Как ветерок

«Чечек-чечек», - выстукивали свое вагонные колеса. Столбы с проводами линовали и графили заоко́нье. Электричка резво катила к Томску, поедая километры рельсов. Коротенькая вагонная жизнь шла своим чередом: щебетали нахохлившиеся старушки, шумел подвыпивший парень в камуфляже, дремала сидя обнявшаяся парочка. Время от времени продавцы-коробейники влекли по вагону свои тележки, нарушая размеренный шум криками - то бодрыми, то заунывными: «Пиво-чипсы-семечки», «Мороженое-кому-мороженое», «Газеты-программы-кроссворды».

   Андрей отвернулся к окну, мазнул взглядом по сидящей напротив девчушке лет восемнадцати и поплыл мыслями. Командировка удалась: конец августа, план по продажам сделан вчистую, и до сентября можно поплевывать в потолок. Андрей не любил и одновременно любил поездки по области. С одной стороны - электрички да поезда (не гонять же машину по эдаким дорогам), ветхие сельские гостиницы, непокой и неуют. С другой стороны - хоть какие-то перерывы в протирании штанов за бумагами, компьютером и телефоном.

   Девчонка, сидевшая напротив, встала и потянулась на верхнюю полку - за сумкой. Вслед за хозяйкой вверх потянулась коротенькая маечка, и перед глазами Андрея замаячила кипенно-белая полоска трусиков над поясом джинсов. Отвел взгляд. За окном проносились разноцветные домики - дачный поселок. Девчонка дергала и дергала сумку, которая упорно не снималась с полки. Андрей поднялся на ноги.

   - Позвольте?

   Оказывается, за угол полки зацепился ремешок. Андрей передал злополучную сумку хозяйке и получил в ответ размашистое «Спасибо! ». Он вернулся на место и поглядывал на свою визави искоса. Девчонка напоминала что-то - или кого-то - приятное и забытое, отложенное на дальнюю полочку памяти за ненадобностью. Разглядывать ее в открытую Андрей стеснялся, а смутное воспоминание не отпускало, щекотало.

   Покачивание вагона навевало дремоту. Андрей прикрыл глаза. Метался в голове обрывок прочитанных когда-то строк: «Дочка мельника меньшая... » Да, попутчицу так и хотелось назвать дочкой мельника: крепенькая, веснушчатая, ясноглазая - не чета бледным и тощим до прозрачности сверстницам.

   Внезапно что-то стукнуло его по колену и звонко упало на пол. Пришлось открыть глаза. У ног Андрея лежала толстая книга - похоже, ее уронила «дочка мельника». Он поднял увесистый том и обмахнул рукой пыль с обложки, на которой красовалось «Марсель Пруст». Подал книгу и неожиданно для себя ляпнул:

   - Так вот что читает современная молодёжь.

   - Современная молодежь читает разное, - улыбнулась девушка всем лицом: и губами, и глазами, и веснушками.

   Больше они не умолкали. За два часа, оставшиеся до Томска, обсудили и то, что читает современная молодёжь, и успехи нашей сборной по футболу (Юля оказалась страстной болельщицей), и перспективы обещанных мэрией гастролей Хворостовского.

   Мелькали за окном поля и рощицы, дома и станции, а колёса стучали-выстукивали...

   Томск надвинулся внезапно - громадьём пяти- и девятиэтажек, аляповатым бело-зелёным зданием вокзала. «Чечек, чек, чек», - тише, тише, тише - наконец, электричка дернулась и замерла с шипением. Пассажиры закупорили обе двери вагона и понемногу просачивались наружу. Когда толпа схлынула, Андрей взял обе сумки и двинулся к выходу. Спустился, подал руку Юле. Та спрыгнула с подножки легко и внезапно оказалась близко - совсем близко. Пушистые русые волосы, плечи в веснушках, запах крепких летних яблок. И оконченная вагонная жизнь.

   - Давай провожу, у тебя сумка тяжелая, - предложил Андрей.

   - Хорошо.

   - На чем ехать?

   - На трамвае.

   - Пойдём.

   Привокзальная площадь бурлила. Сновали приезжие и отъезжающие, проводники и носильщики, мотылялся туда-сюда небольшой цыганский табор, вальяжно топтались голуби.

   На остановке Андрей и Юля втиснулись в трамвай; он тронулся, дребезжа и позвякивая. Оба молчали. Андрей чувствовал странное: будто вибрации, из которых он соткан, переходят на другую частоту; атомы, из которых образовано его тело, в эти секунды перемещаются, словно кто-то ловко и быстро собирает кубик Рубика, и тут же, на глазах, образуются ровные, матовые стороны - желтая, красная, зеленая.

   Приехали. Общежитие медицинской академии, где училась Юля, находилось почти рядом с трамвайной остановкой - за маленьким парком. Краснокирпичная пятиэтажка была щедро утыкана балконами, и почти на каждом «нюхали воздух» беззаботные юнцы - болтали, курили, читали. Андрея тут же накрыло воспоминание о таких же балконных посиделках, о ночах над чертежами, о поцелуях в коридорах общаги.

   За тяжёлой дверью оказалась застекленная клетушка, где сидела похожая на сову старушка-вахтерша. Шагая следом за Юлей, Андрей спиной чувствовал пристальный взгляд.

   Они миновали несколько лестничных пролётов, затем Юля свернула в коридор и вскоре остановилась перед закрытой дверью. Андрей машинально взглянул на номер - четыреста пять.

   - Вот... Всё. Спасибо, что помог.

   - Вот уж не за что, - хмыкнул Андрей.

   - До свидания.

   - До свидания.

   Андрей спустился вниз, ещё раз ощутил между лопатками взгляд совы-вахтерши и вышел на улицу. Нужно было ехать домой.

   Предосе́нье щедро раздавало свои милости. Безбашенная синь неба сменилась полупрозрачной серо-голубой пастелью. Тоненькие нити паутинок цеплялись за воздух, в котором плавал запах дыма и древесины. Казалось: наконец-то в жизнь, как в мозаику, встроился недостающий фрагмент, и теперь все правильно, хорошо, а будет еще лучше.

   Андрей открыл дверь в квартиру и отчего-то поежился. Удивился, было, что дочь его не встречает - обычно десятилетняя егоза кидалась на шею с визгом - потом вспомнил, что Машка в лагере до тридцатого августа. По коридору фланировала жена с телефонной трубкой у щеки. Кивнула, бросила: «Привет», - и пошла дальше, чирикая в трубку об очередном архиважном. Андрей проводил взглядом синий халат в ромашках, колышущийся под ним Ольгин зад, вздохнул и принялся разуваться.

***

  В бухгалтерии царил особый кабинетный уют. С виду все строго: столы да компьютеры, но на подоконнике - за жалюзи - ворох разноцветных журналов, пустая ваза для цветов, там же прячется чайник, а в тумбочках ждут своего часа веселенькие кружки.

   - Оля, чай пить будем? - предложила одна из обитательниц кабинета.

   - Будем, Танечка, будем, - со вздохом согласилась вторая.

   - А ты чего такая? Нет, ты чего такая второй день? Случилось что-нибудь?

   - Не знаю. Может, нет еще, а может, уже и да... Подожди.

   Ольга взяла с подоконника пустой чайник, вышла и вскоре вернулась уже с полным. Пристроила его на подставку, щелкнула кнопкой и вновь села за стол. Уложила подбородок на сведенные вместе кулачки.

   - Ну? - сделала внимательное лицо Танечка.

   - Кажется, мой загулял, - сообщила Ольга.

   - Ка-а-ак?! - Танечка, благодарная слушательница, эмоций не сдерживала.

   - А так. Он бегать по утрам начал, представляешь, Тань?

   Чайник щелкнул, отключившись.

   - Представляю... А, может, он просто так начал? Ну, там, спорт, футбол с мужиками?..

   - Ага, если бы... Он смотрит теперь. По-другому как-то смотрит, понимаешь, Тань? И что-то думает все время, думает. Недавно сказал, что ему халат мой не нравится...

   Ольга вдруг до слез, до горлового спазма, обиделась на Андрея. Как будто только ему тридцать девять, как будто только ему вдруг открылось страшное: раньше все было в горку, а теперь с горы. С ней тоже что-то такое происходит, ей тоже трудно, она тоже не знает, кто она - будущий пожилой человек или... Или что?

   - Оля, ну смотри... - Татьяна взяла с подоконника один из лежащих там журналов. - Смотри. Вот, в «Метрополитене», я прямо вчера читала...

   Татьяна быстро перелистала страницы, нашла нужную и принялась зачитывать с выражением:

   - Если у вашего партнера завелся неоперабельный бес в ребре, ни в коем случае не делайте резких движений. Романтический ужин при свечах и горячая ночь помогут вам исправить ситуацию. Запаситесь массажным маслом и кружевным бельём...