Наследие кельтов. Древняя традиция в Ирландии и Уэльсе

просто подвергнуться уничтожению, но и традиционные способы наказания

преступников весьма напоминают жертвенные ритуалы. В Индии за пределами кастовой

системы существуют изгои, преступившие законы своих каст, и бездомные «святые

мужи», из которых иные носят рубище или традиционное, крашенное охрой одеяние

осужденного преступника — в знак того, что они умерли для общества. Героя и то, как с

ним обращаются, конечно, нельзя объяснить только незаконнорожденностью, хотя

между этими двумя категориями есть определенная связь — сродство крайних

противоположностей.

Враждебность, которой встречают рождение героя, персонифицируется по-разному. В

одних повестях такую враждебность проявляет его собственная мать, или дед по матери,

или дядя; в других — его отец, или мачеха, или король. Столь же различны и мотивы,

заставляющие противиться его рождению. Но само сопротивление — одна из наиболее

постоянных черт историй рождения, и не только в кельтской традиции, но и по всему

миру. Вторжение универсального в мир частного неизбежно вызывает сопротивление.

Этот феномен — чудо, эксцесс, бросающий вызов всем изначальным предпосылкам

мира как замкнутой и самодовлеющей реальности. Героя, вторгающегося «извне»,

необходимо изгнать как потенциальную опасность, как незаконного пришельца, который

не вправе находиться здесь, как инцестуальную загадку или как уродство. И как мы

видели, подобное отношение вполне обосновано. С точки зрения этого мира,

универсальное может быть только хаосом. В интересах закона и порядка, нормальности

и морали помеху из Иного мира надлежит поскорее уничтожить и забыть. Поэтому

чудесный младенец должен быть оставлен на произвол дикой природы вне пределов

упорядоченной жизни или отдан водам небытия, потустороннему хаосу, которому он

принадлежит. Иногда ребенку отказывают в имени, и это тоже ставит его вне космоса,

где все сущее имеет имя.

Не в пример обычным нежеланным детям ребенок-герой остается в живых. Вопреки

своему чудесному происхождению, а может быть, и благодаря ему, он не уходит из

земного мира. Однако второй раз он появляется инкогнито — это найденыш, чьи

родители неизвестны. И его новое «вторжение» в этот мир происходит куда более

решительно. Обычно находят его простолюдины, у которых он воспитывается до тех пор,

пока по праву рождения не потребует места в более высоких кругах общества. Если

сначала чудесный ребенок — изгой, то теперь у него есть место в доме кузнеца, среди

рыбаков, пастухов или свинопасов. Это вполне согласуется с социальной доктриной

Индии, согласно которой «до инициации мальчик теоретически был шудрой, т. е. тем,

кто не допущен к ритуальному жертвоприношению. После инициации он становился

брахманом, или воином, или земледельцем», иными словами, был принят в одну из трех

каст «дважды рожденных». Существуют упоминания и о том, что среди индийской знати

было принято отдавать детей на воспитание крестьянам или пастухам, а в Кодекс

Феодосия включен особый указ, запрещающий родителям отдавать своих детей на

воспитание в семьи пастухов. Валлийские законы содержат статью о правах

свободнорожденного ребенка, воспитанного крестьянами короля, а исландская поговорка

гласит: «Ниже положением тот, кто воспитывает чужого ребенка».

С другой стороны, отнюдь не все герои воспитываются в семьях, более низких по

социальному положению. Так, Ньяль был найден и воспитан поэтом, Придери —

знатным господином, Кормак — королем, Талиесин — сыном короля, а в повестях,

где героя действительно отдают на воспитание, приемный отец обычно человек

высокого ранга, хотя у героя могут быть и молочные братья ниже его по социальному

статусу. Воспитание в чужой семье было в Ирландии весьма важным общественным

институтом, хотя ирландские Законы не дают четких сведений о социальном статусе

приемных родителей, которым было доверено воспитание и образование сыновей

королей и знати. По некоторым источникам, признаком высокого статуса ребенка было

наличие одновременно нескольких воспитателей. Так, четверо уладских воинов

оспаривали у короля Конхобара честь воспитывать его племянника Кухулина, при том что

это право уже было закреплено за его теткой Финдхоем; и видимо, не будет

преувеличением допустить, что данные амбиции восходят к системе функций, о которой

мы говорили в ч. II. Первым берет слово Сенха, который в сагах Уладского цикла

исполняет функции миротворца и тем самым противостоит злоязычному Брикрену,

сеятелю распрей и раздоров. Как и Брикрен, Сенха стоит в стороне от соперничества

знаменитых воинов. Перечислив свои воинские достоинства — силу, доблесть и

ловкость в бою, он заявляет, что помимо того является олламом, хранителем мудрости и

памяти уладов; он вправе обращаться к народу в присутствии короля, он выносит

суждения в спорах между уладами. После него вперед выходит уладский воин по имени

Блай Хозяин Приюта, который торжественно провозглашает, что, если мальчика доверят

ему, тот всегда будет под надзором и защитой. Ведь именно он, Блай, собирает мужей

Ирландии, он кормит их и поит целую неделю, он помогает им в поединках и набегах и

поддерживает, когда на них возводят хулу и когда они в честной ссоре. Следом за ним

выходит Фергус и начинает хвастать своею доблестью и удалью, знатностью и

богатством. Он называет себя героем, который противостоит любому злу; он повергает

сильного и поднимает слабого. И наконец, последним берет слово Амарген, который

говорит, что славен не только силой своей, но и мудростью, богатством, возрастом и

красноречием. Он поэт и гроза всех колесничих. В итоге все они признаны достойными

стать воспитателями Кухулина, и король решает, что мальчик должен взять самое лучшее

от каждого из них.

В детстве сверхъестественная природа героя раскрывается, как правило, в том, что он не

по годам умен. Младенцем он говорит как мудрец, слагает стихи и выносит суждения.

Растет он также с поразительной быстротой и очень скоро овладевает разнообразными

умениями. Еще не достигнув отрочества, он может надеть королевское вооружение,

победить дракона или явиться ко двору короля с такой уверенностью, что все распознают

в нем героя. Так, например, младенец Талиесин, выловленный из морских волн,

говорит, что знает много больше, чем тот, кто его расспрашивает, а в тринадцать лет он

повергает в изумление королевских бардов и открывает, что ему ведома история мира и

предания веков. При этом он говорит сам о себе: «Я древен, я юн... Я был мертв, я был

жив... Я — Талиесин». Такому существу вовсе нет нужды взрослеть. Также и то, что

принципиально важно в муже, не подвержено процессу физического роста

Пока герой «оставлен» или потерян, он не имеет имени и потому как бы не существует.

Но, вернувшись в этот мир, он получает имя и право существовать в нем. Конхобар

наречен по реке, в которой он чуть было не утонул сразу после появления на свет. Элфин,

найдя возле запруды своего отца мешок с безымянным младенцем, восклицает: «Что за

прекрасный облик (tal iesin)!» — «Так пусть же будет имя мне отныне — Талиесин»,

— отвечает младенец, принимая имя и право существования. Бог Луг, перенесенный

через море к острову Тори, таким же «случайным» образом получает имя от собственного

деда. Ллю, приплыв к крепости Аранрод на волшебном корабле Гвидиона,

«выманивает» для себя имя у собственной матери, настроенной крайне враждебно.

Конал Кернах обретает имя опять-таки случайно: это прозвище звучит из уст его дяди,

который едва не убил новорожденного младенца. В валлийском мабиноги Придери

нарекают по первому восклицанию его матери, когда она слышит, что утраченный много