Терпсихора (СИ)

Annotation

Цветкова Ангелина Алексеевна

Цветкова Ангелина Алексеевна

Терпсихора

A capella

термин, относящийся к хоровой музыке, предназначенной для исполнения без инструментального сопровождения

На горе Парнас, чья вершина устремляется к солнцу и скрывается в облаках, обитают юные и прекрасные девы - музы.

Одну из них зовут Терпсихора.

Терпсихора смеется, откидывает золотистые волосы назад, и смотрит, как солнечные зайчики переливаются на мягкой траве. Она чувствует, как бьется ее сердце, задавая ритм всему телу, наполняя счастьем все ее существо. Она - воздух, легкий летний ветерок, пушистые облака, первые лучи солнца, улыбка ребенка, робкое прикосновение влюбленных - все то, что делает человека счастливым.

И пока муза живет, её танец будет продолжаться, до тех пор, пока удары ее сердца совпадают с ритмом музыки, звучащей в шелесте листьев, шуме водопада, пении птиц, дождевых каплях; пока в мире есть хоть какая-то музыка, а ее душа дышит радостью и покоем.

Arpeggio

аккорд, в котором тона берутся не одновременно, а последовательно

В мыслях он всегда называл её Терпсихорой. Со временем он настолько привык к этому, что почти забыл её настоящее имя, и в томительном ожидании, когда полупьяный диджей выкрикнет выступающих, он в первую секунду не понимал, что её имя только что прозвучало. Поэтому всегда очень расстраивался, хотел вернуть время на пару мгновений назад и в упоении повторял про себя: "Терпсихора. Терпсихора".

Она ликующе улыбалась всем со сцены, выходя на поклон, вскидывала тонкие, звенящие браслетами руки и впитывала аплодисменты своей безыскусной публики. Публика топала ногами, свистела, просила еще, захлебывалась смехом и алкоголем, отпускала громогласные шутки, от пошловатого вкуса которых его всегда немного мутило.

В тот вечер, переходящий в ночь, она не стала танцевать на бис. В последний раз поклонившись, - так низко, что ее волосы цвета крепкого черного кофе коснулись пола - она резко развернулась и скрылась за кулисами, оставив ему тоску, смешанную с надеждой ожидания, его любимый коктейль. Он сидел за столиком, влажным от пролитого кем-то вина, совершенно один - так привычно для себя и так странно для этого заведения, где никто не был один. А он был один и одинок, пока ее низкий звучный голос не спросил, свободно ли рядом с ним. Густой и пряный, как подогретое вино, этот голос обжигал его слух и согревал изнутри все его существо, а ведь до этой минуты он и понятия не имел, что настолько замерз.

- Все столики заняты, - как бы оправдываясь, пропела она, слегка поведя плечами. - Сегодня удивительно много народа.

- Да, это...удивительно, - согласился он, продолжив про себя: "...и прекрасно". - Здесь не занято, так что присаживайтесь.

Терпсихора была не одна. Ее Дионис в прокуренной дешевыми сигаретами кожаной куртке дышал пивом и колбасой, и его борода смешно топорщилась над верхней губой. Зато у него было неоспоримое преимущество: его рука лежала у Терпсихоры на талии, в любой момент угрожая спуститься чуть ниже.

Они сели напротив. Дионис гулко, в бороду, пророкотал свое имя (он даже не попытался запомнить) и протянул руку. Ту самую, которая секунду назад обнимала Терпсихору, и тепло этого пожатия отчасти было ее теплом. Он перевел взгляд на свою музу, и та, улыбнувшись, - не так, как со сцены, для всех, а просто и дружелюбно, лишь для него - назвала себя, прибавив: "Танцовщица".

- Я знаю, - ответил он, найдя в себе силы взглянуть ей в глаза, и даже сумел выбраться из их темной глубины раньше, чем пауза затянулась. - Я видел Вас...не только сегодня. Вы здорово танцуете.

- В этом моя жизнь, - сказала она спокойно и просто. - Движение. Ритм. Биение сердца. Когда мы останавливаемся, то умираем. А я бы хотела жить долго.

Дионис фыркнул.

- Серьезно? Подружка байкера планирует жить долго? - он расхохотался, приглашая собеседника разделить собственное веселье. - Женская логика. Я в бар. Захватить выпить?

Терпсихора, слегка нахмурившись, заказала вишневого пива, и Дионис, попутно похлопывая по плечам встретившихся по дороге знакомых и незнакомых, направился к стойке. Теперь, когда они остались одни, ему нужно было столько сказать ей...но он никак не мог подобрать нужных слов.

- Чем занимаешься? Ты сюда как-то не особенно вписываешься, - она оперлась подбородком на ладонь и с любопытством взглянула на него, сразу перейдя на "ты". Ее волосы цвета арабики пахли так же: крепким кофе, без сахара и сливок, имбирем и корицей.

- Вообще-то я учитель, - признался он. - Историк. Я и сам замечаю, что здесь не совсем к месту, но мне тут нравится. Правда, иногда чересчур шумно, но музыка, танцы...прекрасны.

- Вот как, - протянула она, не отводя глаз, темно-синих, как сумеречное небо. - Считаешь всё это искусством?

"Только твой танец".

- Как и все, что заставляет человека остановить свой бесконечный бег. Замереть. Я немного художник - мне хочется уловить каждый миг жизни, каждую минуту восклицать "Остановись, мгновенье, ты прекрасно!"

- И что ты рисуешь?

- Море, - он застенчиво улыбнулся, теребя салфетку, по привычке складывая из нее белый кораблик. Ему хотелось написать на его бумажном борту ее имя, но под рукой не было карандаша. - Я с детства люблю море и корабли. Знаешь, что у моря может быть сто восемьдесят разных цветов? И столько же настроений.

"Знаешь, что цвет твоих глаз называется лунным индиго?"

- Я бы хотела увидеть твое море, - Терпсихора улыбнулась одними губами, хотя в глазах ее читалась грусть, и заправила выбившуюся прядь за ухо. - Сто восемьдесят танцев волн.

"Я подарил бы тебе тысячу, если бы мог".

Дионис вернулся с двумя запотевшими бокалами, веселый и бесконечно далекий от всего, что не касалось пива и мотоциклов. Однако разговор втроем выходил еще более неуклюжим, чем молчание.

- Я, пожалуй, пойду, - он поднялся из-за стола и, подняв глаза на свою музу, застенчиво улыбнулся. - Завтра нужно рано вставать.

- Нам тоже пора, - кивнула Терпсихора и встала. - Я что-то устала сегодня.

Они вышли на улицу, после духоты бара удивившись спокойствию и прохладе ночного города, и какое-то время никто не мог выговорить и слова, даже болтливый Дионис, обычно заполнявший подобные паузы. Тишина оглушала, звенела, наполняла все тело вибрирующей, нервной дрожью, пахла дождем, солью, мхом и землей. Пронесшаяся мимо машина разорвала оцепенение. Дионис засмеялся и похлопал его по плечу, прощаясь. Терпсихора взяла своего спутника под руку, и они свернули за угол, к припаркованному мотоциклу, о котором его хозяин столько говорил сегодня. А он стоял, подняв воротник куртки повыше, стоял и ждал ее последнего взгляда, легкого поворота головы. Впрочем, ему было достаточно просто смотреть на нее, и каждая деталь, каждое движение запечатлевалось на его коже причудливыми иероглифами, известными лишь ему одному.

В следующий раз он пришел в бар спустя месяц, потому что все время придумывал с десяток причин, чтобы не идти, не встречаться со своей музой, не видеть её снова в неуместной компании Диониса. В глубине души он понимал, что боится, и день за днем пытался преодолеть страх и волнение перед своим божеством, заставлял себя думать о Терпсихоре как об обычной танцовщице, но по-прежнему видел в ней музу.

Когда он пришел, набравшись наконец уверенности, на сцене танцевала не Терпсихора, а девушка, которую он раньше никогда не видел, и ее грация, ее плавное покачивание бедрами, томные взмахи рук казались ему бесконечно фальшивыми. Он десять минут вспоминал настоящее имя своей музы, чтобы подойти к бармену и небрежно поинтересоваться, будет ли сегодня выступать другая танцовщица. Настоящая.