История русской литературы с древнейших времен по 1925 год. Том 2
История русской литературы с древнейших времен по 1925 год. Том 2 читать книгу онлайн
Дмитрий Петрович Святополк-Мирский История русской литературы с древнейших времен по 1925 год История русской литературы с древнейших времен по 1925 г.В 1925 г. впервые вышла в свет «История русской литературы», написанная по-английски. Автор — русский литературовед, литературный критик, публицист, князь Дмитрий Петрович Святополк-Мирский (1890—1939). С тех пор «История русской литературы» выдержала не одно издание, была переведена на многие европейские языки и до сих пор не утратила своей популярности. Что позволило автору составить подобный труд? Возможно, обучение на факультетах восточных языков и классической филологии Петербургского университета; или встречи на «Башне» Вячеслава Иванова, знакомство с плеядой «серебряного века» — О. Мандельштамом, М. Цветаевой, А. Ахматовой, Н. Гумилевым; или собственные поэтические пробы, в которых Н. Гумилев увидел «отточенные и полнозвучные строфы»; или чтение курса русской литературы в Королевском колледже Лондонского университета в 20-х годах... Несомненно одно: Мирский являлся не только почитателем, но и блестящим знатоком предмета своего исследования. Книга написана простым и ясным языком, блистательно переведена, и недаром скупой на похвалы Владимир Набоков считал ее лучшей историей русской литературы на любом языке, включая русский. Комментарии Понемногу издаются в России важнейшие труды литературоведов эмиграции. Вышла достойным тиражом (первое на русском языке издание 2001 года был напечатано в количестве 600 экз.) одна из главных книг «красного князя» Дмитрия Святополк-Мирского «История русской литературы». Судьба автора заслуживает отдельной книги. Породистый аристократ «из Рюриковичей», белый офицер и убежденный монархист, он в эмиграции вступил в английскую компартию, а вначале 30-х вернулся в СССР. Жизнь князя-репатрианта в «советском раю» продлилась недолго: в 37-м он был осужден как «враг народа» и сгинул в лагере где-то под Магаданом. Некоторые его работы уже переизданы в России. Особенность «Истории русской литературы» в том, что она писалась по-английски и для англоязычной аудитории. Это внятный, добротный, без цензурных пропусков курс отечественной словесности. Мирский не только рассказывает о писателях, но и предлагает собственные концепции развития литпроцесса (связь литературы и русской цивилизации и др.). Николай Акмейчук Русская литература, как и сама православная Русь, существует уже более тысячелетия. Но любознательному российскому читателю, пожелавшему пообстоятельней познакомиться с историей этой литературы во всей ее полноте, придется столкнуться с немалыми трудностями. Школьная программа ограничивается именами классиков, вузовские учебники как правило, охватывают только отдельные периоды этой истории. Многотомные академические издания советского периода рассчитаны на специалистов, да и «призма соцреализма» дает в них достаточно тенденциозную картину (с разделением авторов на прогрессивных и реакционных), ныне уже мало кому интересную. Таким образом, в России до последнего времени не существовало книг, дающих цельный и непредвзятый взгляд на указанный предмет и рассчитанных, вместе с тем, на массового читателя. Зарубежным любителям русской литературы повезло больше. Еще в 20-х годах XIX века в Лондоне вышел капитальный труд, состоящий из двух книг: «История русской литературы с древнейших времен до смерти Достоевского» и «Современная русская литература», написанный на английском языке и принадлежащий перу… известного русского литературоведа князя Дмитрия Петровича Святополка-Мирского. Под словом «современная» имелось в виду – по 1925 год включительно. Книги эти со временем разошлись по миру, были переведены на многие языки, но русский среди них не значился до 90-х годов прошлого века. Причиной тому – и необычная биография автора книги, да и само ее содержание. Литературоведческих трудов, дающих сравнительную оценку стилистики таких литераторов, как В.И.Ленин и Л.Д.Троцкий, еще недавно у нас публиковать было не принято, как не принято было критиковать великого Л.Толстого за «невыносимую абстрактность» образа Платона Каратаева в «Войне и мире». И вообще, «честный субъективизм» Д.Мирского (а по выражению Н. Эйдельмана, это и есть объективность) дает возможность читателю, с одной стороны, представить себе все многообразие жанров, течений и стилей русской литературы, все богатство имен, а с другой стороны – охватить это в едином контексте ее многовековой истории. По словам зарубежного биографа Мирского Джеральда Смита, «русская литература предстает на страницах Мирского без розового флера, со всеми зазубринами и случайными огрехами, и величия ей от этого не убавляется, оно лишь прирастает подлинностью». Там же приводится мнение об этой книге Владимира Набокова, известного своей исключительной скупостью на похвалы, как о «лучшей истории русской литературы на любом языке, включая русский». По мнению многих специалистов, она не утратила своей ценности и уникальной свежести по сей день. Дополнительный интерес к книге придает судьба ее автора. Она во многом отражает то, что произошло с русской литературой после 1925 года. Потомок древнего княжеского рода, родившийся в семье видного царского сановника в 1890 году, он был поэтом-символистом в период серебряного века, белогвардейцем во время гражданской войны, известным литературоведом и общественным деятелем послереволюционной русской эмиграции. Но живя в Англии, он увлекся социалистическим идеями, вступил в компартию и в переписку с М.Горьким, и по призыву последнего в 1932 году вернулся в Советский Союз. Какое-то время Мирский был обласкан властями и являлся желанным гостем тогдашних литературных и светских «тусовок» в качестве «красного князя», но после смерти Горького, разделил участь многих своих коллег, попав в 1937 году на Колыму, где и умер в 1939.«Когда-нибудь в будущем, может, даже в его собственной стране, – писал Джеральд Смит, – найдут способ почтить память Мирского достойным образом». Видимо, такое время пришло. Лучшим, самым достойным памятником Д.П.Мирскому служила и служит его превосходная книга. Нелли Закусина "Впервые для массового читателя – малоизвестный у нас (но высоко ценившийся специалистами, в частности, Набоковым) труд Д. П. Святополк-Мирского". Сергей Костырко. «Новый мир» «Поздней ласточкой, по сравнению с первыми "перестроечными", русского литературного зарубежья можно назвать "Историю литературы" Д. С.-Мирского, изданную щедрым на неожиданности издательством "Свиньин и сыновья"». Ефрем Подбельский. «Сибирские огни» "Текст читается запоем, по ходу чтения его без конца хочется цитировать вслух домашним и конспектировать не для того, чтобы запомнить, многие пассажи запоминаются сами, как талантливые стихи, но для того, чтобы еще и еще полюбоваться умными и сочными авторскими определениями и характеристиками". В. Н. Распопин. Сайт «Book-о-лики» "Это внятный, добротный, без цензурных пропусков курс отечественной словесности. Мирский не только рассказывает о писателях, но и предлагает собственные концепции развития литпроцесса (связь литературы и русской цивилизации и др.)". Николай Акмейчук. «Книжное обозрение» "Книга, издававшаяся в Англии, написана князем Святополк-Мирским. Вот она – перед вами. Если вы хотя бы немного интересуетесь русской литературой – лучшего чтения вам не найти!" Обзор. «Книжная витрина» "Одно из самых замечательных переводных изданий последнего времени". Обзор. Журнал «Знамя» Источник: http://www.isvis.ru/mirskiy_book.htm === Дмитрий Петрович Святополк-Мирский (1890-1939) ===
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
повествовательной формы размыты, и повествование то и дело переходит в
обсуждение. Вскоре после этого Лесков подпал под влияние Толстого, но и не
подумал отказываться от особенностей своего стиля: именно в 80-е гг. были
написаны самые роскошные, самые оригинальные его рассказы. В таких
рассказах как Левша (1882), Грабеж (1887), в большинстве рассказов из
сборника Святочные рассказы (1886) и Рассказы кстати нет ничего, кроме
чистого наслаждения рассказом. Левша – самое изумительное из этих
произведений. Там рассказывается о том, как английский кузнец сделал
стальную блоху в натуральную величину и преподнес ее императору
Александру I. Император зовет тульских кузнецов, чтобы они это превзошли, и
они подковывают английскую блоху золотыми подковками. Левшу везут в
Англию, но, вернувшись в Россию, он попадает в тюрьму за пьянство. Это
рассказано изумительным языком, где каждое третье слово – необычайно
смешное лесковское изобретение. По читательской любви Левша уступает
только Соборянам.
Однако большая часть его поздних произведений проникнута «новым
христианством», которое он сам отождествлял с толстовским учением. С этим
отождествлением нельзя полностью согласиться. Христианство Лескова, как и
толстовское, антиклерикальное, сектантствующее и чисто этическое. Но на
этом сходство кончается: господствующая этическая нота иная. Тут в культ
возводится не моральная чистота и разум, а смирение и милосердие. «Духовная
гордыня», самодовольная праведность для Лескова величайшее преступление, и
весьма сомнительно, чтобы герой драмы И свет во тьме светит ему бы
понравился. Главная добродетель в его глазах – действенное милосердие,
духовную чистоту он ценит не слишком высоко, а физическую еще того менее.
Милосердие его проституток часто показано в контрасте с гордой и холодной
добродетелью матрон. Его женщины не останавливаются перед проституцией
26
ради спасения своих возлюбленных. Один из самых святых его персонажей,
скоморох Памфалон из одноименного рассказа, проводит всю жизнь, устраивая
богатым фривольные и отнюдь не добродетельные увеселения, но, ни минуты
не колеблясь, жертвует все свои с трудом заработанные сбережения, чтобы
спасти человека в бедственном положении. Ощущение греха как необходимой
почвы для святости и осуждение самодовольной гордости добродетелью как
греха перед Духом Святым очень близко к нравственному чувству русского
народа и Восточной церкви и совершенно отлично от толстов ского гордого
протестантского и люциферианского идеала совершенства. Многие поздние
рассказы Лескова, написанные в его ранней манере, принадлежат к числу
лучших, и среди них – последний, название которого так характерно для его
культа смирения – Дама и фефела.
Но самые характерные произведения последних лет – это рассказы из
времен раннего христианства ( Гора, Аскалонский злодей, Прекрасная Аза),
написанные в новой манере. Сюжеты и места действия не позволяют Лескову
пуститься в словесные вольности и выдумки. И все-таки склонность к пышной
цветистости не покинула его, и при всем своем преклонении перед Толстым
Лесков не стал имитировать «классическую» манеру народных рассказов.
Рассказы его так же живописны, разнообразны и затейливы как всегда. У него
развивается новое качество – неожиданная могучая сила воображения. Он
словно по волшебству воссоздает живую, яркую, роскошную картину жизни
при последних языческих и ранних византийских императорах. У него очень
мало точных знаний об этом периоде, он допускает грубые анахронизмы, да и в
древней географии он тоже не силен. Воссоздаваемый им мир многим обязан
житиям святых, кое-чем – Флоберу и очень многим – авторскому воображению.
Тут постоянно ощущается очаровательная тонкая струйка скрытого юмора.
И результат получается причудливый и барочный. Для русского читателя
особенно ново было то, что сексуальные эпизоды описывались смело и
открыто. Стыдливая тогдашняя критика подняла крик против распущенности,
странной для толстовца. Лескова обвиняли в неискренности, в использовании
нравоучительных сюжетов как простого предлога для сладострастных и
чувственных сцен. Однако Лесков был совершенно искренен, и для его
сознательного «я» мораль и была главным в этих рассказах. Но в чудесном
рассказчике были сложности, которых не было в его простоватых критиках, и
его подсознательное «я» художника одинаково наслаждалось описанием
проделок александрийских цветочниц и высокого смирения главных героев. Он
видел русскую жизнь как жестокий, грубый, яркий карнавал преступлений,
мошенничества и героизма. Теперь он создал для себя такую же великолепную
и непристойную картину Римского Востока. Ибо если он что ненавидел, так это
сосредоточенную на себе самодовольную респектабельность.
К последним рассказам принадлежит и Заячий ремиз, опубликованный
посмертно в 1917 году (отдельным изданием – в 1923-м). Это одно из самых
замечательных его произведений и величайшее достижение Лескова-сатирика.
Почти всю историю рассказывает своими словами Оноприй Опанасович
Перегуд, обитатель сумасшедшего дома. В своей прежней жизни он был сыном
мелкого малороссийского помещика; благодаря тому, что его отец учился в
бурсе с местным архиереем, он получил место станового пристава. Оноприй
Опанасович, чрезвычайно тупой и недалекий, мирно сидел на своем посту до
самых 60-х гг., когда началось революционное движение и его обуяло
честолюбивое желание – поймать нигилиста. Он поймал нескольких
нигилистов, но все они оказались законопо-слушными гражданами, а один даже
шпиком, который сам охотился за нигилистами. В конце концов его обводит
27
вокруг пальца собственный кучер, который и оказывается настоящим
нигилистом. Эта неожиданность сводит его с ума, и он попадает в
сумасшедший дом. В этом рассказе содержатся все лучшие черты лесков ского
стиля – великолепный характерный язык, бурлескные положения,
поразительные истории; но он подчинен одной идее и фигура незадачливого
станового вырастает в символ громадного исторического и нравственного
значения.
Несмотря на восхищение, которое вызывает Лесков у некоторых
английских критиков, как, например, у Бэринга, он все еще не дошел до
англоязычного читателя. За последние три года появились два тома его
переводов ( Часовой и другие рассказы в переводе А. Е. Чамота и Соборяне в
переводе Изабел Ф. Хэпгуд), но они не привлекли большого внимания. Тут во
многом виновато несовершенство переводов. Выбор рассказов тоже был не
слишком удачен – Лесков представлен исключительно своей мрачной и
серьезной ипостасью, и его юмористический дар остается непризнанным. Но
есть и более глубокая причина – англосаксонский читатель составил себе
твердое представление о том, чего он ждет от русского писателя, а Лесков
этому представлению не отвечает. Но те, кто действительно хотят узнать
больше о России, должны рано или поздно признать, что не вся Россия
содержится в книгах Достоевского или Чехова, и что когда хочешь что-нибудь
узнать, то прежде всего надо освободиться от предрассудков и остерегаться
поспешных обобщений. Тогда англичане, вероятно, приблизятся к пониманию
Лескова, которого русские люди признают самым русским из русских писателей
и который всех глубже и шире знал русский народ таким, каков он есть.
4. ПОЭЗИЯ: СЛУЧЕВСКИЙ
В царствование Александра II поэзия страда ла по тем же причинам, что и
проза, но гораздо больше. Русская «викторианская» поэзия и сама по себе была
