской литературы с древнейших времен по 1925 год. Том 2
История русской литературы с древнейших времен по 1925 год. Том 2 читать книгу онлайн
Дмитрий Петрович Святополк-Мирский История русской литературы с древнейших времен по 1925 год История русской литературы с древнейших времен по 1925 г.В 1925 г. впервые вышла в свет «История русской литературы», написанная по-английски. Автор — русский литературовед, литературный критик, публицист, князь Дмитрий Петрович Святополк-Мирский (1890—1939). С тех пор «История русской литературы» выдержала не одно издание, была переведена на многие европейские языки и до сих пор не утратила своей популярности. Что позволило автору составить подобный труд? Возможно, обучение на факультетах восточных языков и классической филологии Петербургского университета; или встречи на «Башне» Вячеслава Иванова, знакомство с плеядой «серебряного века» — О. Мандельштамом, М. Цветаевой, А. Ахматовой, Н. Гумилевым; или собственные поэтические пробы, в которых Н. Гумилев увидел «отточенные и полнозвучные строфы»; или чтение курса русской литературы в Королевском колледже Лондонского университета в 20-х годах... Несомненно одно: Мирский являлся не только почитателем, но и блестящим знатоком предмета своего исследования. Книга написана простым и ясным языком, блистательно переведена, и недаром скупой на похвалы Владимир Набоков считал ее лучшей историей русской литературы на любом языке, включая русский. Комментарии Понемногу издаются в России важнейшие труды литературоведов эмиграции. Вышла достойным тиражом (первое на русском языке издание 2001 года был напечатано в количестве 600 экз.) одна из главных книг «красного князя» Дмитрия Святополк-Мирского «История русской литературы». Судьба автора заслуживает отдельной книги. Породистый аристократ «из Рюриковичей», белый офицер и убежденный монархист, он в эмиграции вступил в английскую компартию, а вначале 30-х вернулся в СССР. Жизнь князя-репатрианта в «советском раю» продлилась недолго: в 37-м он был осужден как «враг народа» и сгинул в лагере где-то под Магаданом. Некоторые его работы уже переизданы в России. Особенность «Истории русской литературы» в том, что она писалась по-английски и для англоязычной аудитории. Это внятный, добротный, без цензурных пропусков курс отечественной словесности. Мирский не только рассказывает о писателях, но и предлагает собственные концепции развития литпроцесса (связь литературы и русской цивилизации и др.). Николай Акмейчук Русская литература, как и сама православная Русь, существует уже более тысячелетия. Но любознательному российскому читателю, пожелавшему пообстоятельней познакомиться с историей этой литературы во всей ее полноте, придется столкнуться с немалыми трудностями. Школьная программа ограничивается именами классиков, вузовские учебники как правило, охватывают только отдельные периоды этой истории. Многотомные академические издания советского периода рассчитаны на специалистов, да и «призма соцреализма» дает в них достаточно тенденциозную картину (с разделением авторов на прогрессивных и реакционных), ныне уже мало кому интересную. Таким образом, в России до последнего времени не существовало книг, дающих цельный и непредвзятый взгляд на указанный предмет и рассчитанных, вместе с тем, на массового читателя. Зарубежным любителям русской литературы повезло больше. Еще в 20-х годах XIX века в Лондоне вышел капитальный труд, состоящий из двух книг: «История русской литературы с древнейших времен до смерти Достоевского» и «Современная русская литература», написанный на английском языке и принадлежащий перу… известного русского литературоведа князя Дмитрия Петровича Святополка-Мирского. Под словом «современная» имелось в виду – по 1925 год включительно. Книги эти со временем разошлись по миру, были переведены на многие языки, но русский среди них не значился до 90-х годов прошлого века. Причиной тому – и необычная биография автора книги, да и само ее содержание. Литературоведческих трудов, дающих сравнительную оценку стилистики таких литераторов, как В.И.Ленин и Л.Д.Троцкий, еще недавно у нас публиковать было не принято, как не принято было критиковать великого Л.Толстого за «невыносимую абстрактность» образа Платона Каратаева в «Войне и мире». И вообще, «честный субъективизм» Д.Мирского (а по выражению Н. Эйдельмана, это и есть объективность) дает возможность читателю, с одной стороны, представить себе все многообразие жанров, течений и стилей русской литературы, все богатство имен, а с другой стороны – охватить это в едином контексте ее многовековой истории. По словам зарубежного биографа Мирского Джеральда Смита, «русская литература предстает на страницах Мирского без розового флера, со всеми зазубринами и случайными огрехами, и величия ей от этого не убавляется, оно лишь прирастает подлинностью». Там же приводится мнение об этой книге Владимира Набокова, известного своей исключительной скупостью на похвалы, как о «лучшей истории русской литературы на любом языке, включая русский». По мнению многих специалистов, она не утратила своей ценности и уникальной свежести по сей день. Дополнительный интерес к книге придает судьба ее автора. Она во многом отражает то, что произошло с русской литературой после 1925 года. Потомок древнего княжеского рода, родившийся в семье видного царского сановника в 1890 году, он был поэтом-символистом в период серебряного века, белогвардейцем во время гражданской войны, известным литературоведом и общественным деятелем послереволюционной русской эмиграции. Но живя в Англии, он увлекся социалистическим идеями, вступил в компартию и в переписку с М.Горьким, и по призыву последнего в 1932 году вернулся в Советский Союз. Какое-то время Мирский был обласкан властями и являлся желанным гостем тогдашних литературных и светских «тусовок» в качестве «красного князя», но после смерти Горького, разделил участь многих своих коллег, попав в 1937 году на Колыму, где и умер в 1939.«Когда-нибудь в будущем, может, даже в его собственной стране, – писал Джеральд Смит, – найдут способ почтить память Мирского достойным образом». Видимо, такое время пришло. Лучшим, самым достойным памятником Д.П.Мирскому служила и служит его превосходная книга. Нелли Закусина "Впервые для массового читателя – малоизвестный у нас (но высоко ценившийся специалистами, в частности, Набоковым) труд Д. П. Святополк-Мирского". Сергей Костырко. «Новый мир» «Поздней ласточкой, по сравнению с первыми "перестроечными", русского литературного зарубежья можно назвать "Историю литературы" Д. С.-Мирского, изданную щедрым на неожиданности издательством "Свиньин и сыновья"». Ефрем Подбельский. «Сибирские огни» "Текст читается запоем, по ходу чтения его без конца хочется цитировать вслух домашним и конспектировать не для того, чтобы запомнить, многие пассажи запоминаются сами, как талантливые стихи, но для того, чтобы еще и еще полюбоваться умными и сочными авторскими определениями и характеристиками". В. Н. Распопин. Сайт «Book-о-лики» "Это внятный, добротный, без цензурных пропусков курс отечественной словесности. Мирский не только рассказывает о писателях, но и предлагает собственные концепции развития литпроцесса (связь литературы и русской цивилизации и др.)". Николай Акмейчук. «Книжное обозрение» "Книга, издававшаяся в Англии, написана князем Святополк-Мирским. Вот она – перед вами. Если вы хотя бы немного интересуетесь русской литературой – лучшего чтения вам не найти!" Обзор. «Книжная витрина» "Одно из самых замечательных переводных изданий последнего времени". Обзор. Журнал «Знамя» Источник: http://www.isvis.ru/mirskiy_book.htm === Дмитрий Петрович Святополк-Мирский (1890-1939) ===
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
и разрушительных сил «монгольских» степей. Оба Аблеуховых, бюрократ-отец
и террорист-сын – татарского происхождения. Насколько Серебряный голубь
идет от Гоголя, настолько же Петербург идет от Достоевского, но не от всего
Достоевского – только от Двойника, самой «орнаментальной» и гоголевской из
всех «достоевских» вещей. По стилю Петербург непохож на предшествующие
вещи, тут стиль не так богат и, как и в Двойнике, настроен на лейтмотив
безумия. Книга похожа на кошмар, и не всегда можно понять, что, собственно,
происходит. В ней большая сила одержимости и повествование не менее
увлекательно, чем в Серебряном голубе. Сюжет вертится вокруг адской
машины, которая должна взорваться через двадцать четыре часа, и читатель все
время держится в напряжении подробными и разнообразными рассказами об
этих двадцати четырех часах и о решениях и контррешениях героя.
Котик Летаев – самое оригинальное и ни на что не похожее произведение
Белого. Это история его собственного младенчества и начинается она с
воспоминаний о жизни до рождения – в материнской утробе. Она построена на
системе параллельных линий, одна развивается в реальной жизни ребенка,
другая в «сфеpax». Несомненно, это гениальная вещь, несмотря на смущающие
детали и на то, что антропософское объяснение детских впечатлений как
143
повторения прежнего опыта расы не всегда убедительно. Главная линия
повествования (если тут можно говорить о повествовании) – постепенное
формирование представлений ребенка о внешнем мире. Этот процесс передан с
помощью двух терминов: «рой» и «строй». Это кристаллизация хаотических
бесконечных «роев» и четко очерченные и упорядоченные «строи». Развитие
символически усиливается тем, что отец ребенка, известный математик, мастер
«строя». Но для антропософа Белого ничем не ограниченный «рой»
представляется более истинной и более значащей реальностью. Продолжение
Котика Летаева – Преступление Николая Летаева гораздо менее абстрактно-
символично и может без труда быть прочитано непосвященными. Это самое
реалистическое и самое забавное произведение Белого. Оно развертывается в
реальном мире: речь в нем идет о соперничестве между его родителями –
математиком отцом и элегантной и легкомысленной матерью – по поводу
воспитания сына. Тут Белый в своей лучшей форме как тонкий и
проницательный реалист, и его юмор (хотя символизм постоянно присутствует)
достигает особенной прелести. Записки чудака, хотя они блистательно
орнаментальны, читателю, не посвященному в тайны антропософии, лучше не
читать. Но последнее его большое произведение – Воспоминания об Александре
Блоке (1922) читать легко и просто. Музыкальная конструкция отсутствует, и
Белый явно сосредоточен на передаче фактов, как они были. Стиль тоже менее
орнаментален. Порой даже небрежен (чего никогда не бывает в других его
произведениях). Две-три главы, посвященные антропософской интерпретации
блоковской поэзии, надо пропустить. Остальные же главы – это залежи
интереснейших и неожиданнейших сведений из истории русского символизма,
но, прежде всего, это восхитительное чтение. Несмотря на то, что он всегда
смотрел на Блока снизу вверх, как на высшее существо, Белый анализирует его
с изумительной проницательностью и глубиной. Рассказ об их мистиче ской
связи 1903–1904 гг., мастерски восстанавливающий атмосферу этих связей,
необычайно жив и убедителен. Но думается, что самое лучшее в этих
Воспоминаниях – портреты второстепенных персонажей, которые написаны со
всем присущим Белому богатством интуиции, подтекста и юмора. Фигура
Мережковского, например, – чистый шедевр. Этот портрет уже широко известен
среди читающей публики и, вероятно, тапочки с кисточками, которые Белый
ввел как лейтмотив Мережковского, навсегда останутся как бессмертный
символ их носителя.
11. Малые символисты
Одним из основных результатов символистского движения стало то,
что количество поэтов увеличилось чуть не в сто раз и почти во столько же
раз вырос средний уровень их мастерства, а также их положение в
обществе и котировка у издателей. Примерно с 1905 г. все новые люди в
русской поэзии были в большей или меньшей степени учениками
символистов и примерно с того же времени все, кроме разве неграмотных,
писали стихи на таком техническом уровне, который, скажем, в 1890 г. был
доступен только самым великим. Влияние символизма распространилось в
нескольких направлениях; возникли всевозможные школы – школа
мистически-метафизическая; школа ритма и словесной зрелищности;
академическая школа, имитировавшая стиль зрелого Брюсова;
«оргиастическая» школа, рвущаяся из оков формы к спонтанному
выражению «стихийной» души; школа прославления порока и школа
чистой технической акробатики.
144
Метафизическая поэзия старших символистов представлена, например,
строгими, неброскими стихами Юргиса Балтрушайтиса (р. 1873), литовца,
усердно переводившего на русский язык скандинавов и Д’Аннунцио (мы
обязаны ему великолепным переводом байроновского Видения суда), который в
настоящее время является послом Литвы в Советском Союзе. Сергей Соловьев
(р. 1886), рано созревший блестящий мистик, о котором я несколько раз
упоминал, говоря о Блоке и Белом, в своих стихах оказался всего лишь
послушным учеником Брюсова (его академиче ской манеры). Несмотря на его
мистицизм, несмотря на его истинное православие (в 1915 г. он стал
священником), стихи его античны, в самом языческом смысле этого слова.
Однако написанная им жизнь его знаменитого дяди Владимира – одна из самых
прелестных биографий, написанных на русском языке.
У символистов читателям нравился больше всего словесный блеск и
ласкающие мелодии. Пышность символистов в опошленном виде можно
встретить в стихах Тэффи, известнейшей юмористической писательницы;
бальмонтовское опьянение мелодичными ритмами – в стихах Виктора
Гоффмана (1884-1911), которого можно считать типичным «малым
символистом», с его сентиментальной красивостью и тоской, со всеми его
прекрасными дамами и верными пажами, так опошленными впоследствии.
Более обещающим, чем все эти поэты, показался Сергей Городецкий
(род.1884) со своими веселыми первыми стихами . В первой своей книге Ярь
(1907) он проявил прекрасный дар ритма и удивительную способность
создавать им самим сочиненную квазирусскую мифологию. Некоторое время
литераторские круги и обычные читатели видели в нем величайшую
надежду русской поэзии, но следующие его книги показали, какое у него
короткое дыхание; он очень быстро выродился в ловкого и
незначительного версификатора. Однако Ярь останется как самый
интересный памятник своего времени, времени, когда в воздухе был
мистический анархизм, когда Вячеслав Иванов верил в возможность новой
мифологической эпохи и когда широко распространилась вера в то, что
жизненные силы стихийной природы человека разорвут оковы цивилизации и
мирового порядка. Эта вера нашла свою формулу в трех строках Городецкого:
Мы поднимем древний Хаос,
Древний Хаос потревожим
Мы ведь можем, можем, можем!
Любопытной и совершенно изолированной фигурой был граф Василий
Алексеевич Комаровский (1881–1914). Почти всю жизнь он был на грани
безумия и не раз эту грань переходил. Именно это придает особый привкус его