Красная рубашка, красный сок, красный рассвет (СИ)

Пьяно покачивающаяся фигура сразу бросается в глаза. Мать напоминает типичного призрака из старых ужастиков. Потрепанное белое платье, сейчас покрытое неизвестного происхождения разводами. Бледное лицо. Запавшие щеки. Темные круги под глазами и абсолютно мертвый взгляд. Пустой и безразличный.

Ньют думает, что скоро у него будет такой же.

Ньют не сразу замечает еще одну фигуру. Она стоит в самой тени, куда не попадает слабый свет фонаря. Она будто пытается скрыться. Сливается с тьмой. Превращается в размывающееся по краям пятно. Сгусток сплошной черноты.

Ньют вглядывается в темноту сильнее и щурит воспаленные глаза. Он оставляет мать у столба и подходит ближе, хотя почему-то в голове с яростью вспыхивает очередной огонек ярко-красного света: «Не надо!»

Ньют отскакивает как ошпаренный и чувствует, как осколки в его глазах только что были раздавлены на еще более мелкие крупицы.

— Томми? — все, на что хватает его сил. Голос предательски слаб. Он дрожит. Он люто протестует и отказывается подчиняться. Ньют смотрит на фигуру Томаса перед собой и молчит.

Томас решается выйти не сразу. Ньют вдруг замечает в его руках сигарету. Хилый ее фитилек загорается в последний раз яркой ручной звездой, а затем стремительно несется к земле. Затухает, самоубийственно сиганув с такой высоты прямо в лужу.

— Я… — Томас не может даже продолжить. Он не поднимает на Ньюта глаз, опускает голову ниже, и вот из-за воротника его куртки уже показывается выступающий шейный позвонок.

Ньют его не слушает. В ушах пульсирует кровь, и Ньют спешит скорее уйти. Хватает мать под руку и грубо — впервые грубо — тащит за собой по темным дворам.

На самом деле Ньют не зол. Не разочарован. Не чувствует себя преданным, нет. Только непонимание заполняет его полностью. Неужели он не стоит даже того, чтобы рассказать об этом? Если Томас знал, что происходит с матерью Ньюта — а так и было, — то почему и словом не обмолвился?

Не мог он посчитать это неважной информацией. Точно не мог.

Где-то здесь с небес вдруг должна упасть наковальня. Прямо Ньюту на голову. Как в мультиках. В тех, что Ньют обожал смотреть в детстве, когда еще был жив отец и мать дышала красотой и свежестью. Но наковальни все не было, а подавленность никуда не исчезала.

Тогда, может быть, было что-то другое?

Ньют неожиданно для себя понимает фразу «выпасть из времени». Он не помнит, как добрался до дома, не помнит, как отправил мать к себе и сидел ли с ней до тех пор, пока она не уснет. Сжимал ли ее руку. Приносил ли успокоительное, когда она внезапно сорвалась. И срывалась ли?

Ньют пришел в себя только сидя на собственной кровати и бездумно глядя в стену перед собой.

Вздох — и усталость плотным коконом окутывает его и лишает возможности дышать. Она превращает его в куколку, из которой, однако, никогда не получится прекрасной бабочки. А если это и случится, Ньют в тот же день сумеет опалить крылья.

Перед глазами проносится очередной всплеск красного. Это взрыв, цунами, целое облако взрывной волны. Такая волна окатывает с головой. Исчезают последние силы, и Ньют просто отключается.

***

Минхо зол. Зол так, как не злятся даже быки на корриде, увидев красную тряпку. Минхо зол до трясущихся коленей, до багровых кругов перед глазами, до пожирающего его изнутри огня. Огонь лавиной накрывает Минхо и выжигает все внутри. А после него остается лишь неприметное, никчемное пепелище.

Минхо редко злится так. Он считается вспыльчивым человеком, но легко и быстро отходчивым. Так сильно в мозгу клинит в крайних случаях.

Томас — крайний случай. Томас — короткое замыкание в системе Минхо. Томас — красная черта, за которую нельзя было переступать.

Но черту уже переступили.

Минхо хочется грызть ногти. Минхо хочется влезть на стену. Минхо хочется на кого-нибудь накричать. Минхо хочется колотить кулаками по той же стене, а потом отчаянно завыть, потому что он точно ничего не может сделать. Минхо хочется. Но он молчит и стойко держит себя в руках.

Наблюдая за отношениями Ньюта и Томаса, Минхо только вздыхает и качает головой. Томас представляется ему тенью.

Томас и есть тень.

И теперь, когда небо заволокло густыми тучами, тень вновь пропала. Исчезла, будто и не было ее никогда.

Минхо даже не пытается поговорить на эту тему с Ньютом. Минхо кажется, что Ньют раздавлен огромной железобетонной глыбой. Минхо кажется, что Ньют выжат, что в нем не осталось живительных соков. Минхо кажется, что руки Ньюта удерживают тяжелые стальные оковы. Оковы упорно тянут его вниз. Минхо кажется, что на шее у Ньюта туго затянута удавка. Удавка каждый день, как ленивый удав, неспешно обвивается вокруг его шеи. Удавка каждый день делает новое кольцо, и оно сжимает, перекрывает Ньюту кислород. Каждый день — все сильнее.

А Минхо не кажется.

Минхо хочет поговорить с Ньютом. Но взгляд Ньюта — кляп у Минхо во рту. По взгляду шоколадных глаз, как по невидимому тросу, ползет удав и уютно устраивается на плечах Минхо. Сжимает и его горло. Просто за компанию. И Минхо не может вымолвить и слова. Во рту пересыхает, круги перед глазами не дают рассмотреть ничего дальше собственного носа, а петля на шее заставляет сворачиваться легкие.

Ньют не хочет ничего рассказывать. Минхо догадывается, Минхо читает в его взгляде, Минхо наблюдает в его движениях — дело в Томасе. Минхо никак не подтверждает свои догадки.

А Ньют молчит. И Минхо не спрашивает.

Минхо устал.

Минхо устал, но он продолжает надеяться. Минхо устал, но он упрямо ищет выход. Минхо устал, но он по-прежнему отдает остатки сил увядающему другу.

Увядающему, словно прекрасный цветок. Увядающему, будто выцветшая краска.

Минхо трясет головой. Минхо пытается привести мысли в порядок. Минхо старается улыбнуться, хлопая спешащего домой Ньюта по плечу. Минхо усиленно делает вид, что с ним-то точно все в порядке. Минхо не идет за Ньютом — как-то само собой получилось, что Минхо снова перестал оставаться у Ньюта.

Минхо идет в противоположную сторону. Минхо четко знает, что собирается делать. Минхо не полностью уверен в правильности своего решения, но вынуждает себя переставлять ноги.

Знакомая спина мелькает впереди. Минхо прибавляет шаг, но все еще двигается на достаточном расстоянии. Минхо колеблется — еще всего секунду, а после ускоряет шаг.

Минхо настигает Томаса у поворота. Томас ничего не слышит. Томас погружен в мысли. Томас идет с низко опущенной головой. Томас закрылся от мира, воздвигнув вокруг себя непрошибаемые стены невозмутимости.

Такие раньше воздвигал Ньют.

Крепкая хватка сдавливает запястье. Пальцы стальными наручниками окольцовывают чужую руку и резко дергают. Минхо заставляет Томаса повернуться.

У Томаса заторможенная реакция, думает Минхо. Томас определенно точно не в себе. Пока он приходит в себя, Минхо успевает прижать его к стене. Пока он пытается понять, в чем дело, Минхо давит предплечьем на его горло, а кулаком другой руки ударяет по животу.

Томас чуть ошалело смотрит на Минхо. Минхо плевать на его щенячьи глаза. Минхо только сильнее стискивает зубы.

— Ты хоть знаешь, как ты себя ведешь? — шипит он. Тон его угрожающий, сочащийся ядом, искрящийся раздражением, почти ненавистью. Слушать Томаса он не собирается. Он просто должен убедиться, что Томас больше не приблизится к Ньюту. — Послушай меня. Внимательно так послушай. И прими к сведению то, что я скажу. Сначала я честно думал, что это здорово — то, что Ньют познакомился с тобой. Я правда хотел видеть в тебе хорошего человека. Я надеялся, что Ньюту станет лучше, что у него появится хоть что-то, из-за чего ему наконец-то не придется раз за разом убеждаться в том, что все действительно пошло по наклонной. Я пытался закрывать глаза. Пытался, а потом ты все равно умудрился ухудшить и без того не блестящее положение. Я не знаю, что там между вами произошло, я понятия не имею, что ты ему сказал или сделал, но я мирно — пока что мирно — прошу тебя больше не появляться на горизонте. Скажу по секрету: ты ему откровенно нравишься, но вот мне — ни капельки. И если ты не такой урод, каким я тебя вижу или каким ты кажешься, то просто никогда больше не маячь в его поле зрения. Пожалуйста, Томас. Ему и без тебя досталось.