История русской литературы с древнейших времен по 1925 год. Том 2
История русской литературы с древнейших времен по 1925 год. Том 2 читать книгу онлайн
Дмитрий Петрович Святополк-Мирский История русской литературы с древнейших времен по 1925 год История русской литературы с древнейших времен по 1925 г.В 1925 г. впервые вышла в свет «История русской литературы», написанная по-английски. Автор — русский литературовед, литературный критик, публицист, князь Дмитрий Петрович Святополк-Мирский (1890—1939). С тех пор «История русской литературы» выдержала не одно издание, была переведена на многие европейские языки и до сих пор не утратила своей популярности. Что позволило автору составить подобный труд? Возможно, обучение на факультетах восточных языков и классической филологии Петербургского университета; или встречи на «Башне» Вячеслава Иванова, знакомство с плеядой «серебряного века» — О. Мандельштамом, М. Цветаевой, А. Ахматовой, Н. Гумилевым; или собственные поэтические пробы, в которых Н. Гумилев увидел «отточенные и полнозвучные строфы»; или чтение курса русской литературы в Королевском колледже Лондонского университета в 20-х годах... Несомненно одно: Мирский являлся не только почитателем, но и блестящим знатоком предмета своего исследования. Книга написана простым и ясным языком, блистательно переведена, и недаром скупой на похвалы Владимир Набоков считал ее лучшей историей русской литературы на любом языке, включая русский. Комментарии Понемногу издаются в России важнейшие труды литературоведов эмиграции. Вышла достойным тиражом (первое на русском языке издание 2001 года был напечатано в количестве 600 экз.) одна из главных книг «красного князя» Дмитрия Святополк-Мирского «История русской литературы». Судьба автора заслуживает отдельной книги. Породистый аристократ «из Рюриковичей», белый офицер и убежденный монархист, он в эмиграции вступил в английскую компартию, а вначале 30-х вернулся в СССР. Жизнь князя-репатрианта в «советском раю» продлилась недолго: в 37-м он был осужден как «враг народа» и сгинул в лагере где-то под Магаданом. Некоторые его работы уже переизданы в России. Особенность «Истории русской литературы» в том, что она писалась по-английски и для англоязычной аудитории. Это внятный, добротный, без цензурных пропусков курс отечественной словесности. Мирский не только рассказывает о писателях, но и предлагает собственные концепции развития литпроцесса (связь литературы и русской цивилизации и др.). Николай Акмейчук Русская литература, как и сама православная Русь, существует уже более тысячелетия. Но любознательному российскому читателю, пожелавшему пообстоятельней познакомиться с историей этой литературы во всей ее полноте, придется столкнуться с немалыми трудностями. Школьная программа ограничивается именами классиков, вузовские учебники как правило, охватывают только отдельные периоды этой истории. Многотомные академические издания советского периода рассчитаны на специалистов, да и «призма соцреализма» дает в них достаточно тенденциозную картину (с разделением авторов на прогрессивных и реакционных), ныне уже мало кому интересную. Таким образом, в России до последнего времени не существовало книг, дающих цельный и непредвзятый взгляд на указанный предмет и рассчитанных, вместе с тем, на массового читателя. Зарубежным любителям русской литературы повезло больше. Еще в 20-х годах XIX века в Лондоне вышел капитальный труд, состоящий из двух книг: «История русской литературы с древнейших времен до смерти Достоевского» и «Современная русская литература», написанный на английском языке и принадлежащий перу… известного русского литературоведа князя Дмитрия Петровича Святополка-Мирского. Под словом «современная» имелось в виду – по 1925 год включительно. Книги эти со временем разошлись по миру, были переведены на многие языки, но русский среди них не значился до 90-х годов прошлого века. Причиной тому – и необычная биография автора книги, да и само ее содержание. Литературоведческих трудов, дающих сравнительную оценку стилистики таких литераторов, как В.И.Ленин и Л.Д.Троцкий, еще недавно у нас публиковать было не принято, как не принято было критиковать великого Л.Толстого за «невыносимую абстрактность» образа Платона Каратаева в «Войне и мире». И вообще, «честный субъективизм» Д.Мирского (а по выражению Н. Эйдельмана, это и есть объективность) дает возможность читателю, с одной стороны, представить себе все многообразие жанров, течений и стилей русской литературы, все богатство имен, а с другой стороны – охватить это в едином контексте ее многовековой истории. По словам зарубежного биографа Мирского Джеральда Смита, «русская литература предстает на страницах Мирского без розового флера, со всеми зазубринами и случайными огрехами, и величия ей от этого не убавляется, оно лишь прирастает подлинностью». Там же приводится мнение об этой книге Владимира Набокова, известного своей исключительной скупостью на похвалы, как о «лучшей истории русской литературы на любом языке, включая русский». По мнению многих специалистов, она не утратила своей ценности и уникальной свежести по сей день. Дополнительный интерес к книге придает судьба ее автора. Она во многом отражает то, что произошло с русской литературой после 1925 года. Потомок древнего княжеского рода, родившийся в семье видного царского сановника в 1890 году, он был поэтом-символистом в период серебряного века, белогвардейцем во время гражданской войны, известным литературоведом и общественным деятелем послереволюционной русской эмиграции. Но живя в Англии, он увлекся социалистическим идеями, вступил в компартию и в переписку с М.Горьким, и по призыву последнего в 1932 году вернулся в Советский Союз. Какое-то время Мирский был обласкан властями и являлся желанным гостем тогдашних литературных и светских «тусовок» в качестве «красного князя», но после смерти Горького, разделил участь многих своих коллег, попав в 1937 году на Колыму, где и умер в 1939.«Когда-нибудь в будущем, может, даже в его собственной стране, – писал Джеральд Смит, – найдут способ почтить память Мирского достойным образом». Видимо, такое время пришло. Лучшим, самым достойным памятником Д.П.Мирскому служила и служит его превосходная книга. Нелли Закусина "Впервые для массового читателя – малоизвестный у нас (но высоко ценившийся специалистами, в частности, Набоковым) труд Д. П. Святополк-Мирского". Сергей Костырко. «Новый мир» «Поздней ласточкой, по сравнению с первыми "перестроечными", русского литературного зарубежья можно назвать "Историю литературы" Д. С.-Мирского, изданную щедрым на неожиданности издательством "Свиньин и сыновья"». Ефрем Подбельский. «Сибирские огни» "Текст читается запоем, по ходу чтения его без конца хочется цитировать вслух домашним и конспектировать не для того, чтобы запомнить, многие пассажи запоминаются сами, как талантливые стихи, но для того, чтобы еще и еще полюбоваться умными и сочными авторскими определениями и характеристиками". В. Н. Распопин. Сайт «Book-о-лики» "Это внятный, добротный, без цензурных пропусков курс отечественной словесности. Мирский не только рассказывает о писателях, но и предлагает собственные концепции развития литпроцесса (связь литературы и русской цивилизации и др.)". Николай Акмейчук. «Книжное обозрение» "Книга, издававшаяся в Англии, написана князем Святополк-Мирским. Вот она – перед вами. Если вы хотя бы немного интересуетесь русской литературой – лучшего чтения вам не найти!" Обзор. «Книжная витрина» "Одно из самых замечательных переводных изданий последнего времени". Обзор. Журнал «Знамя» Источник: http://www.isvis.ru/mirskiy_book.htm === Дмитрий Петрович Святополк-Мирский (1890-1939) ===
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
молиться Богу, или танцевать, но по-нашему; придумать или развивать наши
национальные танцы, совершенствуя их).
4. Закон, основы правления должны быть строже; люди должны стараться
быть добрее; одно другое и уравновесит.
5. Наука должна развиваться в духе глубокого презрения к собственной
пользе.
Во всем, что Леонтьев делал и писал, было такое глубокое пренебрежение
к просто нравственности, такая страстная ненависть к демократическому стаду
и такая яростная защита аристократического идеала, что его много раз
называли русским Ницше. Но у Ницше самое побуждение было религиозным, а
у Леонтьева нет. Это один из редких в наше время случаев (в средние века
самый распространенный) человека, в сущности нерелигиозного, сознательно
покоряющегося и послушно выполняющего жесткие правила догматиче-ской и
замкнутой в себе религии. Но он не был богоискателем и не искал Абсолюта.
Мир Леонтьева конечен, ограничен, это мир, самая сущность и красота
которого – в его конечности и несовершенстве. Любовь к Дальнему (« Die Liebe
zum Fernen») ему совершенно незнакома. Он принял и полюбил православие не
за совершенство, которое оно сулило в небесах и явило в личности Бога, а за
подчеркивание несовершенства земной жизни. Несовершенство и было то, что
он любил превыше всего, со всем создающим его многообразием форм – ибо,
если когда и был на свете настоящий любитель многообразия, то это Леонтьев.
Злейшими его врагами были те, кто верили в прогресс и хотели втащить свое
жалкое второсортное совершенство в этот блистательно несовершенный мир.
Он с блистательным презрением, достойным Ницше, третирует их в ярко
написанной сатире Средний европеец как идеал и орудие всемирного
разрушения.
Хотя Леонтьев и предпочитал литературе жизнь, хотя он и любил
литературу лишь в той степени, в какой она отражала прекрасную, т.е.
органическую и разнообразную, жизнь, он был, вероятно, единственным
истинным литературным критиком своего времени. Ибо только он был способен
в разборе дойти до сути, до основ литературного мастерства, независимо от
тенденции автора. Его книга о романах Толстого ( Анализ, стиль и веяние. О
романах графа Л. Н. Толстого, 1890 г.) по своему проникновенному анализу
толстовских способов выражения является шедевром русской литературной
критики. В ней он осуждает (как сам Толстой за несколько лет перед тем в
статье Что такое искусство? ) излишне подробную манеру реалистов и хвалит
Толстого за то, что он ее бросил и не применял в только что вышедших
народных рассказах. Это характеризует справедливость Леонтьева-критика: он
осуждает стиль Войны и мира, хотя он согласен с философией романа и хвалит
стиль народных рассказов, хотя и ненавидит «Новое христианство».
В последние годы жизни Леонтьев опубликовал несколько фрагментов
своих воспоминаний, которые для читателя и есть самое интересное из его
произведений. Написаны они в той же взволнованной и нервной манере, что и
его политические эссе. Нервность стиля, живость рассказа и беспредельная
искренность ставят эти воспоминания на особое место в русской мемуарной
литературе. Лучше всего те фрагменты, где рассказывается вся история его
религиозной жизни и обращения (но задержитесь и на первых двух главах о
детстве, где описывается его мать; и на истории его литературных отношений с
Тургеневым); и восхитительно живой рассказ о его участии в Крымской войне и
о высадке союзников в Керчи в 1855 г. Это в самом деле «заражает»; читатель
37
сам становится частью леонтьевской взволнованной, страстной, импульсивной
души.
При жизни Леонтьева оценивали только с «партийных» точек зрения, и, так как он был
прежде всего парадоксалистом, он удостоился лишь осмеяния от оппонентов и
сдержанной похвалы от друзей. Первым признал леонтьевский гений, не сочувствуя его
идеям, Владимир Соловьев, потрясенный мощью и оригинальностью этой личности.
И после смерти Леонтьева он много способствовал сохранению памяти о нем, написав
подробную и сочувственную статью о Леонтьеве для энциклопедического словаря
Брокгауза-Ефрона. С тех пор началось возрождение Леонтьева. Начиная с 1912 г. стало
появляться его собрание сочинений (в 9 томах); в 1911 г. вышел сборник воспоминаний о
нем, предваренный прекрасной книгой Жизнь Леонтьева, написанной его учеником
Коноплянцевым. Его стали признавать классиком (хотя порой и не вслух). Оригинальность
его мысли, индивидуальность стиля, острота критического суждения никем не
оспариваются – это уже общее место. Литературоведы новой школы считают его лучшим,
единственным критиком второй половины XIX века; даже большевистская критика
признает его литературные заслуги; а евразийцы, единственная оригинальная и сильная
школа мысли, созданная после революции антибольшевиками, считают его в числе своих
величайших учителей.
38
Глава II
1. ВОСЬМИДЕСЯТЫЕ ГОДЫ И НАЧАЛО ДЕВЯНОСТЫХ
Царствование Александра III (1881–1894) бы ло периодом политической
реакции. Убийство Александра II произошло на гребне революционной волны и
за ним последовало крушение всего движения. Правительство начало
энергичную кампанию подавления, встретив поддержку общественного мнения
высшего и среднего классов. За два-три года удалось разгромить все
революционные организации. К 1884 г. все активные революционеры были или
в Шлиссельбурге и в Сибири, или за границей. Почти десять лет никакого
значительного революционного движения не было. Более законопослушные
радикалы тоже пострадали от реакции. Их главные журналы были за крыты, и
они потеряли возможность воздействия на массы интеллигенции. Довлели
мирные и пассивные внеполитические устремления. Популярным стало
толстовство, не столько своим огульным осуждением государства и Церкви,
сколько ученьем о непротивлении злу – именно тем, чем оно отличалось от
социализма. Большая часть среднего класса погрузилась в скучный быт и
бесплодные мечтания – жизнь, знакомую английскому читателю по
произведениям Чехова. Но конец царствования совпал и с началом нового
сдвига: капиталистического предпринимательства.
В литературе восьмидесятые годы ознаменовались «эстетической»
реакцией на утилитаризм шестидесятых и семидесятых. Она началась еще до
1881 г. – таким образом это не результат политического разочарования. Это был
естественный и, в основе, здоровый протест духа литературы против
всепроникающего утилитаризма предыдущего двадцатилетия. Движение не
выступало под лозунгом «искусство для искусства», но писатели стали
проявлять интерес к вещам, которые не давали непосредственной,
сиюминутной пользы – таким, как форма, как вечные вопросы Жизни и Смерти,
Добра и Зла, независимо от их социальной значимости. Даже самые
тенденциозные восьмидесятники теперь старались, чтобы тенденция не
слишком лезла в глаза. Ожила поэзия. Новые прозаики старались избегать
бесформенности и растрепанности «тенденциозных» романистов и
журналистских тенденций Салтыкова и Успенского. Они опять обратились к
Тургеневу и Толстому и старались быть, как говорится в России,
«художниками».
У этого слова, благодаря значению, которое в него вложили критики-
идеалисты сороковых годов (Белинский), существует обертон, которого нет у
его английского эквивалента. Среди прочего оно рождало у интеллигента конца
века представление о мягкости; об отсутствии грубости, слишком явной
тенденции, а также интеллектуального элемента – логики и «рефлексии». Оно
было окрашено и учением Белинского, гласящим, что сущность искусства –
