Красная рубашка, красный сок, красный рассвет (СИ)

Минхо ничего не говорил. Ньют опасался спросить.

Ньют ощущал себя хрустальной статуэткой, которую надо всеми силами беречь. Относиться так аккуратно, бояться даже дышать рядом с ней.

Молчание утомляло. Все было неправильно.

Выходной день встречал ребят радостными красками. Яркими. С силой бьющими по глазам. Напоминающими о лете. Солнце весело заглядывало в окна и улыбалось тем, кто только проснулся. Светло-голубое небо не выглядело таким серым и мрачным, каким было уже несколько недель, а редкие тучки не висели тяжелыми кляксами над головой. Они были похожи на пушистую перину.

Ньют переводит глаза на стекло. На нем — мутные разводы. На нем — отблески солнечных лучей. На нем — несколько капель прошедшего дождя.

Ньют думает, сегодняшний день какой-то неправильный. Ньют думает, сегодня нигде нет красного. Ньют щурится от яркого света и бдительно высматривает хоть что-нибудь красное.

Минхо чрезмерно долго молчит. Ньют не понимает, к чему такое поведение. Ньют думает, что они оба изменились. Ньют думает, так быть не должно.

— Там Томас пришел, — наконец выговаривает Минхо. Ньют думает, что друг впервые назвал Томаса Томасом. Ньют вскидывает голову. Слишком резко. Минхо усмехается.

— И ты так долго молчишь? — Ньют закатывает глаза. Да, он возмущен. Он замечает, что Минхо слишком критично относится к Томасу. Ньют не совсем понимает, чем вызвано такое недоверие к новому другу. Спрашивать же или читать нотации Ньют не собирался. Это было бесполезно. С Минхо, по крайней мере.

— Ты спал. Мне казалось, он вполне может подождать.

— Ты даже не пустил его в дом! — Ньют кричит уже из коридора.

На самом деле он не обижается. Не осуждает. Не хочет навалять другу или что-то подобное. Ньют научился не удивляться закидонам Минхо.

Томас с задумчиво-хмурым видом сидит на ступеньках. Он смотрит в одну точку прямо перед собой. Ньюту он напоминает котенка.

— Эй, Томми, не спи, — Ньют присаживается рядом. Он улыбается.

Томас поднимает голову. Янтарь вспыхивает солнечными лучами. В такой яркий день летние глаза выглядят темнее. Взгляд их смягчается, становится более осмысленным. Томас внимательно рассматривает Ньюта, будто не видел несколько лет.

— Ты не замерзнешь?

Ньют передергивает плечами. На улице и впрямь холодно, а он выскочил в легкой домашней футболке.

Ньют кивает на дом и поднимается. Томас вскакивает следом и проходит за Ньютом.

Минхо снова методично что-то жует, по-прежнему сидя на кухне. В его руках газета, он неспешно водит глазами по строчкам и, кажется, не замечает ничего вокруг.

Ньют опускается на свой стул. Прихлебывает свой красный чай. Он почти остыл, но Ньюту все равно. Ньют смотрит то на Минхо, то на Томаса. Он молчит.

— Он у тебя живет, что ли? — спрашивает Томас. Он пялится на Минхо почти неотрывно. Минхо плевать. Он коротко усмехается и делает новый глоток чая.

Ньют только кивает.

— На самом деле уже давно.

— Это как жена твоя, получается? — тон Томаса серьезен. Вид тоже. Томас озадачен. То ли он действительно думает так, то ли это неудачная попытка пошутить.

— Вообще-то муж, — подает голос Минхо. Он встает с места, оставляет кружку в раковине и, прежде чем выйти из кухни, бросает с некоторым снисхождением: — Чайник.

Ньют снова мягко улыбается. Недовольство Минхо выливается в ворчание, но напрямую конфликтовать он точно не будет. Ньют за него спокоен.

Томас молчит. Ньют наблюдает за ним. Зрительный контакт. Слишком долгий. Дольше, чем должен быть. Шоколадные глаза блестят. В них словно отражается сияние янтаря. В янтаре играет солнце. Шоколад обволакивающий. Янтарь пылающий.

В янтаре горят костры.

Ньют опускает глаза.

***

Красный свитер, красная куртка, красный чай, красные узоры на гитаре. По красному небу плывет красное солнце, за красным солнцем бегут красные облака. По красной улице бегают красные дети. Их щеки красные. Их смех тоже красный. Весь мир окрашен в красный.

Ньют неизменно сидит на крыльце у дома. У него на коленях пристроилась гитара. Ньюту, кажется, немного стыдно за то, что он так долго на ней не играл. Но гитара не выглядит расстроенной. Ее мелодии по-прежнему такие же нежные и легкие. Она по-прежнему с любовью позволяет грубым пальцам перебирать свои струны. Она хороший друг.

Томас привычно сидит рядом. Он упирается спиной в перила и наблюдает за Ньютом. Он слушает тихую незамысловатую музыку. Иногда на несколько секунд прикрывает глаза. Тогда Ньют может кинуть беглый взгляд на друга.

Томас тоже красный. Красное солнце тянет свои красные пальцы к волосам Томаса. От касаний этих пальцев темные волосы становятся такими же красными. У Томаса лихорадочно-красное лицо. Но под красным солнцем оно будто сияет, и сияние идет изнутри. У Томаса красные губы. В таком свете они кажутся совсем мягкими.

Ньюту приходится приложить все свои силы, чтобы не смотреть слишком долго. Он переводит взгляд на дом напротив. Дом красный.

Ноги гудят. Ступни горят неистовым огнем. Наверное, они стерты до мяса. Мышцы несильно тянет. Кажется, Томас и Ньют обошли весь город всего за день.

Красные дорожки, красные лужи, красные машины.

Ньют поднимает руки к глазам. В шоколаде — отражение красных пальцев. Шоколад тоже принимает оттенок красного.

Ньют откладывает гитару. В его движениях — снова нежность. Ньют переводит взгляд на Томаса. Они почему-то молчат, хотя до этого болтали целый день. Это молчание — не такое, какое было утром с Минхо на кухне. В этом молчании комфортно. Так молчать можно целую вечность.

Томас устраивается поудобнее. Возможно, ему не очень приятно сидеть на твердых досках. Возможно, он замерз. Возможно…

Ньют не успевает закончить мысль. Томас смотрит на Ньюта пристально. Его взгляд требовательный. Взгляд Ньюта всегда мягкий. Их взгляды — сеть. Она опутывает. Она прочная. Ее невозможно порвать.

Томас склоняется к Ньюту. Ньют рассматривает красные губы. У Ньюта дрожат руки. Дыхание свистящее. Легкие уже никогда не освободятся от опасной близости стальных шипов, Ньют думает. Это неважно.

Руки слабеют, внимание притупляется, дышать не получается.

Красные волосы щекочат лоб. Красные губы так близко. Шоколад тает, он краснеет быстрее.

Красное марево застилает глаза. Красные губы горят красным огнем. Красные пальцы в красных волосах.

Горячая ладонь — на колене Ньюта. Она хитрой змеей ползет выше. Она опаляет своим жаром. Шоколад по-прежнему тает.

Холодные руки скользят по шее. Томас вздрагивает. Подсаживается ближе. Прижимается к красной куртке. Красная куртка не может приглушить костер. Все пылает.

Мир — будто в огромном миксере. Он крутится, смешивается, все его краски — непонятная масса. Невозможно выловить что-то одно. Все склеилось, все слилось, все вместе.

Грубые пальцы Ньюта способны дарить нежность. Они оглаживают плечи, они забираются по шее, они оттягивают волосы Томаса. Губы Томаса растягиваются в красной улыбке. Янтарь мерцает как никогда. В янтаре — тысячи звезд.

Весь мир — в водовороте.

Красные пальцы в красных волосах, красные губы ведут к красной шее, на холодных пальцах — красная нежность…

И воздух между парнями — красный. Он будто раскален.

В окне видно, как отъезжает занавеска. А за ней — красная усмешка.

========== Глава 4 ==========

Дни сменяются днями, ежечасно утекая мелкими песчинками, исчезая в неизвестности. Песчинки эти протекают сквозь отмеренное ими время и уносят в себе жизнь. В каждой песчинке — по мгновению. В каждой песчинке — по кусочку жизни. И эти кусочки из мгновений складываются в секунды, те — в минуты, часы и дни, в итоге завершаясь целыми неделями. Потом сами недели обращаются в мгновения.

Ньют и Томас теперь почти не видятся. Они не знают, сколько таких недель-мгновений прошло с момента их последней встречи. Они подхвачены сумасшедшим водоворотом песчинок, каждая из которых по-прежнему содержит в себе по частичке жизней, отдаляя их друг от друга все сильнее и сильнее.