История русской литературы с древнейших времен по 1925 год. Том 2
История русской литературы с древнейших времен по 1925 год. Том 2 читать книгу онлайн
Дмитрий Петрович Святополк-Мирский История русской литературы с древнейших времен по 1925 год История русской литературы с древнейших времен по 1925 г.В 1925 г. впервые вышла в свет «История русской литературы», написанная по-английски. Автор — русский литературовед, литературный критик, публицист, князь Дмитрий Петрович Святополк-Мирский (1890—1939). С тех пор «История русской литературы» выдержала не одно издание, была переведена на многие европейские языки и до сих пор не утратила своей популярности. Что позволило автору составить подобный труд? Возможно, обучение на факультетах восточных языков и классической филологии Петербургского университета; или встречи на «Башне» Вячеслава Иванова, знакомство с плеядой «серебряного века» — О. Мандельштамом, М. Цветаевой, А. Ахматовой, Н. Гумилевым; или собственные поэтические пробы, в которых Н. Гумилев увидел «отточенные и полнозвучные строфы»; или чтение курса русской литературы в Королевском колледже Лондонского университета в 20-х годах... Несомненно одно: Мирский являлся не только почитателем, но и блестящим знатоком предмета своего исследования. Книга написана простым и ясным языком, блистательно переведена, и недаром скупой на похвалы Владимир Набоков считал ее лучшей историей русской литературы на любом языке, включая русский. Комментарии Понемногу издаются в России важнейшие труды литературоведов эмиграции. Вышла достойным тиражом (первое на русском языке издание 2001 года был напечатано в количестве 600 экз.) одна из главных книг «красного князя» Дмитрия Святополк-Мирского «История русской литературы». Судьба автора заслуживает отдельной книги. Породистый аристократ «из Рюриковичей», белый офицер и убежденный монархист, он в эмиграции вступил в английскую компартию, а вначале 30-х вернулся в СССР. Жизнь князя-репатрианта в «советском раю» продлилась недолго: в 37-м он был осужден как «враг народа» и сгинул в лагере где-то под Магаданом. Некоторые его работы уже переизданы в России. Особенность «Истории русской литературы» в том, что она писалась по-английски и для англоязычной аудитории. Это внятный, добротный, без цензурных пропусков курс отечественной словесности. Мирский не только рассказывает о писателях, но и предлагает собственные концепции развития литпроцесса (связь литературы и русской цивилизации и др.). Николай Акмейчук Русская литература, как и сама православная Русь, существует уже более тысячелетия. Но любознательному российскому читателю, пожелавшему пообстоятельней познакомиться с историей этой литературы во всей ее полноте, придется столкнуться с немалыми трудностями. Школьная программа ограничивается именами классиков, вузовские учебники как правило, охватывают только отдельные периоды этой истории. Многотомные академические издания советского периода рассчитаны на специалистов, да и «призма соцреализма» дает в них достаточно тенденциозную картину (с разделением авторов на прогрессивных и реакционных), ныне уже мало кому интересную. Таким образом, в России до последнего времени не существовало книг, дающих цельный и непредвзятый взгляд на указанный предмет и рассчитанных, вместе с тем, на массового читателя. Зарубежным любителям русской литературы повезло больше. Еще в 20-х годах XIX века в Лондоне вышел капитальный труд, состоящий из двух книг: «История русской литературы с древнейших времен до смерти Достоевского» и «Современная русская литература», написанный на английском языке и принадлежащий перу… известного русского литературоведа князя Дмитрия Петровича Святополка-Мирского. Под словом «современная» имелось в виду – по 1925 год включительно. Книги эти со временем разошлись по миру, были переведены на многие языки, но русский среди них не значился до 90-х годов прошлого века. Причиной тому – и необычная биография автора книги, да и само ее содержание. Литературоведческих трудов, дающих сравнительную оценку стилистики таких литераторов, как В.И.Ленин и Л.Д.Троцкий, еще недавно у нас публиковать было не принято, как не принято было критиковать великого Л.Толстого за «невыносимую абстрактность» образа Платона Каратаева в «Войне и мире». И вообще, «честный субъективизм» Д.Мирского (а по выражению Н. Эйдельмана, это и есть объективность) дает возможность читателю, с одной стороны, представить себе все многообразие жанров, течений и стилей русской литературы, все богатство имен, а с другой стороны – охватить это в едином контексте ее многовековой истории. По словам зарубежного биографа Мирского Джеральда Смита, «русская литература предстает на страницах Мирского без розового флера, со всеми зазубринами и случайными огрехами, и величия ей от этого не убавляется, оно лишь прирастает подлинностью». Там же приводится мнение об этой книге Владимира Набокова, известного своей исключительной скупостью на похвалы, как о «лучшей истории русской литературы на любом языке, включая русский». По мнению многих специалистов, она не утратила своей ценности и уникальной свежести по сей день. Дополнительный интерес к книге придает судьба ее автора. Она во многом отражает то, что произошло с русской литературой после 1925 года. Потомок древнего княжеского рода, родившийся в семье видного царского сановника в 1890 году, он был поэтом-символистом в период серебряного века, белогвардейцем во время гражданской войны, известным литературоведом и общественным деятелем послереволюционной русской эмиграции. Но живя в Англии, он увлекся социалистическим идеями, вступил в компартию и в переписку с М.Горьким, и по призыву последнего в 1932 году вернулся в Советский Союз. Какое-то время Мирский был обласкан властями и являлся желанным гостем тогдашних литературных и светских «тусовок» в качестве «красного князя», но после смерти Горького, разделил участь многих своих коллег, попав в 1937 году на Колыму, где и умер в 1939.«Когда-нибудь в будущем, может, даже в его собственной стране, – писал Джеральд Смит, – найдут способ почтить память Мирского достойным образом». Видимо, такое время пришло. Лучшим, самым достойным памятником Д.П.Мирскому служила и служит его превосходная книга. Нелли Закусина "Впервые для массового читателя – малоизвестный у нас (но высоко ценившийся специалистами, в частности, Набоковым) труд Д. П. Святополк-Мирского". Сергей Костырко. «Новый мир» «Поздней ласточкой, по сравнению с первыми "перестроечными", русского литературного зарубежья можно назвать "Историю литературы" Д. С.-Мирского, изданную щедрым на неожиданности издательством "Свиньин и сыновья"». Ефрем Подбельский. «Сибирские огни» "Текст читается запоем, по ходу чтения его без конца хочется цитировать вслух домашним и конспектировать не для того, чтобы запомнить, многие пассажи запоминаются сами, как талантливые стихи, но для того, чтобы еще и еще полюбоваться умными и сочными авторскими определениями и характеристиками". В. Н. Распопин. Сайт «Book-о-лики» "Это внятный, добротный, без цензурных пропусков курс отечественной словесности. Мирский не только рассказывает о писателях, но и предлагает собственные концепции развития литпроцесса (связь литературы и русской цивилизации и др.)". Николай Акмейчук. «Книжное обозрение» "Книга, издававшаяся в Англии, написана князем Святополк-Мирским. Вот она – перед вами. Если вы хотя бы немного интересуетесь русской литературой – лучшего чтения вам не найти!" Обзор. «Книжная витрина» "Одно из самых замечательных переводных изданий последнего времени". Обзор. Журнал «Знамя» Источник: http://www.isvis.ru/mirskiy_book.htm === Дмитрий Петрович Святополк-Мирский (1890-1939) ===
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
обсуждать этот вопрос, но не интеллектуальный символизм делает Двенадцать
тем, что они есть, – величайшей поэмой. Важно не то, что она означает, а то,
что она есть. Музыкальный гений Блока достигает в ней своих вершин. С точки
зрения ритмической конструкции это чудо из чудес. Музыкальный эффект
построен на диссонансах. Блок вводит слова и ритмы грубой и пошлой
«частушки» и достигает эффекта невероятного простора и величия. Построена
поэма с чудесной точностью. Развивается она широкими взмахами, переходами
из одного ритма в другой и переплавлением диссонансов в высшую гармонию.
Несмотря на грубый реализм и язык, находящийся на грани жаргона, хочется
сравнить поэму с такими шедеврами лирического построения, как Кубла Хан
или первая часть Фауста. Существуют два английских перевода Двенадцати.
Их можно прочесть, чтобы получить общее представление о «содержании», но
они не дают никакого понятия о величии и совершенстве оригинала. Поэма
кажется непереводимой, из чего можно сделать вывод, что перевести ее как
следует – немыслимое чудо. Однако такое чудо осуществил немецкий
переводчик Вольфганг Грегер, чей перевод почти достигает уровня
оригинального текста.
В том же месяце, когда были написаны Двенадцать (январь 1918),
Блок написал Скифов, напряженно риторическую инвективу против
западных народов, которые не хотят заключать мир, предложенный
большевиками. Это весьма красноречиво, но не слишком умно, и во всяком
случае гораздо ниже по уровню, чем Двенадцать.
Это было последнее стихотворение Блока. Новое правительство,
ценившее своих немногих интеллигентных союзников, загрузило Блока
работой, и целых три года он трудился над всякого рода культурными и
переводческими начинаниями, которыми руководили Горький и
Луначарский. После Двенадцати его революционный энтузиазм спал и
сменился пассивным унынием, куда не проникал даже ветер вдохновения.
Он пытался продолжать работу над Возмездием, но из этого ничего не вышло.
Он смертельно устал – и был пуст.
В отличие от многих других писателей он не страдал от голода и холода,
потому что большевики заботились о нем, но он был мертв задолго до своей
смерти. Такое впечатление сложилось у всех, кто вспоминает Блока в это время.
Он умер от сердечной болезни 9 августа 1921 г. Двенадцать прославили его
137
больше, чем все предыдущее, но левые литературные школы в последние годы
жизни Блока дружно его ниспровергали. Его смерть стала сигналом для
признания его одним из величайших национальных поэтов.
В том, что Блок – великий поэт, нет и не может быть сомненья. Но при
всем своем величии он, безусловно, поэт нездоровый, болезненный,
величайший и типичнейший представитель поколения, лучшие сыны
которого были поражены отчаянием и, неспособные победить свой
пессимизм, либо впадали в опасный и двусмысленный мистицизм, либо
находили забвение в вихре страстей.
10. Андрей Белый
Рассказывая о жизни Блока, я несколько раз упомянул имя другого
замечательного писателя – Андрея Белого.
Блок был величайшим, но Андрей Белый, конечно же, самым
оригинальным и самым влиятельным из всех символистов. В отличие от
Блока, которого больше всего влекло прошлое с его великими
романтиками, Белый был весь обращен к будущему и из символистов был
ближе всех к футуристам. Он и сегодня далеко опережает всех символистов
по силе своего влияния; пожалуй, он единственный символист, который
участвует в литературном развитии как активная сила.
В особенности большое влияние оказала его проза, которая
революционизировала стиль русских писателей. Белый – фигура более сложная,
чем Блок, да и все прочие символисты; в этом смысле он может соперничать с
самыми сложными и смущающими фигурами в русской литературе – Гоголем и
Владимиром Соловьевым, которые оказали немалое влияние на самого Белого.
С одной стороны Белый – это самое крайнее и типичное выражение
символистских воззрений; никто не пошел дальше его в стремлении свести мир
к системе «соответствий» и никто не воспринимал эти «соответствия» более
конкретно и реалистично; но именно эта конкретность его нематериальных
символов возвращает его к реализму, как правило, находящемуся вне
символистского способа самовыражения. Он настолько владеет тончайшими
оттенками реальности, выразительнейшими, значительнейшими,
подсказывающими и одновременно ускользающими деталями, он так велик и
так оригинален в этом, что невольно возникает совершенно неожиданное
сравнение с реалистом из реалистов – с Толстым. И все-таки мир Белого,
несмотря на его более чем жизнеподобные детали, есть невещественный мир
идей, в который наша здешняя реальность лишь проецируется как вихрь
иллюзий. Этот невещественный мир символов и абстракций кажется зрелищем,
полным цвета и огня; несмотря на вполне серьезную, интенсивную духовную
жизнь он поражает как некое метафизическое «шоу», блестящее, забавное, но
не вполне серьезное.
У Белого до странного отсутствует чувство трагедии, и в этом он
опять-таки совершенная противоположность Блоку. Его мир – это мир
эльфов, который вне добра и зла, как та страна фей, которую знал Томас
Рифмач; в нем Белый носится как Пэк или Ариэль, но Ариэль
недисциплинированный и сумасбродный. Из-за всего этого одни видят в Белом
провидца и пророка, другие – мистика-шарлатана. Кем бы он ни был, он
разительно отличается от всех символистов полным отсутствием
сакраментальной торжественности. Иногда он невольно бывает смешон, но
138
вообще он с необычайной дерзостью слил свою наружную комичность с
мистицизмом и с необычайной оригинальностью использует это в своем
творчестве. Он великий юморист, вероятно, величайший в России после Гоголя,
и для среднего читателя это его самая важная и привлекательная черта. Но
юмор Белого сперва озадачивает – слишком он ни на что не похож. Русской
публике понадобилось двенадцать лет, чтобы его оценить, и вряд ли он сразу
завоюет неподготовленного западного читателя. Но те, кто его отведал и
получил к нему вкус, всегда будут признавать его в точном смысле слова
единственным – редчайшим, изысканнейшим даром богов.
Как столь многие современные русские писатели Андрей Белый
прославился под псевдонимом, в конце концов, заменившим его наследственное
имя даже в частной жизни. Настоящее его имя – Борис Николаевич Бугаев. Он
родился в Москве в 1880 г. – в том же году, что и Блок. Его отец, профессор
Бугаев (профессор Летаев в сочинениях сына), был выдающимся математиком,
корреспондентом Вейерштрасса и Пуанкаре, деканом факультета Московского
университета. Сын унаследовал от него интерес к самым трудным для
понимания математическим задачам. Он учился в частной гимназии
Л. И. Поливанова, одного из лучших педагогов России того времени, который
внушил ему глубокий интерес к русским поэтам.
В доме М. С. Соловьева Белый встречался с Владимиром Соловьевым и
рано стал знатоком его мистического учения. Годы конца века и начала
следующего стали для Белого и для его не по годам развитого друга Сергея
(сына М. С. Соловьева) временем экстатического ожидания апокалипсиса. Они
вполне реально и конкретно верили, что первые годы нового столетия принесут
новое откровение – откровение Женской Ипостаси, Софии, и что ее пришествие
