История русской литературы с древнейших времен по 1925 год. Том 2
История русской литературы с древнейших времен по 1925 год. Том 2 читать книгу онлайн
Дмитрий Петрович Святополк-Мирский История русской литературы с древнейших времен по 1925 год История русской литературы с древнейших времен по 1925 г.В 1925 г. впервые вышла в свет «История русской литературы», написанная по-английски. Автор — русский литературовед, литературный критик, публицист, князь Дмитрий Петрович Святополк-Мирский (1890—1939). С тех пор «История русской литературы» выдержала не одно издание, была переведена на многие европейские языки и до сих пор не утратила своей популярности. Что позволило автору составить подобный труд? Возможно, обучение на факультетах восточных языков и классической филологии Петербургского университета; или встречи на «Башне» Вячеслава Иванова, знакомство с плеядой «серебряного века» — О. Мандельштамом, М. Цветаевой, А. Ахматовой, Н. Гумилевым; или собственные поэтические пробы, в которых Н. Гумилев увидел «отточенные и полнозвучные строфы»; или чтение курса русской литературы в Королевском колледже Лондонского университета в 20-х годах... Несомненно одно: Мирский являлся не только почитателем, но и блестящим знатоком предмета своего исследования. Книга написана простым и ясным языком, блистательно переведена, и недаром скупой на похвалы Владимир Набоков считал ее лучшей историей русской литературы на любом языке, включая русский. Комментарии Понемногу издаются в России важнейшие труды литературоведов эмиграции. Вышла достойным тиражом (первое на русском языке издание 2001 года был напечатано в количестве 600 экз.) одна из главных книг «красного князя» Дмитрия Святополк-Мирского «История русской литературы». Судьба автора заслуживает отдельной книги. Породистый аристократ «из Рюриковичей», белый офицер и убежденный монархист, он в эмиграции вступил в английскую компартию, а вначале 30-х вернулся в СССР. Жизнь князя-репатрианта в «советском раю» продлилась недолго: в 37-м он был осужден как «враг народа» и сгинул в лагере где-то под Магаданом. Некоторые его работы уже переизданы в России. Особенность «Истории русской литературы» в том, что она писалась по-английски и для англоязычной аудитории. Это внятный, добротный, без цензурных пропусков курс отечественной словесности. Мирский не только рассказывает о писателях, но и предлагает собственные концепции развития литпроцесса (связь литературы и русской цивилизации и др.). Николай Акмейчук Русская литература, как и сама православная Русь, существует уже более тысячелетия. Но любознательному российскому читателю, пожелавшему пообстоятельней познакомиться с историей этой литературы во всей ее полноте, придется столкнуться с немалыми трудностями. Школьная программа ограничивается именами классиков, вузовские учебники как правило, охватывают только отдельные периоды этой истории. Многотомные академические издания советского периода рассчитаны на специалистов, да и «призма соцреализма» дает в них достаточно тенденциозную картину (с разделением авторов на прогрессивных и реакционных), ныне уже мало кому интересную. Таким образом, в России до последнего времени не существовало книг, дающих цельный и непредвзятый взгляд на указанный предмет и рассчитанных, вместе с тем, на массового читателя. Зарубежным любителям русской литературы повезло больше. Еще в 20-х годах XIX века в Лондоне вышел капитальный труд, состоящий из двух книг: «История русской литературы с древнейших времен до смерти Достоевского» и «Современная русская литература», написанный на английском языке и принадлежащий перу… известного русского литературоведа князя Дмитрия Петровича Святополка-Мирского. Под словом «современная» имелось в виду – по 1925 год включительно. Книги эти со временем разошлись по миру, были переведены на многие языки, но русский среди них не значился до 90-х годов прошлого века. Причиной тому – и необычная биография автора книги, да и само ее содержание. Литературоведческих трудов, дающих сравнительную оценку стилистики таких литераторов, как В.И.Ленин и Л.Д.Троцкий, еще недавно у нас публиковать было не принято, как не принято было критиковать великого Л.Толстого за «невыносимую абстрактность» образа Платона Каратаева в «Войне и мире». И вообще, «честный субъективизм» Д.Мирского (а по выражению Н. Эйдельмана, это и есть объективность) дает возможность читателю, с одной стороны, представить себе все многообразие жанров, течений и стилей русской литературы, все богатство имен, а с другой стороны – охватить это в едином контексте ее многовековой истории. По словам зарубежного биографа Мирского Джеральда Смита, «русская литература предстает на страницах Мирского без розового флера, со всеми зазубринами и случайными огрехами, и величия ей от этого не убавляется, оно лишь прирастает подлинностью». Там же приводится мнение об этой книге Владимира Набокова, известного своей исключительной скупостью на похвалы, как о «лучшей истории русской литературы на любом языке, включая русский». По мнению многих специалистов, она не утратила своей ценности и уникальной свежести по сей день. Дополнительный интерес к книге придает судьба ее автора. Она во многом отражает то, что произошло с русской литературой после 1925 года. Потомок древнего княжеского рода, родившийся в семье видного царского сановника в 1890 году, он был поэтом-символистом в период серебряного века, белогвардейцем во время гражданской войны, известным литературоведом и общественным деятелем послереволюционной русской эмиграции. Но живя в Англии, он увлекся социалистическим идеями, вступил в компартию и в переписку с М.Горьким, и по призыву последнего в 1932 году вернулся в Советский Союз. Какое-то время Мирский был обласкан властями и являлся желанным гостем тогдашних литературных и светских «тусовок» в качестве «красного князя», но после смерти Горького, разделил участь многих своих коллег, попав в 1937 году на Колыму, где и умер в 1939.«Когда-нибудь в будущем, может, даже в его собственной стране, – писал Джеральд Смит, – найдут способ почтить память Мирского достойным образом». Видимо, такое время пришло. Лучшим, самым достойным памятником Д.П.Мирскому служила и служит его превосходная книга. Нелли Закусина "Впервые для массового читателя – малоизвестный у нас (но высоко ценившийся специалистами, в частности, Набоковым) труд Д. П. Святополк-Мирского". Сергей Костырко. «Новый мир» «Поздней ласточкой, по сравнению с первыми "перестроечными", русского литературного зарубежья можно назвать "Историю литературы" Д. С.-Мирского, изданную щедрым на неожиданности издательством "Свиньин и сыновья"». Ефрем Подбельский. «Сибирские огни» "Текст читается запоем, по ходу чтения его без конца хочется цитировать вслух домашним и конспектировать не для того, чтобы запомнить, многие пассажи запоминаются сами, как талантливые стихи, но для того, чтобы еще и еще полюбоваться умными и сочными авторскими определениями и характеристиками". В. Н. Распопин. Сайт «Book-о-лики» "Это внятный, добротный, без цензурных пропусков курс отечественной словесности. Мирский не только рассказывает о писателях, но и предлагает собственные концепции развития литпроцесса (связь литературы и русской цивилизации и др.)". Николай Акмейчук. «Книжное обозрение» "Книга, издававшаяся в Англии, написана князем Святополк-Мирским. Вот она – перед вами. Если вы хотя бы немного интересуетесь русской литературой – лучшего чтения вам не найти!" Обзор. «Книжная витрина» "Одно из самых замечательных переводных изданий последнего времени". Обзор. Журнал «Знамя» Источник: http://www.isvis.ru/mirskiy_book.htm === Дмитрий Петрович Святополк-Мирский (1890-1939) ===
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
славянофилы, представляемые Аксаковым, и практичные правительственные
националисты, возглавлявшиеся Катковым. Иван Аксаков (1823–1886), сын
великого мемуариста, был последним представителем старого
идеалистического славянофильства сороковых годов. Он был блестящим и
смелым публицистом, имевшим огромное политическое влияние, в особенности
во время турецкого кризиса 1876–1878 годов. Но творцом идей он не был.
Катков (1818–1888) же и того меньше. Это был красноречивый и твердый в
своей позиции журналист, и его сила воли и точность целей нередко заставляли
правительство проводить более твердую политику, чем она была бы без
32
катковской поддержки. Но он был цепным псом реакции, а не ее философом.
Титул этот скорее заслуживал знаменитый Победоносцев (1827–1907), обер-
прокурор Синода в течение тридцати лет, имевший огромное политическое
влияние на Александра III и, в первые годы царствования, также и на Николая
II. Но его консерватизм был чисто негативный, происходивший из
глубочайшего неверия в какие бы то ни было реформы; продукт скептицизма,
не верящего в возможность рационального улучшения. В глубине души он был
нигилистом, считавшим, что существующий строй не хуже всякого другого и
что лучше поддерживать его всеми возможными средствами, нежели пускаться
в сомнительные эксперименты.
Но среди тех, кто был не так тесно связан с правительством и политикой,
были люди, защищавшие традиционные основы русского государства и Церкви
по другим, более достойным причинам. Из старых славянофилов,
романтических идеалистов, веривших во врожденное, Богом данное
превосходство русской нации и в великую ответственность, которую несет
Россия за этот опасный дар Провиденья, последним был Аксаков.
Славянофильство более позднего периода, более демократичное и менее
избирательное, потеряло с Григорьевым (1822–1861) и Достоевским своих
крупнейших лидеров. Оставался Страхов (1828–1896), философ и критик,
союзник Достоевского в журнализме, без особого восторга относившийся к
своему великому партнеру; из всех, кто знавал Достоевского, только Страхову
удалось на мгновение с ужасом заглянуть в «инфернальную, подпольную» душу
творца Ставрогина. Мы не будем разбирать философские труды Страхова, да и
как критик он был не особо крупной величиной. Но он был центром
антирадикального идеализма в 80-е гг., главным связующим звеном между
славянофилами и мистическим возрождением последнего десятилетия XIX
века. Его биография для истории литературы значительнее, чем его участие в
литературном процессе. Он был сотрудником Достоевского, близким другом
Толстого и литературным крестным отцом самого крупного писателя
мистического возрождения – Розанова.
Другая интересная фигура – Николай Данилевский (1822–1885), создатель
научного славянофильства. По образованию он был естествоиспытатель,
большую часть жизни провел, борясь с филоксерой в своем крымском имении,
и подвел под свой национализм биологическую базу. Его книга Россия и Европа
(1869) развивает теорию индивидуальных, взаимонепроницаемых цивилизаций.
Он видел в России и в славянстве зародыши новой цивилизации, которой
суждено заменить западную. Он не считал Россию в каком бы то ни было
отношении выше Запада, он просто считал, что она другая и долг России
оставаться самой собой, – не потому, что тогда она будет лучше и святее, чем
Запад, а потому, что, не будучи Западом, она, подражая Западу, станет только
несовершенной обезьяной, а не истинным участником западной цивилизации*.
--------------------------
*Нет сомнения, что книга Данилевского в немецком переводе была источником
идей Освальда Шпенглера, чья книга Закат Европы произвела сенсацию в
Германии.
Идеи Н. Данилевского оказали большое влияние на Константина
Леонтьева, единственного действительно гениального консервативного
философа того времени.
33
7. КОНСТАНТИН ЛЕОНТЬЕВ
Константин Николаевич Леонтьев родился в 1831 г. в родительском имении
Кудиново (близ Калуги). В своих воспоминаниях он оставил нам яркий портрет
матери, оказавшей на него в детстве большое влияние, и глубокую
привязанность к которой он сохранил на всю жизнь. В свое время он поступил
в гимназию, потом в Московский университет, где изучал медицину. Попал под
влияние тогдашней «человеколюбивой» литературы и стал горячим
поклонником Тургенева. Под влиянием этой литературы он написал в 1851 г.
пьесу, полную болезненного самоанализа. Он отнес ее к Тургеневу, которому
пьеса понравилась, так что по его совету ее даже приняли в журнал. Однако
цензура ее запретила. Тургенев продолжал покровительствовать Леонтьеву и
некоторое время считал его самым многообещающим молодым писателем после
Толстого (чье Детство появилось в 1852 г.). В 1854 г., когда разразилась
Крымская война, Леонтьев был на последнем курсе; студентам-медикам
последнего курса было разрешено, если они отправятся на фронт, получить
диплом, не заканчивая учения. Леонтьев пошел добровольцем в Крымскую
армию в качестве хирурга. Он работал в основном в госпиталях, работал много,
потому что страстно любил свою работу. Примерно в это время он разработал
свою парадоксальную теорию эстетического имморализма, иногда
принимавшую странные формы; так он рассказывает в своих прекрасных
воспоминаниях, что поощрял мародерство в казацком полку, к которому был
прикомандирован. Но сам он оставался щепетильно честным. Он принадлежал
к тем немногим нестроевым в Крымской армии, которые имели возможность
обогатиться, – но этой возможностью не воспользовались.
Когда война закончилась, он вернулся в Москву без гроша. Он продолжал
практиковать как врач и опубликовал в 1861–1862 гг. два романа, не имевших
успеха. Это не великие произведения, но они замечательны яростным напором,
с которым он вызывающе и открыто высказывал свой эстетический
имморализм. «Все хорошо, если красиво и сильно, а будь то святость или
разврат, реакционность или революционность – не имеет значения». «Великая
нация велика и в добре и в зле». Этот странный имморалистский пафос лучше
всего виден в очень примечательном рассказе Супружеская исповедь, в котором
пожилой супруг поощряет измены своей молоденькой жены, не с позиции
«женских прав» в стиле Жорж Санд, а потому, что хочет, чтобы она жила
полной, прекрасной жизнью, полной страсти, восторга и страдания. Все эти
вещи прошли тогда незамеченными. Он же в это время потянулся к
славянофилам из-за их уважения и любви к оригинальности русской жизни;
моральный же их идеализм оставался ему совершенно чуждым.
В 1861 г. он женился на необразованной крым ской гречанке. Прожить
литературой оказалось невозможно, и он стал искать для себя подходящее
место. В 1863 г. его назначили секретарем и переводчиком в русское
консульство в Кандии. Там он оставался недолго: вскоре его пришлось оттуда
перевести за то, что он избил хлыстом французского вице-консула. Это, однако,
не помешало его карьере. Он очень быстро продвигался вверх и в 1869 г.
получил важный и независимый пост консула в Янине (в Эпире). Нельзя
сказать, что все это время он вел себя примерно. Героем его был Алкивиад, и
он старался жить «полной и прекрасной жизнью» по его образцу. Тратил много
денег и не вылезал из любовных связей, о которых исправно докладывал своей
жене. Ей это не слишком нравилось, и, вероятно, его откровения стали
причиной ее душевной болезни. В 1869 г. она заболела психически и так и не
выздоровела. Это был первый удар. В 1871 г. последовал второй: умерла его
