История русской литературы с древнейших времен по 1925 год. Том 2
История русской литературы с древнейших времен по 1925 год. Том 2 читать книгу онлайн
Дмитрий Петрович Святополк-Мирский История русской литературы с древнейших времен по 1925 год История русской литературы с древнейших времен по 1925 г.В 1925 г. впервые вышла в свет «История русской литературы», написанная по-английски. Автор — русский литературовед, литературный критик, публицист, князь Дмитрий Петрович Святополк-Мирский (1890—1939). С тех пор «История русской литературы» выдержала не одно издание, была переведена на многие европейские языки и до сих пор не утратила своей популярности. Что позволило автору составить подобный труд? Возможно, обучение на факультетах восточных языков и классической филологии Петербургского университета; или встречи на «Башне» Вячеслава Иванова, знакомство с плеядой «серебряного века» — О. Мандельштамом, М. Цветаевой, А. Ахматовой, Н. Гумилевым; или собственные поэтические пробы, в которых Н. Гумилев увидел «отточенные и полнозвучные строфы»; или чтение курса русской литературы в Королевском колледже Лондонского университета в 20-х годах... Несомненно одно: Мирский являлся не только почитателем, но и блестящим знатоком предмета своего исследования. Книга написана простым и ясным языком, блистательно переведена, и недаром скупой на похвалы Владимир Набоков считал ее лучшей историей русской литературы на любом языке, включая русский. Комментарии Понемногу издаются в России важнейшие труды литературоведов эмиграции. Вышла достойным тиражом (первое на русском языке издание 2001 года был напечатано в количестве 600 экз.) одна из главных книг «красного князя» Дмитрия Святополк-Мирского «История русской литературы». Судьба автора заслуживает отдельной книги. Породистый аристократ «из Рюриковичей», белый офицер и убежденный монархист, он в эмиграции вступил в английскую компартию, а вначале 30-х вернулся в СССР. Жизнь князя-репатрианта в «советском раю» продлилась недолго: в 37-м он был осужден как «враг народа» и сгинул в лагере где-то под Магаданом. Некоторые его работы уже переизданы в России. Особенность «Истории русской литературы» в том, что она писалась по-английски и для англоязычной аудитории. Это внятный, добротный, без цензурных пропусков курс отечественной словесности. Мирский не только рассказывает о писателях, но и предлагает собственные концепции развития литпроцесса (связь литературы и русской цивилизации и др.). Николай Акмейчук Русская литература, как и сама православная Русь, существует уже более тысячелетия. Но любознательному российскому читателю, пожелавшему пообстоятельней познакомиться с историей этой литературы во всей ее полноте, придется столкнуться с немалыми трудностями. Школьная программа ограничивается именами классиков, вузовские учебники как правило, охватывают только отдельные периоды этой истории. Многотомные академические издания советского периода рассчитаны на специалистов, да и «призма соцреализма» дает в них достаточно тенденциозную картину (с разделением авторов на прогрессивных и реакционных), ныне уже мало кому интересную. Таким образом, в России до последнего времени не существовало книг, дающих цельный и непредвзятый взгляд на указанный предмет и рассчитанных, вместе с тем, на массового читателя. Зарубежным любителям русской литературы повезло больше. Еще в 20-х годах XIX века в Лондоне вышел капитальный труд, состоящий из двух книг: «История русской литературы с древнейших времен до смерти Достоевского» и «Современная русская литература», написанный на английском языке и принадлежащий перу… известного русского литературоведа князя Дмитрия Петровича Святополка-Мирского. Под словом «современная» имелось в виду – по 1925 год включительно. Книги эти со временем разошлись по миру, были переведены на многие языки, но русский среди них не значился до 90-х годов прошлого века. Причиной тому – и необычная биография автора книги, да и само ее содержание. Литературоведческих трудов, дающих сравнительную оценку стилистики таких литераторов, как В.И.Ленин и Л.Д.Троцкий, еще недавно у нас публиковать было не принято, как не принято было критиковать великого Л.Толстого за «невыносимую абстрактность» образа Платона Каратаева в «Войне и мире». И вообще, «честный субъективизм» Д.Мирского (а по выражению Н. Эйдельмана, это и есть объективность) дает возможность читателю, с одной стороны, представить себе все многообразие жанров, течений и стилей русской литературы, все богатство имен, а с другой стороны – охватить это в едином контексте ее многовековой истории. По словам зарубежного биографа Мирского Джеральда Смита, «русская литература предстает на страницах Мирского без розового флера, со всеми зазубринами и случайными огрехами, и величия ей от этого не убавляется, оно лишь прирастает подлинностью». Там же приводится мнение об этой книге Владимира Набокова, известного своей исключительной скупостью на похвалы, как о «лучшей истории русской литературы на любом языке, включая русский». По мнению многих специалистов, она не утратила своей ценности и уникальной свежести по сей день. Дополнительный интерес к книге придает судьба ее автора. Она во многом отражает то, что произошло с русской литературой после 1925 года. Потомок древнего княжеского рода, родившийся в семье видного царского сановника в 1890 году, он был поэтом-символистом в период серебряного века, белогвардейцем во время гражданской войны, известным литературоведом и общественным деятелем послереволюционной русской эмиграции. Но живя в Англии, он увлекся социалистическим идеями, вступил в компартию и в переписку с М.Горьким, и по призыву последнего в 1932 году вернулся в Советский Союз. Какое-то время Мирский был обласкан властями и являлся желанным гостем тогдашних литературных и светских «тусовок» в качестве «красного князя», но после смерти Горького, разделил участь многих своих коллег, попав в 1937 году на Колыму, где и умер в 1939.«Когда-нибудь в будущем, может, даже в его собственной стране, – писал Джеральд Смит, – найдут способ почтить память Мирского достойным образом». Видимо, такое время пришло. Лучшим, самым достойным памятником Д.П.Мирскому служила и служит его превосходная книга. Нелли Закусина "Впервые для массового читателя – малоизвестный у нас (но высоко ценившийся специалистами, в частности, Набоковым) труд Д. П. Святополк-Мирского". Сергей Костырко. «Новый мир» «Поздней ласточкой, по сравнению с первыми "перестроечными", русского литературного зарубежья можно назвать "Историю литературы" Д. С.-Мирского, изданную щедрым на неожиданности издательством "Свиньин и сыновья"». Ефрем Подбельский. «Сибирские огни» "Текст читается запоем, по ходу чтения его без конца хочется цитировать вслух домашним и конспектировать не для того, чтобы запомнить, многие пассажи запоминаются сами, как талантливые стихи, но для того, чтобы еще и еще полюбоваться умными и сочными авторскими определениями и характеристиками". В. Н. Распопин. Сайт «Book-о-лики» "Это внятный, добротный, без цензурных пропусков курс отечественной словесности. Мирский не только рассказывает о писателях, но и предлагает собственные концепции развития литпроцесса (связь литературы и русской цивилизации и др.)". Николай Акмейчук. «Книжное обозрение» "Книга, издававшаяся в Англии, написана князем Святополк-Мирским. Вот она – перед вами. Если вы хотя бы немного интересуетесь русской литературой – лучшего чтения вам не найти!" Обзор. «Книжная витрина» "Одно из самых замечательных переводных изданий последнего времени". Обзор. Журнал «Знамя» Источник: http://www.isvis.ru/mirskiy_book.htm === Дмитрий Петрович Святополк-Мирский (1890-1939) ===
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
мать.
34
В том же году его перевели в Салоники, где он заболел местной малярией.
Ему угрожала смерть, и он на одре болезни дал обет отправиться на Афон,
чтобы искупить свои грехи. Как только он оправился, он выполнил обет и
провел на Афоне около года, подчиняясь строгому монастырскому распорядку
под духовным руководством «старца». С этого время он признал греховность
своей прежней жизни «по Алкивиаду» и своих имморалистических писаний и
обратился к византийскому православию в его самой строгой и аскетиче ской
монастырской форме. Но по сути его эстетический имморализм не изменился,
хотя и склонился перед правилами догматического христианства.
В 1873 г., разойдясь с русским послом Игнатьевым по вопросу о расколе греко-
болгарской церкви, Леонтьев оставил консульскую службу. Игнатьев, будучи
славянофилом, принял, как и вся официальная Россия, сторону болгар, потому
что те были славяне. Для Леонтьева болгары, будь они трижды славяне, были
демократами и мятежниками, восставшими против своего законного господина,
экуменического патриарха. Это было характерно для Леонтьева: славянство как
таковое его не интересовало. Хотел он, чтобы в национальном своеобразии и
традициях сохранялся незыблемый консерватизм – а консерватизма в греках, по
его мнению, было больше, чем в болгарах, которых он с полным основанием
подозревал в том, что они легко европеизируются и опустятся до мещанского
уровня демократической западной цивилизации. Греков же – старосветских
греческих крестьян, деревенских торговцев и монахов – он страстно любил.
Для него они были бастионом византийской цивилизации, а она, с его точки
зрения, являлась величайшей, ни с чем не сравнимой ценностью.
Примерно в это время он прочел книгу Данилев ского Россия и Европа,
которая произвела на него сильное впечатление своей научно-биологической
трактовкой истории цивилизаций. Он усвоил его идею отдельной цивилизации
как полного и самодовлеющего организма и развил ее в замечательном очерке
Византинизм и славянство. Однако идею Данилевского о том, что славяне –
независимое культурное целое, он опроверг. По Леонтьеву, оригинальность
России в том, что она воспитанница и наследница Византии. В отличие от
славянофилов Леонтьев осудил западную цивилизацию не в целом, а только на
ее последней стадии. Средневековая Европа и Европа XVII века ничуть не хуже
Византии, но цивилизации подобны живым существам и, подвергаясь действию
закона природы, обязательно проходят три стадии развития. Первая –
первоначальная или примитивная простота; вторая – бурный рост со
сложностями творческого и прекрасного неравенства. Только эта стадия и
имеет ценность. В Европе она длилась с XI по XVIII век. Третья стадия –
вторичное опрощение: разложение и гниение. Эти стадии в жизни нации
соответствуют жизни индивидуума: эмбрион, жизнь и разложение после
смерти, когда сложность живого организма снова распадается на составлявшие
его элементы. С XVIII века Европа находится в третьей стадии, и есть
основания думать, что ее гниением заражена и Россия.
Очерк прошел незамеченным, и для Леонтьева, после того как он покинул
консульскую службу, наступили плохие времена. Доходы у него были
незначительные, и в 1881 г. ему пришлось продать имение. Много времени он
проводил по монастырям. Какое-то время помогал редактировать какую-то
провинциальную официальную газету. Потом его назначили цензором. Но до
самой смерти материальное положение его было нелегким. Живя в Греции, он
работал над рассказами из современной греческой жизни. В 1876 г. он
опубликовал их ( Из жизни христиан в Турции, 3 тома). Он очень надеялся, что
рассказы эти будут иметь успех, но это был новый провал, и немногие, их
заметившие, хвалили их только как хороший описательный журнализм.
35
В восьмидесятых годах, при разгуле реакции, Леонтьев почувствовал себя чуть-
чуть менее одиноким, менее в разладе с временем. Но консерваторы,
уважавшие его и открывшие ему страницы своих периодических изданий, не
сумели оценить его оригинального гения и относились к нему как к
сомнительному и даже опасному союзнику. И все-таки в последние годы жизни
он находил больше сочувствия, чем прежде. Перед смертью он был окружен
тесной кучкой последователей и поклонников. Это в последние годы давало
утешение. Он проводил все больше и больше времени в Оптиной, самом
знаменитом из русских монастырей, и в 1891 г., с разрешения своего духовного
отца старца Амвросия, принял монашество под именем Клемента. Он
поселился в Троице (древний монастырь под Москвой), но жить ему оставалось
недолго. Он умер 12 ноября 1891 г.
Писания Леонтьева, кроме его первых романов и рассказов из греческой
жизни, делятся на три категории: изложение его политических и религиозных
идей; литературно-критические статьи; воспоминания. Политические писания
(в том числе Византизм и славянство) были опубликованы в двух томах под
общим названием Восток, Россия и славянство (1885–1886). Написаны они
яростно, нервно, торопливо, отрывисто, но энергично и остро. Их нервное
беспокойство напоминает Достоевского. Но в отличие от Достоевского
Леонтьев – логик, и общий ход его аргументации, сквозь всю взволнованную
нервозность стиля, в ясности почти не уступает Толстому. Философия
Леонтьева (если можно называть ее философией) состоит из трех элементов.
Прежде всего – биологическая основа, результат его медицинского
образования, заставлявшая его искать законы природы и верить в их
действенность в социальном и моральном мире. Влияние Данилевского еще
укрепило эту сторону, и она нашла выражение в леонтьевском «законе
триединства»: созревание – жизнь – разложение обществ. Во-вторых –
темпераментный эстетический имморализм, благодаря которому он страстно
наслаждался многоликой и разнообразной красотой жизни. И наконец –
беспрекословное подчинение руководству монастырского православия,
господствовавшее над ним в последние годы жизни; тут было скорее страстное
желание верить, чем просто вера, но от этого оно было еще более
бескомпромиссным и ревностным. Все три эти элемента вылились в его
последнюю политическую доктрину, крайне реакционную, и в национализм. Он
ненавидел современный Запад и за атеизм, и за уравнительные тенденции,
разлагающие сложную и разнообразную красоту общественной жизни. Главное
для России – остановить процесс разложения и гниения, идущий с Запада. Это
выражено в словах, приписываемых Леонтьеву, хотя в его произведениях они не
встречаются: «Россию надо подморозить, чтобы она не сгнила». Но в глубине
своей души биолога он не верил в возможность остановить естественный
процесс. Он был глубочайшим антиоптимистом. Он не только ненавидел
демократический процесс, но и не верил в реализацию собственных идеалов.
Он не желал, чтобы мир стал лучше. Пессимизм здесь, на земле, он считал
основной частью религии. Политическая его «платформа» выражена его
характерно встревоженным и неровным стилем в следующих формулах:
1. Государство должно быть многоцветным, сложным, сильным,
основанным на классовых привилегиях и меняться с осторожностью; в общем,
жестким до жестокости.
2. Церковь должна быть более независима, чем теперь, епископат должен
быть смелее, авторитетнее, сосредоточеннее. Церковь должна оказывать на
государство смягчающее влияние, а не наоборот.
36
3. Жизнь должна быть поэтичной, многообразной в своей национальной –
противопоставленной Западу – форме (например – или не танцевать вовсе и
