Наследие кельтов. Древняя традиция в Ирландии и Уэльсе

представляют собой смесь несвязных мотивов. Сама их неясность, противоречивость и

составляет суть мифологии.

Мать Кухулина смогла войти в царство Луга, только приняв облик птицы, а история о

том, как Катбад перехватил Несс, ставши между источником, где она купалась, и тем

местом, где она оставила свое оружие, вызывает в памяти распространенные по всему

миру народные предания о смертном мужчине, который случайно застает врасплох

купающуюся девушку-лебедя, похищает ее оперение, и делает своею женой.

Сверхъестественный супруг Месс Буахалла посещает ее в облике птицы, и в облике

лебедей Мидир и Этайн улетают в сид из королевского покоя в Таре (см. ниже). Мы не

склонны утверждать, что облик лебедя характерен для существ Иного мира. Скорее,

облик лебедя — быть может, оттого что он, как существо, обитающее на земле, на воде

и в воздухе, не скован границами, — подходит для связи между мирами, а в момент

зачатия героя мать его и сверхъестественный отец находятся в переходной области, не

принадлежащей ни тому, ни этому миру. Метафорическое изображение прекрасных

девушек как «лебедей» известно не только в ирландской, но и в греческой традиции,

однако мы не знаем, имелись ли ритуалы, предполагавшие надевание лебединых перьев

или имитирующей их одежды. Но нам известно, что ирландские поэты носили порой

плащи из птичьих перьев и что сходное «птичье» одеяние надевали шаманы Сибири и

Северной Америки, отправляясь в Иной мир.

Матери Луга, Конайре и короля Артура, подобно и матерям Персея, Гильгамеша и

многих других, были изолированы в специальных помещениях; в иных повестях мы не

встречаем упоминаний о подобной изоляции, но мотив строгой охраны девственности

будущих матерей ясно звучит и в них. Мотив заключения девушки в высокую

неприступную башню тоже широко распространен в фольклорных преданиях о

женитьбах, и ниже мы обратимся к ирландской легенде о невесте, заключенной в

«прекрасную сверкающую беседку, стоящую на столпе на морском берегу». Мы уже

упоминали об устройстве двора в Таре и, в частности, о Дворце Одинокого Столпа,

который Кормак Мак Арт специально выстроил для своей дочери. Мотивы подобной

изоляции в повестях сильно варьируются — замужество девушки или сын ее принесут

смерть или иное несчастье ее отцу, матери или властителю тех мест, либо существует

предсказание, что знатная девушка выйдет замуж за простолюдина или станет супругой

солнца. Однако сам мотив заключения подсказывает сравнение с множеством обычаев по

всему миру, восходящих к почти всеобщей вере, что в определенные периоды —

полового созревания, менструации и рождения ребенка — женщина не полностью

принадлежит к этому миру. В такие периоды она одновременно священна и нечиста, а

потому способна нанести вред как себе, так и всему обществу. Однако под контролем

ритуала это состояние может оказатьсяи источником блага. По обычаю, женщин в такие

периоды изолировали от общества, заключали в особые хижины, им было запрещено

касаться земли либо солнце было для них под запретом. Это строгая табуированность,

как у божественных царей или жрецов. «Так называемая "нечистота" девушек в

пубертатный период и сакральность жрецов, по сути, одно и то же. Это просто разные

проявления некой тайной энергии, которая может нести как добро, так и зло». В самых

отдаленных друг от друга районах земного шара существуют предписания, что в период

созревания девушку надлежит изолировать от общества на несколько дней, месяцев или

даже лет, причем местом ее ритуального заключения порой бывает темная клетка,

поднятая над землей, или гамак, подвешенный к крыше. «Тем или иным способом

достигается эффект подвешенности, приподнятости, т. е. помещения девушки между

небом и землей».

В повести о зачатии и рождении героя происхождение его остается загадкой. Так,

Мерлина называют «ребенком, у которого нет отца», и, если понимать это буквально,

получается, что он родился, не будучи зачат. В других случаях загадка не в отсутствии

причины, а в поразительной многочисленности противоречивых причин, ведущих к

результату, для достижения которого, как подсказывает здравый смысл, было бы

достаточно одной-единственной из них. Есть и другие загадки. Например, валлийский

Ллю, судя по тексту мабиноги, появился из последа, оброненного матерью. Но если так,

то его можно назвать и рожденным матерью, и не рожденным ею. Ирландский герой

Фурбайде, как считается, также не был рожден своей матерью, но вышел наружу через

ее бок, подобно Голлу Мак Морне, Юлию Цезарю, египетскому богу Сету, Индре и

Будде. Вообще индийские боги появлялись на свет самыми неожиданными способами:

через лоб, руку или подмышку. Вспомним, у Шекспира ведьмы уверяют Макбета, что он

не может быть убит тем, кто «женщиной рожден». Этот мнимый парадокс разрешается,

когда Макбет узнает, что Макдуфф был «из чрева матери исторгнут до времени» и что

лес, который не есть лес, способен двигаться. Вот на этой тончайшей грани между

бытием и небытием как раз и являются боги, и невозможное становится возможно.

Новорожденный герой, как правило, кому-нибудь да мешает и потому рискует быть

убитым в первые же часы идни своей жизни. К уже приведенным примерам можно

добавить повесть о Ньяле Девять Заложников, которого мачеха из ревности бросила

голым на зеленом лугу возле Тары. Только через три дня поэт Торна нашел его там, взял

к себе и выкормил. Моранн, которому впоследствии суждено было стать главным судьей

Ирландии, родился в сорочке, и его отец, усмотрев в этом дурной знак, велел двум

своим слугам бросить новорожденного в море. Слуги отплыли подальше от берега, но

едва опустили младенца в воду, как волна прорвала «сорочку» и ребенок неожиданно

произнес: «Велика мощь волны». Потрясенные слуги не посмели утопить младенца и

оставили его возле дома кузнеца, который выкормил его, воспитал, а много лет

спустявернул родному отцу. Мать Талиесина, Керидуэн, зашила новорожденного

младенца в кожаный мешок и пустила по реке Диви. Река вынесла Талиесина к морю, где

его нашел Элфин возле запруды отца своего, Гвидно Гаранхира.

От героя в повестях избавляются точно так же, как многие народы в разных частях

земного шара избавляются от детей, чье существование — вызов социальной норме. У

разных народов широко практикуется оставление или утопление таких младенцев.

Например, существуют свидетельства, что континентальные кельты в случае сомнения

бросали своих отпрысков в воды Рейна, чтобы определить, законным ли было их зачатие.

«Если ребенок был незаконнорожденный, река поглощала его; если же он был рожден

законно, то река милостиво прибивала его к берегу». Дж. Спик упоминает о подобной же

практике у африканских народов, а в Индии новорожденных иногда помещали в

плетеные корзины и пускали по реке: будущую касту ребенка определяли по тому, в каком

месте корзину прибьет к берегу. По ирландским законам незаконнорожденных детей в

отдельных случаях «клали в кожаный ящик и отвозили в море — так далеко, чтобы с

борта корабля еще был виден белый щит на берегу. Тогда ящик бросали в воду. Если

волны прибивали ящик к тому же берегу, ребенок становился слугой сыновьям первой

жены своего отца и был среди родичей как всякий незаконный сын».

Подобно тому как боги и демоны сверхъестественны, а «внутренняя» и «внешняя

пятина» экстратерриториальны, незаконный ребенок и герой стоят вне общества. Это

сходство высшей и низшей категории аутсайдеров проявляется разными способами. Не

только незаконнорожденные, каки герои, «бывают оставлены», вместо того чтобы