История русской литературы с древнейших времен по 1925 год. Том 2
История русской литературы с древнейших времен по 1925 год. Том 2 читать книгу онлайн
Дмитрий Петрович Святополк-Мирский История русской литературы с древнейших времен по 1925 год История русской литературы с древнейших времен по 1925 г.В 1925 г. впервые вышла в свет «История русской литературы», написанная по-английски. Автор — русский литературовед, литературный критик, публицист, князь Дмитрий Петрович Святополк-Мирский (1890—1939). С тех пор «История русской литературы» выдержала не одно издание, была переведена на многие европейские языки и до сих пор не утратила своей популярности. Что позволило автору составить подобный труд? Возможно, обучение на факультетах восточных языков и классической филологии Петербургского университета; или встречи на «Башне» Вячеслава Иванова, знакомство с плеядой «серебряного века» — О. Мандельштамом, М. Цветаевой, А. Ахматовой, Н. Гумилевым; или собственные поэтические пробы, в которых Н. Гумилев увидел «отточенные и полнозвучные строфы»; или чтение курса русской литературы в Королевском колледже Лондонского университета в 20-х годах... Несомненно одно: Мирский являлся не только почитателем, но и блестящим знатоком предмета своего исследования. Книга написана простым и ясным языком, блистательно переведена, и недаром скупой на похвалы Владимир Набоков считал ее лучшей историей русской литературы на любом языке, включая русский. Комментарии Понемногу издаются в России важнейшие труды литературоведов эмиграции. Вышла достойным тиражом (первое на русском языке издание 2001 года был напечатано в количестве 600 экз.) одна из главных книг «красного князя» Дмитрия Святополк-Мирского «История русской литературы». Судьба автора заслуживает отдельной книги. Породистый аристократ «из Рюриковичей», белый офицер и убежденный монархист, он в эмиграции вступил в английскую компартию, а вначале 30-х вернулся в СССР. Жизнь князя-репатрианта в «советском раю» продлилась недолго: в 37-м он был осужден как «враг народа» и сгинул в лагере где-то под Магаданом. Некоторые его работы уже переизданы в России. Особенность «Истории русской литературы» в том, что она писалась по-английски и для англоязычной аудитории. Это внятный, добротный, без цензурных пропусков курс отечественной словесности. Мирский не только рассказывает о писателях, но и предлагает собственные концепции развития литпроцесса (связь литературы и русской цивилизации и др.). Николай Акмейчук Русская литература, как и сама православная Русь, существует уже более тысячелетия. Но любознательному российскому читателю, пожелавшему пообстоятельней познакомиться с историей этой литературы во всей ее полноте, придется столкнуться с немалыми трудностями. Школьная программа ограничивается именами классиков, вузовские учебники как правило, охватывают только отдельные периоды этой истории. Многотомные академические издания советского периода рассчитаны на специалистов, да и «призма соцреализма» дает в них достаточно тенденциозную картину (с разделением авторов на прогрессивных и реакционных), ныне уже мало кому интересную. Таким образом, в России до последнего времени не существовало книг, дающих цельный и непредвзятый взгляд на указанный предмет и рассчитанных, вместе с тем, на массового читателя. Зарубежным любителям русской литературы повезло больше. Еще в 20-х годах XIX века в Лондоне вышел капитальный труд, состоящий из двух книг: «История русской литературы с древнейших времен до смерти Достоевского» и «Современная русская литература», написанный на английском языке и принадлежащий перу… известного русского литературоведа князя Дмитрия Петровича Святополка-Мирского. Под словом «современная» имелось в виду – по 1925 год включительно. Книги эти со временем разошлись по миру, были переведены на многие языки, но русский среди них не значился до 90-х годов прошлого века. Причиной тому – и необычная биография автора книги, да и само ее содержание. Литературоведческих трудов, дающих сравнительную оценку стилистики таких литераторов, как В.И.Ленин и Л.Д.Троцкий, еще недавно у нас публиковать было не принято, как не принято было критиковать великого Л.Толстого за «невыносимую абстрактность» образа Платона Каратаева в «Войне и мире». И вообще, «честный субъективизм» Д.Мирского (а по выражению Н. Эйдельмана, это и есть объективность) дает возможность читателю, с одной стороны, представить себе все многообразие жанров, течений и стилей русской литературы, все богатство имен, а с другой стороны – охватить это в едином контексте ее многовековой истории. По словам зарубежного биографа Мирского Джеральда Смита, «русская литература предстает на страницах Мирского без розового флера, со всеми зазубринами и случайными огрехами, и величия ей от этого не убавляется, оно лишь прирастает подлинностью». Там же приводится мнение об этой книге Владимира Набокова, известного своей исключительной скупостью на похвалы, как о «лучшей истории русской литературы на любом языке, включая русский». По мнению многих специалистов, она не утратила своей ценности и уникальной свежести по сей день. Дополнительный интерес к книге придает судьба ее автора. Она во многом отражает то, что произошло с русской литературой после 1925 года. Потомок древнего княжеского рода, родившийся в семье видного царского сановника в 1890 году, он был поэтом-символистом в период серебряного века, белогвардейцем во время гражданской войны, известным литературоведом и общественным деятелем послереволюционной русской эмиграции. Но живя в Англии, он увлекся социалистическим идеями, вступил в компартию и в переписку с М.Горьким, и по призыву последнего в 1932 году вернулся в Советский Союз. Какое-то время Мирский был обласкан властями и являлся желанным гостем тогдашних литературных и светских «тусовок» в качестве «красного князя», но после смерти Горького, разделил участь многих своих коллег, попав в 1937 году на Колыму, где и умер в 1939.«Когда-нибудь в будущем, может, даже в его собственной стране, – писал Джеральд Смит, – найдут способ почтить память Мирского достойным образом». Видимо, такое время пришло. Лучшим, самым достойным памятником Д.П.Мирскому служила и служит его превосходная книга. Нелли Закусина "Впервые для массового читателя – малоизвестный у нас (но высоко ценившийся специалистами, в частности, Набоковым) труд Д. П. Святополк-Мирского". Сергей Костырко. «Новый мир» «Поздней ласточкой, по сравнению с первыми "перестроечными", русского литературного зарубежья можно назвать "Историю литературы" Д. С.-Мирского, изданную щедрым на неожиданности издательством "Свиньин и сыновья"». Ефрем Подбельский. «Сибирские огни» "Текст читается запоем, по ходу чтения его без конца хочется цитировать вслух домашним и конспектировать не для того, чтобы запомнить, многие пассажи запоминаются сами, как талантливые стихи, но для того, чтобы еще и еще полюбоваться умными и сочными авторскими определениями и характеристиками". В. Н. Распопин. Сайт «Book-о-лики» "Это внятный, добротный, без цензурных пропусков курс отечественной словесности. Мирский не только рассказывает о писателях, но и предлагает собственные концепции развития литпроцесса (связь литературы и русской цивилизации и др.)". Николай Акмейчук. «Книжное обозрение» "Книга, издававшаяся в Англии, написана князем Святополк-Мирским. Вот она – перед вами. Если вы хотя бы немного интересуетесь русской литературой – лучшего чтения вам не найти!" Обзор. «Книжная витрина» "Одно из самых замечательных переводных изданий последнего времени". Обзор. Журнал «Знамя» Источник: http://www.isvis.ru/mirskiy_book.htm === Дмитрий Петрович Святополк-Мирский (1890-1939) ===
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
открыть в 1900 г. Достоевский – великий христианин, «тайновидец духа» –
другая полуправда, открыть которую было не так трудно. Книгу Толстой и
Достоевский до сих пор можно читать с интересом и пользой, но простой
человек – не привыкший к лабиринтам Мережковского – может слишком легко
попасться в сети его софистики, – если, конечно, его с самого начала не
оттолкнут качели геометрических контрастов. С Толстого и Достоевского
начинается переход Мережковского с Запада на Восток, из Европы в Россию, от
99
греческого к христианскому идеалу. Он постоянно умаляет «великого
язычника» Толстого в сравнении с «великим христианином» Достоевским и
повсюду акцентирует мессианскую миссию России. Книга Петр и Алексей
(третья часть Христа и Антихриста), написанная немедленно после Толстого
и Достоевского и опубликованная в 1905 г., – дальнейшее прославление
«русского» и «христианского» дела против западного и языческого духа «Анти-
Христа», воплощенного в Петре Великом.
В 1903 г. «Мережковские» (в это определение включается не только его
жена, но и их друг Д. В. Философов) стали центром «религиозно-
философского» движения. Они основали замечательный ежемесячник Новый
путь, открывший свои страницы символистам и всем новым движениям (Блок и
Белый впервые были напечатаны в Новом пути), и стали душой «религиозно-
философских собраний», главной целью которых было свести культурную часть
православного клира с религиозной частью интеллигенции. Эти собрания были
очень посещаемы и вызывали большой интерес. Здесь обсуждались важнейшие
религиозные и философские вопросы, и это внесло большой вклад в то
изменение атмосферы русской духовной жизни, которое и является темой этой
главы.
В то время Мережковские были на вершине своего славянофильства и
православия: они даже склонялись к религиозному принятию самодержавия. Но
революционный поток отбросил их в сторону левых, и в 1905 г. они заняли
четко революционную позицию. После провала революции Мережковские
эмигрировали в Париж, где опубликовали по-французски сборник гневных
памфлетов Le Tzar et la Rеvolution ( Царь и революция).
Значение Мережковского пошло на убыль. Тот факт, что Мережковский
принял революционную доктрину, не принес ему успеха в кругу
революционеров, так как русский радикализм – даже мистический – не был
заинтересован словесными схемами Мережковского. Среди немногих,
попавших под влияние Мережковских, был террорист Савинков (см. гл. III, 9),
но в его сенсационной исповеди Конь бледный заметно влияние скорее мадам
Мережковской, чем Мережковского.
В 1914 г. Мережковские, как и большинство русских радикалов, были
настроены против войны, но все-таки не стали крайними defaitistes
(пораженцами), а в 1917 г. решительно выступили против Ленина и
большевизма. После большевистского переворота Мережковские продолжали
возлагать надежды на Учредительное собрание и только после его разгона
перестали верить в победу «религиозной» революции. В 1918–1919 гг. они
жили в Петербурге, где мадам Мережковская опубликовала книгу яростно
антибольшевистских стихов (то были дни мягкой или недейственной цензуры)
и написала свой Петербургский дневник. К концу 1919 г. Мережковским
удалось бежать из Советской России; сначала они добрались до Варшавы, где
встретились с Савинковым и стали поддерживать этого известного
авантюриста, объединившегося с Польшей в борьбе против большевиков.
Вскоре, однако, они раскусили предатель скую двойную игру поляков и
переехали в Париж, где опубликовали Власть Антихриста – одну из самых
непримиримых (и истеричных) книг, направленных против большевизма. Там
они и живут, все так же непримиримо настроенные. Мережковский занялся
изучением Египта и, помимо книги афоризмов, написал роман из египетской
жизни Рождение богов, или Тутанкамон на Крите , – но читать все это просто
невозможно.
Не имеет смысла обсуждать многочисленные «философские» сочинения
Мережковского, написанные после Толстого и Достоевского: Гоголь и черт,
100
Пророк русской революции, Не мир, но меч, Больная Россия, статьи о
Лермонтове, Тютчеве и Некрасове и т. д., и т. д. В них Мережковский сохраняет
и даже развивает основную черту своего стиля – неуемную любовь к антитезе.
Ранние его произведения были написаны все-таки в разумной и «аккуратной»
манере, но примерно с 1905 г. в них появилась словесная истерия, из-за
которой их совершенно невозможно читать. Все книги и статьи Мережковского
представляют собой антитезы, которые, раскачиваясь вверх-вниз, взвизгивают
истерическим фальцетом. Истерический стиль появился у Мережковского в тот
момент, когда он осознал себя великим философом и пророком, то есть
примерно в то время, когда его учение окончательно оформилось. Это учение
стилизуется под христианство Третьего завета. Оно утверждает неизбежность
нового откровения и приближения новой религиозной эры. Но мистицизм
Мережковского не конкретно личный, как у Соловьева; он представляет
вселенную как систему взаимосвязанных идей, отраженных в индивидуальных
и материальных символах. Его Христос – абстракция, а не личность. Его
религия основывается не на личном религиозном опыте, а на размышлениях
ума, склонного к симметрии. Если мерить произведения Мережковского
религиозной меркой – они только литература. А если мерить их литературной
меркой, то и плохая литература.
Слава Мережковского за пределами России основана на его романах.
Первый из них – Смерть богов ( Юлиан Отступник, 1896) – самый лучший. Это
совсем не великий роман, вернее, даже и не роман в настоящем смысле слова.
Ему не хватает художественной силы. Но это хорошая популяризация,
замечательный «домашний университет», по-настоящему сумевший
заинтересовать русских читателей античностью. То же можно сказать и про
Леонардо да Винчи, но с некоторыми оговорками. В Юлиане Мережковский
управляет материалом: роман не становится энциклопедией, а Леонардо
переполнен цитатами из всевозможных источников, всяким историческим
хламом, оказавшимся в книге только потому, что Мережковский его знает.
Кроме того, романы обезображены искусственностью навязанных им идей –
обычных грубых антитез Мережковского. И Юлиан, и Леонардо хуже Огненного
ангела Брюсова. Романы ( Петр и Алексей, Александр I, 14 декабря) и пьесы
( Павел I, Романтики) Мережковского на русские темы гораздо ниже по
литературному качеству. Это бесформенные массы сырого (иногда плохо
понятого, всегда плохо истолкованного) материала, с начала до конца
написанного невыносимо истеричным фальцетом и до тошноты пропитанного
искусственными гомункулусами религиозных идей. Мережковский – жертва
идей. Если бы он не старался быть мыслителем, то писал бы хорошие романы
для мальчиков, ибо даже в его худших последних романах всегда есть одна-две
страницы, показывающие, что он умеет описывать события. В скучнейшем
романе 14 декабря есть сцена: мятежные гвардейцы бегут по улице со штыками
наперевес, а офицеры, тоже на бегу, размахивают саблями, все задыхаются от
бега, все захвачены революционным возбуждением, – такая сцена была бы
очень уместна в менее усложненном повествовании.
Подытожим: Мережковскому принадлежит важное место в истории
литературы, потому что более десяти лет (1893–1905) он был наиболее